Никому из них не нужны были слова, чтобы описать свою боль. Каждый из них говорил безмолвно друг с другом, одним взглядом. Адалин тихонько отодвигается в сторону, и Ник с Тоином тут же залезают к ней на кровать. Заключают её в свои тёплые объятия, пока Адалин жмурится и кусает щёки изнутри, чтобы снова не разразиться потоком слёз и всхлипываний. Возможно, никто из них не понимал, насколько обычная девочка, пришедшая в их школу по стипендии, могла забраться в их души; могла осесть там приятными воспоминаниями и зависимостями.

Руки Ника выпутываются из их клубка поддерживающих объятий, обращая на себя взгляд и Адалин, и Тоина.

— Я не хотел тебе говорить. Не был уверен, что ты будешь готова, — тихий шёпот касается ушей, пока Николас стыдливо отводит глаза в сторону . — Завтра будут похороны. Тебе не обязательно на них идти, если ты не уверена в том, что с тобой всё будет хорошо, но я подумал, что… что это будет невежливо. Утаить это от тебя, в угоду моим мыслям о твоём благополучии. Из всех нас ты была к Дафне ближе всех. Я могу отвести тебя и забрать оттуда, чтобы не наводить лишнего шума.

Адалин поджимает губы, прикрывая заплаканные и припухшие глаза. Ей не следовало туда ехать. Было бы лучше для собственного состояния, если бы она осталась в комнате, не показывая носа, пока первая волна осознания и боли не пройдёт. Это было бы правильно и так сильно нужно ей сейчас.

Но Дафна… Адалин жмёт губы, нерешительно прикидывая в своей голове все «за» и «против».

— Я бы… я бы хотела пойти, на самом деле, — тихо шепчет она, цепляясь за руки Тоина, лежащие на её плечах. — Это было бы правильно.

— Не важно, что было бы правильно, а что нет, Ад, — тихо говорит Тоин где-то над её головой . — Тебе не нужно переступать через себя сейчас. Тебе нет смысла кому-то что-то доказывать. Всем известно, что ты слишком дорожила Дафной, и для тебя эта поездка может оказаться…

… болезненной — он хотел сказать именно это, но прервался.

— Я серьёзна, как никогда. Мне надо там быть завтра, — Адалин старалась говорить уверенно, чтобы её голос не срывался — но у неё просто не получалось.

Шёпот разбавлялся хрипотцой и дрожащими голосовыми связками, которые никак не хотели подчиняться ей. И если Тоин и Ник заметили это, если сами засомневались, то Адалин не сомневалась ни в чём.

— СМИ мусолят и обсасывают эту новость со всех сторон, Адалин. Они видели тебя в ту ночь, когда ты прорвалась к Дафне и уговаривала её остановиться. И я боюсь, что они так просто не оставят ни тебя, ни Дафну в покое. Мы с Тоином поедем с тобой, чтобы в случае чего хотя бы оттеснить их подальше, но… — Николас поджал губы. — Папарацци могут быть беспощадны в своих вопросах и теориях. Мы не хотим, чтобы это хоть как-то навредило тебе.

— В конце концов, нам тоже придётся предполагать свои теории, — тихо шепнул Тоин, за что получил строгий взгляд Николаса. — Что? Неужели, ты думаешь, что Дафна пошла бы на это сама? Что-то явно случилось.

— Заткнись, Тоин, — Николас сощурил глаза . — Хотя бы сейчас давай не поднимать эту тему. Переживём завтрашний день и будем думать, как поступать дальше.

Адалин прикрывает глаза, откидываясь на грудь Тоина. У неё просто не было сил ни на какие-то предположения, ни на мысли в целом.

Она просто знала, что завтра утром ей придётся испечь круассаны для Дафны в последний раз.

Июнь, 2020 год.

Россия, Санкт-Петербург.

Электронные часы на духовке показывали четыре пятнадцать утра. Адалин устроилась на широком подоконнике прямо с ногами, пока Дева свернулась калачиком на её коленях и мурчала от методативных ласк её пальцев.

