Я слушал ее, раскрыв рот. До меня как будто очень туго доходило сказанное. Я пытался найти в словах девушки что-то, что указало бы на то, что она просто пытается отогнать меня от себя, чтобы не привязываться. Но зеленые глаза заблестели искаженным чувством вины.

Я подошел к Стефани и крепко прижал ее к себе. Она не шевельнулась.

— Стеф, мне плевать, что произошло в Европе. Переживи я хотя бы половину из того, что пришлось пережить тебе, мне бы точно сорвало крышу. Я не виню тебя ни в чем. Мы со всем справимся. Вместе. Поняла меня? Я тебя больше никуда не отпущу.

Она напряглась на секунду, но потом уткнулась носом мне в грудь, дав волю той стороне себя, которую, возможно, никто до этого не видел. Стефани расплакалась в моих объятиях, как ребенок.

— Поразительно, насколько быстро человек, ну или кто-то вроде меня, может приспособиться к условиям выживания. Когда я открыла глаза в пропитанной холодным потом одежде из-за кошмаров о чертовых Верховных, надо мной стоял старик лет шестидесяти, а может, и больше. Он промакивал мой лоб прохладным влажным полотенцем и что-то говорил, но я все еще вязла в трясине сновидений, будто в бреду. Выяснилось, что я в агонии и панике проплыла аж до «чертовых стен», и меня выловил местный егерь. Презабавный дед, если не считать проблем с речью из-за тридцати лет в одиночестве. Он отпаивал меня какими-то травами, а когда я оправилась, научил охотиться, рыбачить и всему остальному, что могло мне пригодиться, чтобы выжить в лесу, будь я человеком. Я провела там пару месяцев. Он относился ко мне, как к дочери, и я даже подумывала, что смогу остаться там…

Шон слушал меня, не перебивая, не отрывая глаз от моих пальцев, поглаживающих чашку кофе, стоящую на полированной поверхности стола. С желанием заполнить образовавшуюся пустоту в разговоре он спросил не столько ради того, чтобы услышать конкретный ответ, а просто, чтобы я продолжила. Смысл был такой же, как нажать еще раз кнопку вызова лифта, который остановился на другом этаже по пути за тобой. Но остановилась я потому, что сердце сжало от вины, и мне нужен был глоток воздуха перед тем, как продолжить. Костяшки побелели от того, насколько сильно я сжала чашку. Еще немного — и фарфор бы захрустел у меня в руках. Я подняла глаза на Шона.

— И что случилось?

— Я убила его, — сказала я настолько холодно, насколько получилось, чтобы выглядело так, словно мне все равно. Это помогало убедить в этом хотя бы саму себя. — Голод копился несколько недель и захлестнул меня, как цунами. Я просто вырубилась, а когда пришла в себя, его тело лежало на полу.

Картинки из прошлого замелькали в голове как слайды. Бледное, синеватое лицо, обрамленное седой бородой и густой паутинкой морщин вокруг глаз, в неподвижных зрачках которого, как жук в смоле, навсегда застыл вопрос «За что?»

Шон сжал челюсти, пытаясь не выдавать того, что жалеет о том, что спросил.

— После этого я решила, что не буду нигде задерживаться надолго. Мое желание скрыться от всего мира на краю света гнало меня через весь континент. Я не сдерживала голод, чтобы он не поглотил меня, как в тот раз. Я регулярно отлавливала в подворотнях всяких выродков и кормила демона. Только так мне удавалось держать его на поводке. Кошельки и кредитки этих же выродков снабжали меня билетом до следующего города, где все повторялось заново. Пока я не поняла, что демон не то что не голодает, а стал похож на толстого полосатого кота. Ну, знаешь, такого, который уже ходить сам не может, но жрать просит не переставая. Я вовсе перестала себя контролировать. Как-то очнулась в каком то клубе среди истерзанных трупов.

Шон на несколько секунд перестал дышать, но по-прежнему молча слушал.

— После этого на меня начали охотиться местные. Это было в Румынии. На исторической родине историй о вампирах, — иронично хохотнула я, продолжая крутить уже остывшую кружку. — Но это было как охота на химеру. Они не знали обо мне и не знали, кого искать. Лишь шли по кровавому следу до очередной границы и бросали это дело. Раз незваный гость сам свалил из страны, то и делу конец. Там я, кстати, и встретила того вампира. Здоровенный и очень странный. Как будто кто-то ударил лбами вампира из Ван Хельсинга и Бэтмена, и они слились в одно целое.

