— Я не соврал. Напиши на бумажке, какую сумму перевести тебе на счёт.
— Я взял всю грязную работу на себя, — с губ Эдварда рвётся всё равно что рык, его шаги гремят по паркетному полу отцовского кабинета . — Я сблизился с Дафной, когда ты сказал. Я год окучивал её, и ещё год водил по свиданиям. Это сделал я! Ты сказал, что я должен избавиться от неё, и я сделал всё, чтобы она пошла на этот чёртов мост и скинулась! Ты сказал мне изнасиловать её, и я это сделал! И сейчас ты говоришь мне, что во всём этом виноват я ⁈ Ты хотел избавиться от Дафны, потому что она начала оказывать большое влияние на Адалин, чем ты мог терпеть. Ты перестал контролировать собственную дочь, и решил, что проблема решится, когда её бедная и немощная подружка убьёт себя, так⁈ Это ты убийца! Ты монстр, а не я!
В Эдварде бушевала самая настоящая буря, пока до Адалин начал доходить смысл сказанных им слов. Сначала она не понимала — или просто отрицала — о какой девушке идёт речь, но когда очевидное имя начало скользить в разговоре брата, до неё доходит неутешительная правда.
Он… изнасиловал её?
Он довёл её… до самоубийства?
Отец и брат… её отец и её брат…
Адалин медленно сглатывает, чувствуя, как вязкая слюна царапает высохшую гортань. Они не могли… не могли быть причастны к её смерти просто потому, что Адалин своими глазами видела, как отец перестаёт обращать внимание на Дафну, а брат помогал, гулял с ней, проводил всё своё время — даже в школе.
Неужели, всё это было фарсом? Разыгранным цирком, лишь ради одной цели?
Убить Дафну. Избавиться от неё?
От этого светлого, жизнерадостного человека, которому не было разницы — богатая Адалин или бедная. От человека, у которого были свои цели в жизни; от человека, который из детского дома смог прорваться в самую востребованную частную школу на полную стипендию? От человека… Какая к чёрту разница, какое влияние Дафна оказывала на неё! Она была человеком — и это было превыше всего. Никто не смел вот так вероломно забирать её жизнь. Лишать её учёбы в университете, ломать её цели, стирать её мир. Никто не смел. Даже её отец, даже её брат…
Адалин тихонько отступает назад, поднимая глаза на дверь и с силой сжимая губы, пока глаза застилает пеленой слёз — уже не скорбных, а злых. Она верила брату, верила отцу, а теперь… разве могла она довериться людям, которые убили Дафну? Могла она сидеть с ними за одним столом и делать вид, что не слышала этого разговора? Могла спокойно гулять по дому?
Ада пятиться назад вплоть до лестнице, по которой взбирается бегом. В складках смятой постели она ищет свой телефон, дрожащими пальцами набирает номер Ника, и выдыхает почти шёпотом:
— Я знаю, кто убил Дафну.
Июнь, 2020 год.
Россия, Санкт-Петербург.
Раньше Адалин думала, что смогла бы принять поведение брата. В конце концов, он всеми своими выходками пытался привлечь внимание отца, вызвать у него хоть какие-нибудь эмоции, хотя бы секундный взгляд. Адалин всё это понимала, но лишь устало выдыхала, прикрывала глаза и занималась своими делами. Она понимала все его загулы, истерики и пьянки, но изнасилование Дафны ни понять, ни простить не могла.
Кто-то скажет, что Ада злопамятная сука, а Эдвард её брат; что к родне нужно тянуться, а не отталкивать её; что стоит стремиться к прощению. Но вот ирония — за короткий срок Дафна стала Адалин ближе отца, матери и даже брата-близнеца. Она принимала её — увлечения, взгляды и мысли. Лишь когда Дафна Деко переступила порог её дома, Адалин по-другому начала смотреть на этот огромный особняк. По-настоящему родные люди, заслуживающие прощения, никогда бы не лишили свою дочь такого.
Сейчас Адалин сидела на маленькой кухне, прислонившись затылком к обоям стены, и задумчиво смотрела на квадратный стол, на котором лежала простая серая флешка. Вокруг стояли чашки, из открытого окна доносился шум, а вокруг копошились люди, но почему Ада никак не могла сконцентрироваться на шуме голосов, слишком поглощённая рассматриванием этой флешки? Почему не решалась даже прикоснуться к ней?
Адалин с трудом находит в себе силы, чтобы оторвать взгляд от стола.