Она никому не рассказывала всей истории полностью. Ни Нику, ни Тоину, ни Жени, ни даже своему психологу. Никто из них не слышал этого с её уст, оставаясь сторонними наблюдателями на протяжении всего этого безумия. А теперь Адалин высказала всё. С поступающими слезами на глазах, с дрожащим голосом — она просто выговорилась. И Илья молчаливо слушал её, не прерывая ни на секунду. Он просто слушал, не осуждая ни её, ни её брата, ни её семью. Это и нужно было Адалин. Теперь, казалось, с плеч упал тяжёлый груз, сдавливающий её всё это время.

После всего рассказа, Илья учтиво предложил каждому из них сходить в душ, чтобы привести себя и мысли в порядок. Он нашёл для Адалин что-то из старых вещей Ани, что она уже не будет носить, чтобы потом не возмущалась. Пропустив в ванную Аду первую, теперь была его очередь приводить себя в порядок. И пока до ушей Адалин доносился лишь приглушённый дверьми шум воды, она расположилась прямо на подоконнике, с интересом наблюдая за спящим городом.

Небо уже начало светать, знаменуя наступление нового дня. Телефон лежал где-то на столе, чтобы не было соблазнов залезть в социальные сети и начитаться всплывших новостей семилетней давности.

Четыре шестнадцать утра — самое ненавистное Адалин сочетание цифр. Именно из-за этого всё и началось. Из-за разницы в четыре минуты и шестнадцать секунд, которая стоила Дафне жизни. Глупое соперничество, которое ни к чему хорошему не привело.

Адалин осторожно подбирает свернувшееся тело Девы со своих коленей, перекладывая муркнувшее животное на подушку — кошка немного поворачала, повертелась, а потом снова улеглась так, как ей было бы удобно. Уходя в душ, Илья дал ей карт-бланш на продукты из своего холодильника и шкафчиков. Мука, яйца и масло были у каждого в доме, так что, немного погремев дверцами шкафов, Адалин быстро находит все нужные ей ингредиенты — даже пакетик ещё не просроченных дрожжей.

В миске оказывается мука, сахар, соль и дрожжи. Все движения отверенный и уверенный — на глаз, но Адалине не сомневалась в том, что за несколько лет её глаза и руки забыли нужные граммовки. Потом она начинает вливать молоко прямо из бутылки, замешивая мягкое тесто. Пока Ада искала нужные миски, она находит и весьма большую доску. Достаточную для того, чтобы обсыпать её немного мукой, и выложить комок теста прямо на неё. Раскатывать тесто в тонкий пласт ещё было слишком рано, поэтому пальцы Ады принялись вмешивать тесто в эту жалкую и несчастную доску.

Она помнила, как Дафна каждый раз наблюдала за этими её методичными действиями слишком заворажённо, словно не желала не упускать ни одного движения её рук, словно сама когда-нибудь попробовала бы приготовить их — пусть Адалин и знала о нелюбви Дафны к готовке. А ещё она каждый раз просила рассказывать ей, что делает Ада…

«… убираю тесто в тёплое место, и пока оно поднимается, найду куда Олли убрала пергамент и раскатаю между двумя его листами масло. Эй! Ты не сиди, а ищи пергамент…».

Уголки губ Адалин нервно дёрнулись. Она так давно не готовила круассаны после смерти Дафны, но всё ещё хорошо помнила, как это делается. Пальцы помнили мягкость раскатываемого теста и скрученные в рулетик ещё сырые круассаны. Психологи раз за разом говорили, что всё прошедшее стоило оставить позади — слишком далеко, чтобы это хоть как-то тревожила Аду. Но своей собственной головой и сердцем Адалин понимала, что как бы плохо ей не было, не следовало забывать ни один из моментов, проведённой с Дафной. Ни одной прогулки, ни одной ночёвки, ни одной подготовки к экзаменам — ничего из того, что было казалось так давно, что и вспоминать уже было неприлично.

Адалин задвигает противень с круассанами в духовку, убирая за собой весь наведённый беспорядок, и когда возвращается к Деве. Она запоздало понимает, что Илья давно вышел из душа, и возможно даже уже заходил на кухню, но не стал мешать ей. Сегодня между ними было слишком много словесных откровенний, раскрывающих их друг перед другом с новой стороны — и это было замечательно, если не учитывать, какие обстоятельства подтолкнули их на этот разговор.

— Я не думал, что ты умеешь готовить. Или хотя бы то, что это приносит тебе такое удовольствие, — Илья показывается в проёме дверей, пока Адалин усаживается напротив духовки, внимательно наблюдая за её слабым свечением.