Шон сдержанно улыбнулся сравнению, отодвигая от себя чашку.

— Тебе нужно вести дневники. С такой манерой изъяснять свои мысли однажды они станут бестселлером в жанре фантастических мемуаров.

— Ага. Скорее как «Записки сумасшедшей».

— Ну или так.

Мы переглянулись, не снимая с лиц улыбок, и я продолжила:

— Через полгода я была уже во всех крупных европейских городах, обходя стороной мелкие, боясь, что меня могут запомнить. Я остановилась в Италии. Какой-то новообращенный увидел меня во время охоты и взбаламутился, поэтому пришлось быстро линять.

— Откуда ты брала деньги? — впервые перебил меня Фолл.

— С учетом того, что я единственный в своем роде кровожадный монстр-убийца, моральная сторона вопроса тебя интересует?

— Не слишком, я думаю.

— В основном, как я уже говорила, перебивалась кошельками тех, кого убивала. Когда нужны были суммы покрупнее — надевала декольте поглубже и искала клуб или казино посолиднее.

— Ты крутила толстосумами, чтобы раздобыть денег?

— Ну да, капля женского очарования, щепотка гипноза — и эти алчные свиньи были готовы бросить к моим ногам все, что бы я ни попросила.

Шон издевательски рассмеялся.

— А ты повзрослела, Саммерс. Научилась вести себя, как первосортная стерва.

— Надеюсь, это был комплимент. Иначе я тебе ухо откушу.

— И куда ты направилась?

— Я села на ближайший рейс, который привез меня в какие-то русские дебри. Собачий мороз и лес, насколько взгляда хватает. Приличных заведений — ноль на массу, но и отбросов, шарящих ночью по подворотням в поисках моих зубов, оказалось куда меньше. Когда видишь Россию на карте, то понимаешь, что она большая, но когда попадаешь туда, то осознаешь, что она чертовски огромная. Бесконечная! Она похожа на большую пачку «Скиттлс».

— «Скиттлс»?

— Ага. Она очень яркая и пестрая. Города кажутся пресными и серыми, но люди, нравы, культура и… природа. Это просто завораживает. Но она так… пустынна? Огромная территория с огромными потенциалами, но практически не обжитая. Потратив чертову тучу времени, я добралась до Китая, уже изнывая от голода. Несколько часов из одной страны в другую — и пустыня превратилась в муравейник, в котором никому ни до кого нет дела. Все толкаются, спешат куда-то, не отрывая носов от смартфонов. Место, где можно действительно почувствовать себя одиноким в толпе. А потом я добралась до него. До края света. Ведь за ним я увидела собственную спину, убегающую от своей жизни. В Японии было легко затеряться. Страна похожа на один большой космический корабль. Нигде в мире я больше не видела ничего подобного. Там, в горах, я встретила Мэй. Оборотня, превращающегося в лисицу, там их называют кицунэ, вроде. Она вела тихую одинокую жизнь. За все недели, которые я там провела, она так и не рассказала мне свою историю. Лишь постоянно повторяла, что я должна научиться гордиться своей исключительностью. И то, что таких, как я, больше нет, не делает меня уродом. Но в тонкости моего меню я девушку, естественно, не стала посвящать. Вряд ли она оставалась бы ко мне так же добра. Она была похожа на паука: всегда чем-то занята. Плела корзины, шила что-то из шелка, рисовала или вышивала причудливые цветы на подолах своих кимоно.

— Может, как пчела?

— Нет. Пчелы суетливы. Их трудолюбие спешное. Они без конца мечутся от цветка к цветку, жужжат и создают эффект хаоса, хотя это не так. Паук же просто неспешно плетет паутину. Ему некуда торопиться, и он с трепетом перетягивает каждую ниточку, создавая шедевр. Как и Мэй. Я видела, как она пользуется силами, похожими на гипноз вампиров. Видела, как она разжигает костер, рисуя пальцами причудливые узоры в воздухе над поленьями. Что-то тяготило ее душу, и это было видно в черных глазах. Но она молчала, а я не настаивала.