Удивительно, как они все поместились в этой маленькой кухне, где втроём развернуться можно было с большим трудом. Илья стоял около окна, сложив руки на груди; Женя сидела на следующем от Ады стуле, спиной к кухонному гарнитуру, а Аня опиралась ладонями о спинку стула Павлецкой, заглядывая ей за плечо в экран телефона. Следом сидел Кирилл, повернув голову в сторону Стрелецкого и о чём-то с ним переговариваясь, а прямо напротив Ады — Ник. Нервно дёргая ногой под столом, он кусал губы, пока его глаза метались по экрану ноутбука. Да уж! По такому состоянию Фейна — как по низко летящим ласточкам погоду определять — можно было узнать, насколько всё плохо.
И сейчас Адалин понимала, что всё было охренеть, как плохо.
Она нарочно не трогала телефон, не заходила в интернет, потому что знала — её характер возьмёт собой. Адалин вспылит. Схватит Женину биту и отправится искать брата, чтобы разукрасить его лицо так, что он встать не сможет. Потому что только от одной мысли о том, что этот урод делал с Дафной, что он посмел снять на видео, отравляло её разум, который Ада старалась держать трезвым.
Она убьёт его.
Она уничтожит его.
Вобьёт ему шпильку в руку, чтобы он больше никогда не касался людей. Изобьёт до полусмерти, бросит где-нибудь, где никто и никогда его не найдёт, просто чтобы он хоть в половину почувствовал то, что чувствовала Дафна. Как ей было одиноко, больно, какое отчаяние её одолевало. Эдвард не заслуживает смерти — слишком лёгкая для него ноша. Он заслуживает быть сломленным, одиноким. Он заслуживает только страданий. Он…
— Ада.
Вуд вздрагивает от голоса Жени, прорвавшегося в её голову. Она поднимает глаза на подругу, поджимая губы. А ведь Ада даже не заметила, с какой силой сжала зубы и стиснула пальцы; каким испепеляющим взглядом смотрела на эту чёртову флешку.
— Всё нормально? — Женины пальцы обеспокоенно скользнули по пальцам Ады, и только тогда она разжала их.
— Да, — быстро ответила Адалин. — Да, я просто… задумалась.
— На самом деле, она представляла, в каких позах и какими способами убьёт своего брата. А потом, как будет закапывать его труп или топить в канашке, — Аня упирается локтем в спинку стула, на котором сидела Женя, и игриво подмигнула Адалин.
— Аня, — сокрушённый вздох Ильи следует сразу же за словами младшей Стрелецкой.
— Ну а что? Будь ты последним уродом, Илюш, я бы тебя во сне подушкой придушила. Так что Ада ещё держится хорошо.
Уголки губ Адалин едва дёргаются, пока тело медленно расслабляется. Она вздыхает, чувствуя боль и давление в лёгких. Мысль о мучения Эдварда остаётся позади, пока она наблюдала за этой небольшой, но очень тесной семьёй. Столь близкими они были, столь откровенными — настоящий дом.
Ник ловит её взгляд поверх ноутбука, слабо улыбается ей — даже как-то грустно — словно давно уже прочитал все её мысли. Она знает, что Фейн слишком внимательно следит за этой компанией. С Женей он знаком, но Илье не доверяет. И это недоверие ощущалось в холодном расчётливом взгляде и прищуре глаз.
— Так значит, ни в отелях, ни у Жени на квартире оставаться нельзя? — Кирилл откидывается на спинку своего стула, сложив руки на груди. — Да и в городе в принципе оставаться нельзя, — Воронцов останавливает задумчивый взгляд на Жене, которая громко хлопнула в ладоши.
— Слушай, Кирюш. Может быть оккупируем немного твой знаменитый летний домик загородом, а? Пока все эти новости с приездом Адалин в Питер не улягутся. Неделька… может быть две, — Женя поджимает губы. — Я могу взять больничный на работе или неоплачиваемый отпуск. За городом её никто трогать не будет, а этот гений-француз не додумается поискать её хотя бы на окраине области.
— Я ещё не согласился, а она уже строит планы, — Кирилл устало выдыхает, садясь к Илье в пол оборота и кладя локоть на спинку стула. — Успокой эту женщину, а, — Женя за его спиной цыкает, и Кирилл сверкает голубыми глазами настолько хитро, что даже Стрелецкий напрягся. — Хотя знаешь, Павлецкая. Я дам ключи от домика, но ты знаешь, только при условии, что с Адалин поедешь ты не, — Воронцов оборачивается на Женю через плечо. — а Илья.
