Первые три дня дорога шла строго между джунглями и пустыней, потом привычный уклад начал меняться. Иногда лес просто пропадал, а путь вел дагулов дальше. Они ехали по пустыне так, что джунгли виднелись лишь на горизонте, а порой их не было видно вовсе. Но дорога рано или поздно возвращалась к лесу.

Если путешествие по пустынным землям дагулы терпели без проблем, то, когда со всех сторон начинали возвышаться джунгли, кочевники начинали нервничать. Никто не понимал, как дорога еще не заросла. Сначала дагулы думали, что торговцы расчищают путь, но за неделю дороги они не встретили ни одного человека. Оставалось только пожимать плечами и вести лошадей дальше.

Один раз дагулы не успели «вынырнуть» из джунглей. Пришлось ночевать прямо там, и тогда Дея – да и остальные из лагеря – познакомились с местными лесами поближе. Огромные змеи и пауки приводили дагулов в ужас. А ночью какая-то ядовитая тварь укусила Лачо.

– А-а-а! Помогите! Помогите мне, братья! Как горячо, как горячо! Боги, помогите!

Молодой объездчик лошадей кричал так, что перебудил весь лагерь. Лачо становилось хуже прямо на глазах, и ни травы, не зелья дагулок-знахарок не помогали.

– К старику его, – сказал глава, и дагулы будто вышли из оцепенения. В панике они забыли о старике, которого все эти дни везли под тканью.

Лачо поднесли и приложили его руку к искореженному человеку. Не прошло и пяти секунд, как молодому дагулу стало лучше.

– Про старика не забывать, – строго сказал глава.

Оказалось, что до конца джунглей дагулы не доехали всего час. Дорога снова нырнула в пустыню, и люди облегченно выдохнули.

Земля становилась безжизненней с каждым днем. Раньше кони легко находили корм, сейчас им приходилось раскапывать копытами песок, чтобы отыскать съестное. Когда дорога вновь подходила к джунглям, дагулы рубили свежий корм впрок.

– Не поеду! – прокричал Лачо.

– Стал трусом, Лачо, – строго сказал глава. – Дагул боится смерти? Сколько раз тебя с того света доставали, Лачо? И ты испугался каких-то ядовитых тварей?

– Не их, тато! Этот лес будто смотрит. Не могу я!

– Так оставайся здесь.

Глава махнул рукой. Женщины заголосили, но он был неприступен. Сейчас было не до уговоров. Дорога могла стать еще тяжелее – никого уговаривать глава не собирался.

– Ты посмотри какой Лачо трус. Догонит нас, Дея, – рассмеялась Гили.

– И то верно, – вторила ей Дея, громко хохоча.

Вот только каждый дагул понимал, что лежало на душе у Лачо. Понимал это и глава.

Лачо дагулов не догнал. «Решил развеяться», – сказал дядя Баро. А позже стало не до Лачо: дагулы неожиданно наткнулись на деревню.

Местные были одеты в шкуры и держали в руках луки, копья и дротики. Когда жители деревни увидели дагулов, они напряглись. Но глава поднял ладони вверх. Местные переглянулись, и от них вперед вышел переговорщик со шкурой пантеры на плечах.

Дея даже представить себе не могла, что глава сможет что-то объяснить. Он совсем не знал языка дикарей, и все же это не помешало главе дагулов. В основном он изъяснялся жестами, постоянно пытаясь выяснить слова из местного языка. И у главы получалось. «Разговор» занял двадцать минут, но зато после него переговорщик что-то крикнул остальным – и местные опустили оружие.

Дагулы взялись за ремесла.

Кузнецы показали свою работу, и обрадованные дикари понесли им железные вещи. Одним ремонтом дело не ограничилось: местные хотели, чтобы им сделали ножи и наконечники для копий. В обмен дикари несли еду – мясо и плоды. Пока вопрос денег решили не поднимать, да и куда их тратить в пустыне?

Гадания оказались никому не нужны. Во-первых, попробуй объясни без языка. Во-вторых, гадалок здесь и своих хватало. Правда, гадали они по-другому. Дагулки смотрели на кости и карты, а дикарки потрошили мелких зверушек, разглядывая их внутренности. Некоторые вслушивались в звуки леса, и дагулки, пусть и чуждые местному ремеслу, старались понять как можно больше.

