Я никогда не перечил отцу. Он мой кумир, мой идеал. Я люблю его и уважаю, что более важно. Но, видимо, старость никого не щадит, и вот его мозг не выдержал возрастных изменений и пал жертвой идиотских планов. Сколько ему лет? В этом году будет шестьдесят три. Я поздний ребенок. Но до старческого маразма то все равно еще далеко. Надо разведать, когда он наступает. Может, правда, лечение какое нужно?

– Ты не посмеешь больше зайти в ее комнату без стука!

Отец выговаривает уже двадцать минут. Начал сразу, как вытащил меня из комнаты своей протеже, и не может остановиться. А я не могу относиться серьезно к его словам. Ну, какая женитьба?

– И забудь про свои гулянки в этом доме!

– А на квартире можно?

Разваливаюсь на стуле, массажирую голову. Надо все таки подстричься. И командир орать перестанет каждый раз, когда видит меня, и отец не сможет больше таскать меня за волосы.

Встречаю его вопросительный взгляд.

– Ну, раз на даче нельзя гулянки устраивать, то я в квартиру перемещусь.

– Заканчивай с ними!

Стучит кулаком по столу. Как бы его удар не хватил, или что там хватает стариков?

– Ты задумаешься над свадьбой, и назовешь мне дату к весне, – командный голос, выработанный годами не оставляет ни малейшей надежды на то, что это все может оказаться шуткой. – Зиму перебесишься.

– Спасибо, – ржу я, подскакиваю и отвешиваю ему земной поклон. – Спасибо, бать, за цветочек аленькой! Ты лучше скажи, откуда красоту такую вытащил? Ты ее видел вообще?

Отец делает непонимающий вид. Хитрый лис знает, что девчонка далеко не в моем вкусе… а в моем вкусе почти все! Я люблю женский пол во всех его разновидностях! То есть то, что он притащил далеко от всего женского пола.

– Слушай, ты внуков хочешь? – пытаюсь не смеяться, но ухмылку с лица стереть не могу.

– К чему ты клонишь, сын?

– Да к тому, – повышаю голос, – что с этим я детей даже заделать не смогу, не встанет у меня!

– Попридержи язык. Не дорос еще, чтобы с отцом так разговаривать! – голос отца разражается громом. – И прекрати ухмыляться. Рита хорошая девушка, она дочь моего боевого товарища, погибшего товарища! И ты женишься, как миленький. А если не встанет, сынок, не переживай, поднимем, лично этим займусь.

Интересно, как.

– Слушай, вот ты женись на ней сам, а, бать? Тело то молодое, братана мне заделаете. Если, конечно, у тебя еще эта штука работает.

– Закрой свой поганый рот! – гремит отец. – Мало я тебя гонял. Надо было еще…

– Ну, теперь уж поздно, товарищ генерал. Я подрос, – показываю рукой как рос, поднимая ладонь до головы, – теперь сам справлюсь. А если хочешь помочь мне с телками, то замолви за меня словечко той медсестричке из части, которую к вам недавно перевели. Вот с такой замутить можно.

– Балаболить языком ты можешь сколько угодно, сын, но ты женишься на Рите. Это не обсуждается.

– Иначе? – развожу руками, ухмыляясь шире.

– Никаких "иначе", Миша, ты женишься. Точка.

– У меня через пару месяцев квалификационный экзамен, – хватаю со стола кусок докторской колбасы и сую его в рот, – я попрошусь в любую горячую точку, – да-да, я разговариваю с набитым ртом, отца это просто выбешивает. – Не пошлют туда, попрошусь в любой, самый дальний гарнизон. Если понадобится, жестко накосячу.

Прожевываю и глотаю пищу. Поднимаюсь со стула, подхожу к отцу.

– Ну как, бать, отпустишь со мной свою невестку куда-нибудь в Иркутск?

Мне смешно. Правда, ну это же идиотизм. У нас двадцать первый век или как? Я, блин, слава Богу, не во времена рыцарей живу, и могу наслаждаться женщинами сколько и как захочу. Притаскивать домой невесту для сына – варварство.

– Вот скажи мне сын, как ты мог вырасти таким? – отец больше не рычит, но голос его тверд.

– И можешь не надеяться, – игнорирую его вопрос, – я не буду с ней паинькой.

– Ты женишься, – уверенно настаивает генерал. – А теперь пошел вон.

