– Да не было ж никогда такого. Секс как секс, возбудил там.., – пожимаю плечами, всматриваясь в темнеющую даль, – вошел, дальше как по маслу. А тут, – вспоминаю слова хирурга, оперировавшего Риту, – позу неправильно выбрал. Не было у меня раньше проблем с позами! Я все позы знаю! – получается довольно громко и Леха смеется чуть тише заметив, как пялятся на нас примостившиеся рядом парень с девчонкой. – Еще гондон этот позвонил, ее тренер! Вот нафига звонить в первую брачную ночь? Вот я и психанул. Подумал, у них что-то было, и взбесился.

– По-моему, мы живем как-то неправильно, – произносит Леха после минутного молчания.

– В смысле?

– Думаешь, этот гондон, ее тренер, поступил бы с ней так же? Может, ей было бы лучше с ним? А Тине было бы лучше с кем-то другим…

– Нет, – уверенно останавливаю его. – Романов чертов псих, но никто кроме него Орловскую не потянет. Подумай сам, ты бы с ней справился? – смотрю, как задумывается друг и понимаю его ответ. – Вот и я не уверен, что смог бы, она была настоящим ураганом, и станет им снова, когда отойдет от всей этой истории. Я не понимал тогда Юрана, и не говорю, что смог бы закопать кого-то в лесу, но, братан, она валялась на кровати с каким-то мудаком. Положа руку на сердце, скажи, как бы ты поступил?

Кобарь пожимает плечами, и мне хочется повторить это движение, потому что сам я теперь точно уверен, что не смог бы сохранить спокойствие. И пусть Романов сама рассудительность, надо отдать ему должное, что не пристрелил обоих прямо там.

– И моей жене не будет лучше с кем-то, кроме меня. Я люблю ее, понимаешь, по-настоящему. Ну, типа, это не просто встал и побежал, как раньше. Я со службы домой бегу, чтобы ее увидеть. Мне постоянно интересно, во что она одета, что им на лекциях рассказали. Чем она целый день занималась. Я ей, прикинь, книги вслух читаю, – Леха ржет в полную силу, но я не могу остановиться, хоть и посмеиваюсь сам. – А потом мы обсуждает героев, чтобы она могла написать их анализ, она даже иногда мои мысли записывает.

– Коршун, ты не борщи с мыслями, а то ее из универа выгонят, – хохочет Кобарь.

– Да пошел ты! – ворчу, но остановить вылетающие изо рта слова все равно не могу. – Я с ней по лесу гуляю, вот просто так. Мы типа, идем такие, вдвоем, молчим, природой наслаждаемся. Потом на кухне зависаем, пока она готовит, я ей про службу рассказываю, она мне про впечатления от какой-нибудь новой книги. Я, считай, типа сам прочитал. Я даже от вас трубку не беру, когда мы с ней болтаем. Я вот у нее в комнате усну, а когда просыпаюсь, хочу, чтобы снова ночь наступила, чтобы снова с ней рядом быть. Мне даже трахаться ни с кем больше не хочется, да и не встает у меня ни на кого больше…

– Да замолчи ты! – Леха колотит кулаком парапет, но мне не обидно, он просто еще не понял, что это такое, когда не можешь без человека, ничего не можешь и не хочешь, ни есть, ни спать, и все твое существование становится бессмысленным. – Блин, Мих, ты как из тупого романтичного сериала.

– Да-да, поговорим, когда найдешь своего пухляша, – многозначительно киваю, потому что… ну, что с него взять, он и правда, еще не понял.

Меня отвлекает звонок. Тина. Мы с ней каждый вечер созваниваемся. После длинной, приправленной матом и наставлениями, тирады на тему самого моего отвратительного момента в жизни, она ведет себя со мной снова, как подруга. Да и мне надо знать, как она. Это важно, знать, что с ней все в порядке, что она уже может переносить приступы страха без таблеток, что не пытается закрыться в комнате и спрятаться в любом углу, когда мой друг возвращается домой. А еще она мой источник информации о жене. «У Риты все хорошо, жорит за двоих» – по телу от этих слов разливается теплая благодать. У нее все хорошо – это главное. «Ей и надо сейчас есть за двоих, Мишель, она ж не одна» Не понял. Как не одна? Убью долбанного тренера, пусть только попробует к ней подойти. Черт! В смысле за двоих есть надо? «Будешь папочкой, пернатый» Руки отказываются держать мобильник. Он выпадает и с треском приземляется на плитку асфальта. Судорожно пытаюсь собрать развалившиеся части, но… плевать на телефон. Вытаскиваю торчащий из кармана ничего не понимающего Кобаря аппарат, и набираю номер Орловской. «Кто будет папой?» – ору в трубку. «Милый, ты только не нервничай, ладно? Ты будешь. А если скажешь Рите, что я тебе все растрепала, я обрею тебя наголо, пока ты будешь спать!»

