Я повернулась обратно к Рихарду. Судя по тому, что он с трудом и дезориентированно, но пытался двигаться и говорить, яд на него работал плохо. Видимо, перед приходом ко мне он заранее принял какое-то противоядие, затормаживающее эффект. Но я все еще помнила свой провал в детстве с отравлением Николаса, так что формулы ядов в зубах мыши были уникальны, мы разрабатывали их вместе с Бэккер.

— Кали… — он силился что-то сказать, но так и не договаривал, пытался поднять руки, но это давалось ему медленно и с трудом.

А я смотрела на него и понимала, что, похоже, мне придется сделать то, о чем я так давно думала, но надеялась, что не придется. Сошедшие с ума Старейшины не должны жить. И если я упущу шанс убить Рихарда сейчас, то потом это возымеет серьезные последствия. Он — один из самых опасных противников для третьего круга в целом и для нас с Николасом лично. Его просто нельзя было оставлять жить, и я видела это как никогда четко и ясно. Нельзя было. Но я любила его. Все еще любила. Но нельзя.

И от безысходности я разрыдалась, сидя рядом с ним на кровати. Последний раз я так рыдала в детстве над телом отравленного мною Николаса, когда поняла, что всей моей жизни конец, а все пережитое, все мои усилия, ни к чему не привели. Вот и теперь я рыдала и никак не могла остановиться.

— Что… ты… — прошептал он, почти перестав пытаться двигаться.

Не знаю, что именно он хотел спросить, но и думать мне рыдания особенно не давали.

Вспомнилось внезапно, как когда-то очень давно я стояла в подземной лаборатории в комнате, разгромленной роем Королевы. И тогда, указывая на место, где был подопытный, Рихард сказал мне: «Представьте, что вы смотрите на своего ребенка. Вы знаете, что ему больно и он уже лишился последних крох разума. И вы ничего не можете с этим сделать. Единственное, чем вы можете помочь ему — это убить.»

Такое похожее чувство было у меня сейчас. Я ничем не могу ему помочь. И я просто вывалила на него всю свою боль, прерываясь, лишь чтобы в очередной раз всхлипнуть:

— Ты ослеп… Ты стал одним из них… Я должна убить тебя… Но я не хочу… Я люблю тебя… Не могу убивать близких… Должна, но я тебя люблю… — я, уже обессиленная рыданиями, склонилась лбом к его груди и ногтями в исступлении скребла по его коже.

Он молчал, похоже, приняв свою судьбу. Несмотря на все свое состояние, я заставила себя подняться и пройтись до комода, стараясь не пошатываться от внезапно навалившейся тяжести во всем теле. Я не хотела этого делать, но заставляла себя. В одном из ящиков там у меня был припрятан нож, просто на всякий случай. Рихард лишь молча наблюдал за мной ничего не выражавшим взглядом. Я вернулась к нему с ножом, размазывая слезы по лицу, остановилась над ним и подняла нож, целясь в грудь. Давая себе ещё одну секунду, оттягивая этот момент, как только могу. Но секунда прошла. И я, слизнув соль слез на губах, с точностью хирурга вогнала нож ему прямо в сердце…

На следующее утро я собрала совет в Библиотеке. Теперь здесь присутствовал Лестер, но не было Рихарда. Такие необычные изменения. Я ожидала всех стоя и после того, как все собрались, садиться не стала, окинула всех взглядом и объявила:

— Я пришла на ваш суд. Сегодня ночью я убила Рихарда Кросса…

Эта новость шокировала всех, кроме Николаса и Лестера. Первый сидел хмуро и внимательно, продолжая меня слушать, а второго это, похоже, позабавило, но от комментариев он удержался. А я продолжала:

— … У меня была причина сделать это. Он явился ко мне ночью и обвинил тех из нас, кто голосовал за Лестера, в мошенничестве и пособничестве Старейшине. Пообещал убить всех нас за это представление, включая тех, кто голосовал против. Меня он также обвинил в том, что силами Королевы я убивала наших людей в Лондоне. Его разум последние годы был затуманен подозрительностью и паранойей, а все мы знаем, признаками чего это является и к чему в итоге приводит. Я попыталась оправдаться, но он напал на меня и чуть не убил. Обороняясь, я сумела обездвижить его, но времени на принятие решения у меня было мало. И я поняла, что если случится любая мелочь, которая позволит ему вырваться, мы получим в его лице опаснейшего врага, который еще и слишком хорошо осведомлен о нас всех. И я сочла разумным не рисковать и убила его.

