Гуляю по березовой роще, вдыхая свежий воздух полной грудью. Как же тут хорошо! Спокойно и тихо. Никаких лишних звуков, только природа. Колыхание оставшихся без одежды веток деревьев, хруст твердеющей от инея травы под ногами и перекличка птиц. Если проживу на даче до лета, обязательно устрою тут пикник. Приду с покрывалом, корзинкой еды и книгой. Всегда мечтала так сделать. Будет здорово. Я бы и сейчас не против, но уже прохладно, а мою курточку легко продувает даже самый легкий порыв ветра. Болеть мне нельзя.

Интересно, будь папа жив, у него была бы такая же дача? Возможно. Папа тоже был генералом. Но я не очень хорошо его помню. Со временем воспоминания стираются, а его вещей у меня не осталось. Есть пара фотографий, распечатанных с интернета, но там он не такой, каким сохранила его моя память. Все в квартире, где мы жили, и попасть куда у меня вряд ли получится. А если честно, то и желания нет идти туда. Возможно, это уже не наша квартира. Я никогда не спрашивала у Алексея Витальевича, что случилось с квартирой, где мы жили, думаю, там до сих пор властвует мачеха. Ну да и Бог с ними, с вещами. Спрошу у генерала, возможно, у него сохранились фотографии моего папы. Будет здорово увидеть его лицо. Мне запомнились его руки. Каждое утро, если был дома, он измерял, насколько я выросла, шагая указательным и средним пальцами от носочков до самой макушки. В первые месяцы в детском доме мне не хватало этого. Но потом я привыкла. Человек привыкает ко всему. А значит, я смогу привыкнуть и к нападкам Миши. Или хотя бы продержаться до того времени, пока не придумаю что-нибудь с жильем.

***

– Миш, у тебя телефон звонит.

Сонный голос слева от меня напрягает, если честно больше, чем телефон. Какого хера я не выгнал ночью эту телку, кем бы она ни была? Я даже не помню, как притащил ее сюда. Кстати, где это я? Нихрена не помню.

Озираюсь по сторонам. Ах, ну да… я в московской квартире. Зачастил сюда последнее время, так как находиться на даче стало абсолютно невозможно. Папина девчонка там повсюду, хоть я почти не вижу ее. Выдраила весь дом, так что теперь любой угол напоминает о том, что она там живет и что я должен на ней жениться.

– Возьми трубку, наконец, – требует голос, – я хочу поспать.

Совсем охренела что-ли? Спать ее сюда везли? Ну вот знаю же правило – стянул презик – вызови такси для девахи, чтобы утро прошло без этих утомительных выпроваживаний. Но я так нажрался вчера, что не помню ни эту девку, ни то, как оказался дома, и уж тем более, как трахал ее.

Деваха валяется на животе, посапывает носом. Мне виден только ее затылок. На длинных темно-русых волосах еще сохранилась завивка. Стаскиваю с нее одеяло, чтобы разглядеть то, что мял ночью. Девушка вскакивает и недовольно ворчит. Не слушаю… рассматриваю ее фигурку. Высокая, стройная, второй размер, может с половиной. На мордочку тоже хорошенькая.

– Я в душ, – заставляю себя подняться с кровати и не обращать внимания на головную боль. – Приготовишь что-нибудь на завтрак?

– Еще и завтрак тебе? – орет девица. – А больше ничего не надо? Нафига ты меня с кровати стащил?

– Раз завтрака не будет, – ищу глазами брюки, достаю из них несколько помятых купюр и кидаю их на кровать, – вот деньги на такси. Постарайся, чтобы тебя тут не было, когда я выйду.

– Ну и козел ты!

Да-да, слышали, знаем. Продвигаюсь медленным шагом к выходу из комнаты, даже не собираясь прикрывать наготу.

– Гребанный импотент!

Что, мать ее, она только что сказала? Чего я только не слышал в свой адрес, когда вот так прощался с женсоветом по утрам. Но импотентом меня еще никто не называл. Чаще всего девахи уходят расстроенными именно потому, что так, как я, их никогда раньше не трахали. Не то, чтобы я считаю себя богом секса, но… ой, да ладно, я бог секса! Я великолепен! Неповторим! Мой член получал комплименты бесчисленное множество раз.

Упираюсь в девицу взглядом, требуя объяснений. На подпорченном размазанным макияжем лице проскальзывает страх. Она понимает, что такими словами опасно бросаться.

