– Не начинай того, чего не сможешь закончить, – Миша возвращает внимание на дорогу, и только теперь улыбается.

В больнице решаем, что не хотим знать пол ребенка. Вернее, решает Коршун. Он еще не готов расстаться с идеей о «Зене – королеве воинов».

На обратном пути заезжаем в ресторан, где я съедаю две порции рыбы под винным соусом, которую полюбила, но готовить пока не научилась.

А дома натягиваю на себя кружевную белую сорочку, купленную для медового месяца, который мы планировали провести на острове Самойлова. Правда, теперь она плотно обтягивает пузо, а грудь из нее просто вываливается. Другого сексуального белья у меня нет, а расставаться с мыслью о соблазнении мужа я не желаю.

– Пухляш, ты совсем из всего выросла, – сетует Мишель, не желая сдаваться. – Надо бы нам завтра по магзам проехаться. Не нравится мне, что моя жена в обносках ходит.

Говнюк! Кидаю в него подушкой, рыча от негодования. Но Миша делает вид, что и этого не понимает, щелкает меня по носу, просит не расстраиваться, обещает накупить мне сотню нормальных маек и, мотая головой, скрывается в душе.

Смотрю на себя в зеркало. Ну да, я бы тоже не подумала, что это сорочка, если бы не знала.

Выходит из душа Коршун подозрительно довольный. Кидает взгляд на меня, улыбается и сбегает играть с овчарками.

Разваливаюсь на кровати, оставив надежду.

Гинеколог предупреждала меня об игре гормонов в этот период беременности. Но я не могла и представить, что буду возбуждена ежеминутно! Это невыносимо. Наглаживаю живот, и ладонь сама спускается к трусикам. Мне приходится подложить под спину подушки, чтобы было удобнее, иначе из-за пуза, рука просто не дотягивалась до нужного места. Поглаживаю намокшие складочки, стараясь не думать о стыде. Напряжение нарастает. Закрываю глаза, сосредотачиваясь на ощущениях. Дыхание сбивается, закусываю губу и разочарованно стону. Ничего не получилось. Ощущение развязки было так близко и куда-то ушло.

– Так ничего не получится, – вздрагиваю от голоса мужа и открываю глаза. – Ты напряглась слишком рано.

Он стоит в приоткрытых дверях, опершись на раму, со сложенными на груди руками.

– Ты все видел?

Меня кидает в жар. Понимаю, что раньше о стыде ничего не знала. Накрываю себя покрывалом с головой. Желаю, чтобы меня больше никто никогда не видел.

Несколько шагов, сопровождаемых смехом, и тяжелое тело моего мужа опускается на кровать рядом со мной. Он сдергивает покрывало.

– Да брось ты, Ритуль, все этим занимаются, – говорит просто, без издевки, как будто так и должно быть.

– Почему ты не хочешь меня?

Решаюсь задать ужасный, мучающий вопрос. Мне стыдно и горько. Быть нежеланной собственным мужем, ребенка которого носишь под сердцем – опуститься ниже просто невозможно.

– Хочу, – так же просто отвечает он, поднимает ладонью сорочку, освобождая живот, – так хочу, что в глазах темнеет.

– Что тогда?

– А ты сама не понимаешь?

Мотаю головой. Сейчас разревусь. А еще и пульсация внизу становится невыносимой от его близости.

– Пухляш, я не хочу снова причинять тебе боль. Ненавижу себя за то, что сделал. Я не могу больше так рисковать…

Он серьезно это говорит? Похоже, что да. На его лице впервые за наше знакомство нет ни намека на улыбку.

– Не можешь больше так рисковать? – шепчу я, а потом даю волю гормонам и ору. – Не можешь рисковать?!

Вскакиваю с кровати, придерживая пузо и ищу взглядом что-нибудь потяжелее, чем можно запустить в кудрявую голову. Но на счастье ничего не попадается, потому как сейчас я уж точно бы в него попала.

– То есть у нас вообще секса теперь никогда не будет?

– А что в этом такого? Половина семей в мире так живут! И вообще, секс сильно переоценивают…

– Ты издеваешься надо мной, что ли? Сам, значит, набегался, нагулялся, а я о сексе ничего хорошего узнать не должна? Ты дождешься, я разведусь с тобой и уйду в такой загул, какой тебе не снился!

Подпрыгиваю на месте от громкого стука в дверь.

– Молодежь, – подпрыгиваю снова от командного голоса за дверью, – что у вас там случилось? Военные действия?