– Есть, товарищ генерал, – отдаю ему честь, вытягиваясь во весь рост и улыбаясь во весь рот.

Рывком открываю дверь, выхожу из кухни, оставляя отца поразмышлять над сказанным. Может, дойдет до него какая дикость забралась в его седую голову. Останавливаюсь на мгновенье перед военной фотографией деда. Он тут в форме полковника. Подмигиваю ему. По моим данным человек был с чувством юмора. Трех жен, кстати, сменил. Вот он бы меня понял. Поворачиваюсь к коридору, ведущему в холл, и натыкаюсь на пухленькое тельце, притаившееся в углу между кухонной дверью и шкафом со встроенным сейфом для оружия. Два огромных карих глаза смотрят на меня с детской обидой и страхом. Девчушка все слышала. Вот черт! Не хотел ее обижать. Ну, на кой она сюда притащилась? Неужели думала, что я вот так женюсь на ней, и заживем мы долго и счастливо?

Сейчас буду ей объяснять, что так не делается.

Прикладываю палец ко рту, чтобы молчала, делаю шаг к ней. Она не успевает понять, как я хватаю ее, резко развернув к себе спиной. Прижимаю ладонь к ее рту, так, что даже пискнуть не успевает. Подхватываю второй рукой за талию, неожиданно для себя ощущая приятную мягкость ее тела, оттаскиваю из угла, чтобы руками до стен не дотянулась. Девочка размахивает руками и ногами, но звуков никаких издать не может. Она словно в воздухе подвешена. Тащу ее в комнату, молниеносно перескакивая через лестницы. Операция "захват невесты" проходит успешно. Закрываю ногой дверь ее светлицы.

– Будешь молчать, – шиплю ей в ухо, стараясь не обращать внимания на приятный аромат, испускаемый влажными темно-русыми волосами, – и больно не будет. Я просто хочу разъяснить ситуацию.

Пухляш мелко кивает.

– Только пикни, – уточняю я, – буду драть тебя долго и жестко, дошло?

Какого хрена из меня вырвались эти пошлые слова? Я в жизни такого телкам не говорил. Я люблю женщин. Мне нравятся их тела и то, что они могут дать мне.

Но ладно. Может, оно и к лучшему, пусть не видит во мне принца – сама свалит и нет проблемы.

Круглая темно-русая головка кивает снова, так что опускаю тельце на пол и медленно отвожу ладонь от ее лица, понимая вдруг, что мой средний палец всю "операцию" провел в ее рту. И ему было там приятно, потому что мой самый большой палец, тот, что между ног, набух и тоже хочет в этот рот. Вот же издевательство!

Невестушка отскакивает от меня, как ужаленная. Прокашливается. Поднимает красное круглое личико, пялится ошарашенным взглядом. Ее маленькие пухлые губки приоткрыты, вероятно, еще не отошли от моего пальца. Всматриваюсь в покрасневшую галочку над верхней губой. Вот бы очертить ее кончиком языка. Интересно, какая на вкус.

Коршун! Возьми себя в руки! Ты же два часа, как от телки!

– Короче, – говорю тихо, но внятно, отец не услышит, – расклад такой. Не знаю, что ты себе напридумывала, но жениться я не собираюсь. И не соберусь еще лет пять. Можешь жить тут, сколько захочешь, но чтобы я тебя не видел, когда дома.

У мелкой, скорее всего шок от моего нападения. Она снова кивает головой, словно заведенная, выпучив глазища. А глаза то красивые. Немного близко посажены, отчего кажутся еще больше. Она похожа сейчас на лемура из "Мадагаскара". Мне становится жаль ее. Набросился на сироту, как… Черт! Какая же я скотина! Но отступать уже некуда. Пусть она поймет, что я не шутить пришел.

– И еще…

Забываю, что хотел сказать, потому что мой взгляд опускается ниже ее лица на раскрывшийся вырез халата, из которого торчит… Мать моя родная! Это самая великолепная грудь, которую я имел счастье когда-либо видеть! Два больших ослепительно белых шара. Кожа такая тонкая, что где-то виднеются голубые прожилки вен. Правая пола халата стянута сильнее, и я вижу темный полукруг соска. Рот наполняется слюной от желания облизать его, а ладонь сама тянется к находящемуся всего в метре от меня счастью. Черт, я мог бы кончить прямо ей в рот, вдалбливаясь между двумя стоящими сиськами, придерживая их руками с обеих сторон.