– Прости, не хотела тебя обидеть, – девушка прикрывает себя одеялом и ищет взглядом свою одежду.

– А ну-ка повтори!

Я взбешен!

– Да я разозлилась просто, извини, – девушка тянется за валяющимися на полу джинсами.

– Я сделал тебе больно вчера?

У меня не получается говорить нормально. Голос хрипит от саднящего горла, звук получается не только громким, но и грубым. Я не помню ночи, но если сейчас она скажет, что я причинил ей вред в постели, то я определенно извинюсь. Иногда я позволяю себе грубости, но только если заранее обговариваю их с партнершей, если, конечно, это не снятая для разрядки шлюха.

– Миш, не было ничего, – тараторит девушка, натягивая джинсы.

– Серьезно?

Я удивлен.

– Да, ты не смог.

Девушка краснеет, произнося эту фразу. А я пялюсь на нее, слушая ритм льющейся по артериям крови, звонко отдающийся в ушах. То есть – не смог? Не бывает такого! Как это – не смог? Мой член на месте, на всякий случай смотрю на Коршуна младшего, проверяя, дейсвительно ли он на месте. Все верно, мой товарищ там, где и должен находиться. И сейчас он весело подмигивает мне, бодро указывая на девчонку утренним стояком.

– Ты все говорил что-то про мои волосы, бубнил, чтобы я осталась на ночь и спала рядом. Называл как-то странно, – моя гостья краснеет еще больше, застегивает черную рубашку и достает из заднего кармана джинс несколько стодолларовых купюр. – Ты оплатил всю ночь, поэтому я осталась. Тут раза в три больше, чем надо, так что я могу отработать, когда.., – он опасливо смотрит на меня, и понижает голос до шепота, – когда ты сможешь.

– Ты шлюха?

– Стриптизерша.

– И у нас ничего не было?

Мотает головой.

– И у меня не встал? – ору я.

Ее тихое "нет" проходится по мне кувалдой. Да-да, я ощущаю невидимые удары всем телом. Этого мне еще только не хватало. Опираюсь о холодную стену и сползаю по ней на пол. Такое со мной впервые. Черт, а если я вообще больше трахаться не смогу?

– Да не расстраивайся ты, – моя ночная подруга садится напротив, убирает за ухо прядь темно-русых волос, воспроизводя в памяти воспоминание вчерашней ночи. – Такое случается. Может, ты просто устал. Или расстроился. Мало ли. Люди же все. А что обозвала, прости.

Она танцевала… на ней было что-то бежевого цвета. Я поил ее красным вином и пролил на грудь, оставив на светлой ткани пятно, как… нет, только не это… так не бывает… так не должно быть…

– Хочешь, попробуем еще раз? – предлагает девушка. – Я сегодня на выходном. Могу станцевать.

– Как я тебя называл? – стону, потому что ответ мне известен.

– Как-то странно, пухляшка, или что-то в этом роде.

Пухляш. Она как-то шла по коридору в своем идиотском бежевом халате, пытаясь стереть красное пятно с груди. Запал на эту картину. Да что не так со мной? Как я мог запасть на эту малолетку? Стремный домашний халат… вечный дебильный хвост… весело прыгающий от каждого шага, обиженные маленькие пухлые губки, большие карие глаза со слегка опущенными внешними уголками, придающие девчушке выражение невинной покладистости. Мать ее!

– Сходи в душ, я жду тебя тут, – прошу гостью, она с энтузиазмом кивает и поднимается. – Подожди, – тут же останавливается, – там, в шкафу, – киваю в угол комнаты, – найди что-нибудь бежевое, и достань бутылку красного вина из бара на кухне.

Тогда, в коридоре, когда пухляш, взвизгивая, скрылась от меня в своей комнате, мне хотелось пойти за ней. Нет, ее испачканный халат меня не возбудил. Но мне до боли в костях захотелось зайти в комнату за ней и почувствовать мягкость ее тела, тепло, исходящее от него. Попробовать на вкус ее кожу.

Может, если я проделаю то, что рисует мое воображение, я смогу трахаться как раньше?

***

Стриптизерша, имени которой я так и не удосужился спросить, покинула мою квартиру два часа назад. Я держал ее у себя сутки, доказывая себе, что я не тот, кем она назвала меня. Пришлось доплатить. Но это мелочи. Зато теперь я точно знаю, что могу заниматься сексом, только если представляю пухляша. Я думал об этой гребанной детдомовке каждый раз, когда вдалбливался в тело снятой девки.