После этого я села, дав остальным время обдумать мои слова.

— Каллисто, ты в голосовании не участвуешь, — ответил Николас, пристально глядя на меня. — Остальных прошу принять решение о правильности или неправильности ее поступка. Займите ее сторону или проголосуйте против. Пока что это не вопрос суда, это вопрос общественного мнения относительно принятого ею решения.

— Что ж, я здесь недавно и не в курсе событий последних лет, поэтому отдаю свой голос Николасу, — первым начал Лестер.

— За. Против. Против. За, — раздавались голоса.

Кроме Лестера, все остальные высказали свое мнение, не передавая право голоса. Что интересно, даже Николас проголосовал «за», и в целом голосов «за» было больше. После голосования Николас кивнул, снова обращаясь ко всем:

— Несмотря на перевес голосов «за», оставлять подобное без внимания было бы неразумно. Ситуация была сложной, это можно понять, однако собрать доказательства и вынести это на общее решение совета было бы более предпочтительным. И сделать это заранее. Однако с учётом всех факторов сложно назвать это виной лично Каллисто. Каждый, кто видел, что происходит с Рихардом, и ничего не предпринял, причастен к тому, к чему привела ситуация. С учётом всех факторов я считаю, что Каллисто должна быть наказана, однако она по-прежнему остается одной из нас. Кроме того, наказание остаётся без огласки, если только она сама не пожелает рассказать о нем тому, кто пожелает спросить. Я прошу вас проголосовать за или против моего решения.

Как ни странно, на этот раз единодушное «за». Похоже, не я одна об этом думала и все это видела, просто сделала только я. Можно сказать, так уж случилось, что сделать это пришлось именно мне, и они это понимали.

— В таком случае благодарю всех. Если ни у кого нет дополнений, совет окончен. Каллисто, останься.

Они все разошлись, каждый в своих мыслях, и в Библиотеке остались только мы вдвоем. Николас прошелся и сел ближе ко мне. Я задумчиво смотрела в пол, переживая прошедшую ночь.

— Посмотри на меня, Кали, — мягко сказал он, поднимая мой подбородок подушечками пальцев.

Я подняла на него взгляд, кусая губы, и он продолжил:

— Наказание физическое приносит боль и закрепляет привычки, а наказание моральное дает нам возможность преодолеть себя и научиться чему-то. И я бы выбрал для тебя именно такое. И заключалось бы оно в том, чтобы ты помнила о том, что сделала. Этого более, чем достаточно. Ты любила его, я знаю это, и ты убила свою любовь, и это, этот урок, останется с тобой до конца твоей жизни.

Я с подозрением смотрела ему в глаза:

— Ты говоришь «бы». Разве ты не сделаешь этого?

— Зачем же наказывать того, кто невиновен? — он еле заметно усмехнулся. — Ты не смогла бы его убить. Я знаю каждого члена третьего круга, знаю, на что вы все способны. Вот и тебя я тоже читаю, как открытую книгу. Более того, если бы ты сделала это, это означало бы, что я ошибся в тебе и ты уже так рано вступила на тот же самый путь и стала, как он.

Черт бы его побрал, не знаю, как он это делает, но он прав.

Я все ещё стояла, держась руками за рукоять ножа, погруженного в плоть, когда поняла, что не могу. Мне непреодолимо захотелось вонзить этот нож и в свою грудь и провернуть несколько раз. Все эти минуты я боролась сама с собой, поступая так, как должна была, но сейчас поняла, что проиграла. Я резко выдернула клинок из его сердца и отбросила нож рядом на кровать, а сама положила руки на его грудь. Рана серьезная, смертельная, но с точки зрения мага Изменений довольно простая: разрез один, четкий и точный, никаких рваных краев. Реанимировать его не составит труда, и все равно мои руки дрожали, пока я управляла потоками магии. Первая секунда попытки не возымела эффекта. Его чертова безликая магия поглотила воздействие, сменив ему школу. Но это хорошо. Это значит, он, быть может, на последнем издыхании, но все ещё условно жив. И это придало мне сил. Я восстановила разрезанные ткани и запустила сердце, попутно ускорив механизмы рассасывания парализатора.