Танцы и песни дикарям понравились больше всего. Они присоединились к веселью и танцевали по-дикарски резко, не так, как дагулы.

Настала очередь главного «номера». В центр дикарской деревни выкатили телегу и стянули с нее ткань, обнажая миру искалеченное тело старика.

– Даум.

– Дага.

– Бортош.

– Хум.

Четыре старика на камне по очереди повторяли свои имена, пока мужчина моложе лет на двадцать подносил им воду. Старики жадно пили, а затем продолжали свой нелегкий труд, который длился не одно столетие.

Недалеко от камня появилось искалеченное тело. Можно было решить, что это – еще один старик, пусть и здорово изуродованный. Но это было не так. Искалеченный человек не прожил и пятидесяти лет – ничто в мире боевых искусств. Вот только на этом его путь завершился, а невероятно сильное тело теперь напоминало высушенную рыбу.

– Ты снова пришел, Ливий. Ты сильно изменился.

Водонос сделал то, что умел лучше всего – залил воду «гостю» прямо в рот.

«Что со мной?».

Мысль проявилась, как яркий всполох света в ночной тьме. Почти уничтоженный организм существовал будто сам по себе, поддерживая ускользающую жизнь хозяина. Ливий не знал, насколько он «жив» и жив ли вообще. Не знал и того, сколько времени прошло. Даже сейчас Ливий не мог нормально соображать: мысли – это цепочки, в крайнем случае сети, но уж никак не всполохи, которые появляются так же быстро, как и исчезают, не оставив после себя ничего.

И все же вода помогла. Ливий вышел из полного забытья и сейчас хоть отдаленно ощущал людей перед собой.

Правда, будь Волк в состоянии получше, он однозначно задался бы вопросом – а люди ли это? Те, кто повторением своих имен заставляют мир существовать – за гранью сил, о которых Ливий слышал. Даже легендарные Бессмертные не были способны на такое.

Вот только Ливий не мог думать. Все, на что хватило ограниченной работы разума – это вспомнить, что это вообще за люди. Волк понял, что уже видел их однажды – тогда, когда лежал в коме три года. Впервые побывав в Агоре Охирона, Ливий через тьму попал сюда, в пустыню, где старцы по очереди повторяли имена, а водонос подносил им воду.

– Больше ничем помочь не могу. Все, что я делаю – подношу воду. Такая у меня работа, – сказал человек с кружкой и вновь дал Волку напиться.

Этого было достаточно. Разум на мгновение прояснился чуть сильнее, и Ливий понял, что ему нужно делать, ведь ответ был прямо перед глазами.

«Даум».

«Дага».

«Бортош».

«Хум».

Повторяя древнюю мантру из имен старцев, Ливий отгонял от себя тьму. Вся сила разума уходила на то, чтобы помолиться. Между словами были перерывы, и Волк понимал – они могут длиться десятки минут, часы и даже дни. Но выбора не оставалось – и Ливий делал то, что мог, стараясь спасти остатки того, кем он когда-то был.

Волк не мог видеть глазами. Скорее всего, их не осталось вовсе – жуткое давление просто заставило глазные яблоки лопнуть. Ни слуха, ни обоняния – не осталось ничего. Даже ощущение яри исчезло, будто его и не существовало. Ливий сидел в кромешной тьме, даже находясь на ярком свете.

Но у Волка было кое-что еще. Даже без органов чувств он знал. Поэтому, когда разум на мгновение вернулся, Ливий понял – он находится посреди моря.

Даже обдумать эту информацию Волк не мог, не хватало сил. Собрав остатки воли, Ливий попытался нырнуть в мир Божественной медитации – не вышло. Даже внутренний мир был крепко заперт, а Волк сидел у калитки, не в силах сдвинуть засов.

Когда Ливий пришел в себя во второй раз, он понял, что находится в пустыне. Это невозможно было понять, но Волк знал. Знал он и еще кое-что – рядом находилась женщина.

Старая или молодая, красивая или нет – все это было за гранью понимания Ливия. Может, это была старуха на смертном одре, а может, маленькая девочка или вовсе младенец. Волк знал, что рядом женщина, а не мужчина – и на этом все.