Хватаю халат, удобно висящий на крючке двери, злобно тычу пальцем в сторону развалившегося на кровати Миши и взбешенно цежу сквозь зубы:

– Тебе капец.

Распахиваю дверь, впускаю генерала и только после этого завязываю халат.

– Видите это? – теперь снова ору, указывая на живот, я не могу держать себя в руках, гормоны просто выпрыгивают из меня. – Это ваш единственный внук! Больше их не будет! Да-да, – трясу головой с такой силой, что в глазах мутнеет. – Только! Один! Внук! – вожу перед носом Алексея Витальевича одним пальцем, словно он не в курсе, что значит это число. – Нет секса, нет детей, не так ли?

Впервые вижу, как из орбит моего благодетеля, а теперь и свекра, потихоньку вываливаются глаза. Это он так смущается, или я его пугаю?

– А секса тут больше не будет! Ваш сынок отказывается работать своим членом. Сам то он с ним уже наигрался, а…

О Боже! Да что я говорю такое? И, главное, кому говорю? Подпрыгиваю третий раз от раскатистого хохота с кровати, который от моего гневного взгляда пропадет в подушке, которой Коршун благородно соизволил прикрыть лицо.

Хочу извиниться перед товарищем генералом, но после своей неприличной тирады не могу посмотреть ему в глаза. Вылетаю из комнаты, чуть не снеся еле успевшего отскочить мужчину. По дороге врезаюсь в тетю Наташу, мирно шествующую по направлению к залу, вылетаю из дома, глубоко вдыхаю теплый летний воздух и прячусь от людей в самом дальнем углу огромного двора, где начала устраивать цветник, окружив его молодыми кустиками смородины. Жаль, они не успели вырасти и скрыть меня от всех, дав возможность поплакать в одиночестве.

Да, Миша причинил мне боль. И не просто боль. Это было мерзко, противно… его руки, притягивающие меня за ноги… его ухмылка, называющая меня лгуньей… его глаза, рассматривающие меня, словно я не живая, и не могу чувствовать… И его резкие движения, рвущие меня изнутри. Все, что он сделал страшно и отвратительно…

Но ведь я решила все забыть и начать сначала. Ради ребенка. Ради самой себя, потому как не могу и дня провести, не думая о Коршуне. Да ради него самого, в конце концов!

Мой организм восстановился! Он жаждет выплеска гормонов и удовлетворения.

Так почему Миша не может взять себя в руки и сделать то, о чем болтал все время нашего знакомства?

Слышу звук отъезжающей от дома машины. Мне не видно, кто это. Из дома никто не выходил, значит, прошли по коридору, ведущему в гараж. По звуку машина не похожа на Патриот моего мужа. Полагаю, уехал Алексей Витальевич, и тетя Наташа должна быть с ним. Жаль, мне стыдно, я должна извиниться. Но я просто не в состоянии усмирить бушующие внутри злобу, негодование и разочарование.

Зарываю пальцы ног в землю, наслаждаясь тем, как она охлаждает нагревшееся от солнца тело. Шевелю пальчиками, наблюдая, как иссохшая рыхлая почва просачивается между ними, словно маленькие водопадики. Мне хочется пить и шляпу. А вот в дом заходить не хочется. Не желаю видеть Коршуна. Увижу – снова разорусь, как какая-то хабалка.

Ну и плевать. Буду жить, как живу. Не хочет спать со мной – пожалуйста! Прожила без этих утех восемнадцать лет, скоро, кстати, девятнадцать будет, и дальше проживу! Куплю себе фалоэмитатор. Позову с собой в магазин Хомякову, у нее такой прибор имеется. Вернусь в свою спальню. А Миша… пусть живет, как ему вздумается…

Склоняю голову на руки, оперевшись ими о колени. Подставляю спину пекущему солнцу, пусть греется.

И вообще, заберу малыша, когда он родится, и уеду жить к бабе Кате. Она обязательно меня пустит. Разведусь с кудрявой головой и найду себе нового мужа. Ну, или не найду. Ничего, одна проживу. На первых парах будет сложно, но…

Отвлекаюсь на лай собак и поднимаю голову. Это Миша всполошил питомцев. Выходит из дома и направляется ко мне. Между нами метров двадцать, но мне видна кривоватая улыбка на его лице. Негодяй! Еще и улыбается. Ну вот сейчас то что смешного? Возмущенно отворачиваюсь от него, упираясь взглядом в небольшой розовый куст, еще не успевший разрастись.