Вот же Божья радость! Я буду папой! Рита ест за двоих!

Молчание, Коршун, только молчание!

– Я буду папой!

Нет, молчание не мое, определенно.

– Что? – выпученные глаза друга не могут даже моргнуть от моих слов.

– У меня будет птенец!

Моя рука дрожит и я долго пытаюсь засунуть мобильник друга обратно в его карман, но не могу взять себя в руки и роняю его на асфальт. Аппарат приземляется в аккурат рядом с моим, уже развалившимся. Леха даже бровью не ведет, выжигая во мне дыру. Странным, осипшим голосом, передаю ему слова Тины.

Минут на пять замолкаем, пялимся на море. Я желаю руками сжать парапет так, чтобы забрать с собой его кусочек, пусть он мне напоминает об этом моменте, но друг бьет меня по рукам и тоже странно, немного запыхавшись произносит «Вот знал же, что тебе нельзя давать мобилу».

В общем, мы с Кобарем пока без связи.

***

"Миша вернулся" – стучит в голове голос тети Наташи. Я знала, что это скоро должно случиться, но все отталкивала эти мысли от себя. После телефонного разговора, в котором я выплеснула всю боль, накопившуюся во мне, стало легче. И я жду его возвращения. Хочу увидеть. Рассмеяться от его слов. Хочу, чтобы обнял. Хочу верить, что любит меня, как говорил. Хочу, чтобы у ребенка, который уже проявляет себя в моем животе, был отец и настоящая семья. Какое право я имею лишать его этого?

Коршун приезжал на дачу, когда я была в больнице. Должна была сделать узи, но отложила. Мне хочется, чтобы это случилось, когда Миша будет рядом. У них состоялся сложный разговор с товарищем генералом, и Миша уехал взбешенный. Они ссорятся из-за меня. И хоть я на стороне генерала, вставшего на мою защиту, мысль о том, что их отношения с отцом расстроились из-за меня, мне неприятна. Я не желала развала этой семьи, когда ехала на их дачу с нехитрыми пожитками, собранными в детском доме.

Телефон Миши выключен. А мне необходимо поговорить с ним. Я должна сказать ему одну очень важную вещь. Что-то, что может наладить все, пройти любые преграды, сделать лучше этот мир и принести счастливое и такое желанное спокойствие в этот дом.

Сажусь в машину и еду к генеральскому дому. У Коршунов там квартира. Миша показывал, какая. Мне не открывают. Ищу на стоянке синий Патриот с люстрой на крыше, но не нахожу. Значит, Миши тут нет. Где мне искать его? Он мог уехать куда угодно. Звонить всем его друзьям, выискивая возможность увидеться?

Сажусь на лавку возле своего старого подъезда, прогоняя чувство голода, последнее время преследующее меня. Поднимаю голову к небу, и вытягиваю отекшие ноги. Тело согревается от ярких солнечных лучей летнего солнца. На улице жара и мне очень хочется пить. Живот бурчит и выгибается небольшим бугорком в левом нижнем углу. Улыбаюсь и глажу место пинка. "Сейчас, найдем мы твоего папочку, птенчик". Щурю глаза от попавшего в них играющего лучика и хихикаю, принимая игру, пытаюсь взглянуть, но проигрываю природе. Оборачиваюсь на открывающуюся с писком домофона дверь подъезда и встречаюсь со знакомым лицом.

– Что ты тут делаешь? Снова пришла запугивать меня? Учти, я заявление напишу, – ощетинивается Милана Васильевна.

– Да не нужно мне ничего. Греюсь я, – весело отвечаю, делить мне с ней нечего.

– Другого места не нашла?

– Страна у нас общая, – говорю еще веселее, – греюсь, где вздумается.

– Надеюсь, ты не рассчитываешь забраться в мою квартиру? – женщина прячет ключ подальше в сумку, решив, видимо, что я наброшусь на нее и отберу его. – А то, смотрю, обрюхатил тебя твой генеральский сын. Что, выгнало тебя великое семейство?