Удружил, товарищ генерал, спасибо.

Вот теперь думаю, может зажать девчушку где-нибудь и хорошенько трахнуть? Может тогда мне не нужно будет доплачивать шлюхам за то, чтобы они помалкивали о моей мании называть их в постели пухляшами?

Смотрю на собственное отражение в зеркале, допивая бутылку коньяка прямо из горла. Я уже два часа сижу голым напротив зеркальной дверцы шкафа и тихо ненавижу себя за то, что так среагировал на какую-то, не пойми откуда взявшуюся, малолетку.

Самойлов зовет в бар, но я отказываюсь. Я уже пьян. В баре мне делать нечего. После бара он захочет развлечься в каком-нибудь стриптизе, где мне ловить, похоже, тоже нечего. Во всяком случае, пока я не разберусь с тем, что происходит с моим телом. Черт! Все как в подростковом возрасте, когда не понимаешь, на что реагируешь, и почему все происходит именно так. Вот только поговорить об этом, как раньше с парнями, я не могу. Может, мне к психиатру сходить? А что, Тина ходит и ей становится лучше.

Заваливаюсь на кровать и закрываю глаза.

Может, все-таки стоит переехать в квартиру насовсем? Или… нет, тогда я не смогу видеть ее.

Половину следующего дня валяюсь на диване и тупо пялюсь в экран телевизора, что мне совершенно не свойственно. Только голод побуждает меня сходить в душ и выйти из квартиры. Стараюсь не думать о том, что там приготовила на даче пухляш, потому как туда мне лучше пока не суваться. Не могу ее видеть. Она весь кайф моей жизни испортила. Как назло, в часть тоже не вызывают. Да и не звонит никто, кроме Самойлова, который только очухался, как и я, и желает совместить планы не вечер. Но я снова отказываюсь по уже известным причинам. Возможно, мой друг больше никогда не позвонит.

Телефон Лехи недоступен. Делаю вывод, что он на службе, возможно, в командировке.

Романов завален делами – даже дома теперь трудится. Тина спит. У нее режим.

Парням с отряда даже не звоню. Почти у всех из них семьи.

Валяюсь на диване еще с полчаса а затем вскакиваю. Надоело. Не могу больше. Валяться без дела не в моей натуре. Я всегда должен быть чем-то занят, иначе в голову лезут всякие дурные мысли. То об обстановке на Кавказе, куда мне сейчас хотелось бы свалить в очередную командировку, то о том, чтобы снова заняться рисованием, которое я забросил еще в школе, а что, это помогает отвлечься. А теперь вот в голове генеральская дочка, живущая в моем доме.

Ну как? Вот, ну как она пробралась в мою голову? Ни фигуры, ни рожи!

Растираю себя жесткой вихоткой, пока кожа не краснеет. На приподнимающийся от мыслей о малолетке член не смотрю. Этот предатель, лишивший меня радостей свободной половой жизни должен работать на меня, а не против.

За окном уже стемнело, а я все хожу по квартире в поисках дела, которым мог бы заняться, но ничего не нахожу. Я словно в клетке. А ведь мог бы сейчас потренироваться на стрельбище, устроенном в лесу, недалеко от дома. Пробежаться все по тому же лесу вместе с овчарками, по которым уже соскучился. Нравятся они мне. А еще мне надо собрать накопившиеся вещи и отвезти их в химчистку, поскольку домработницы на даче нет уже довольно давно. Отец как-то застукал, чем занималась последняя домработница в моей постели, вместо того, чтобы отрабатывать свою зарплату и уволил ее. Запретил нанимать новую, пока до меня не дойдет, что жизнь это не только развлечения.

Но моя жизнь и так не одни развлечения. Я серьезно отношусь к службе и всегда готов к любым заданиям. Это основа моего существа. Я люблю это больше всего на свете. Я стремился к этому сколько себя помню. Только последнее время все стало каким-то однообразным. Тренировки, командировки, гулянки. Не могу вспомнить, когда последний раз занимался чем-нибудь другим.

Ну все, это невыносимо. Говорил же, мне нельзя сидеть без дела. Я начинаю думать. А это не приводит ни к чему хорошему. И я не позволю появившейся из ниоткуда девахе выгнать меня из дома. В конце концов, у меня там все планы местности, которые мне необходимо зазубрить для следующей поездки на Кавказ.

Оставляю нелюбимую квартиру, прыгаю в свой навороченный блестящий Патриот и еду на дачу. По дороге вспоминаю, что ел последний раз только вчера. Сегодня обошелся кружкой кофе, потому как дома больше ничего не было. Хочу остановиться у какого-нибудь ресторана, чтобы заполнить желудок, но меня тянет на дачную кухню, где невестушка обязательно должна была приготовить что-нибудь вкусненькое. Вообще, конечно, не должна, но готовит. Почти каждый день. И все вкусно. Решаю, что поем лучше дома, потому как приготовленная девчушкой домашняя еда соблазняет меня куда больше, чем ресторанные изыски.

Мерседеса отца в гараже нет. Похоже, он заночевал в части. Голубая тарантайка невестушки криво припаркована посередине гаража так, что моему Патриоту места хватает впритык. Ладно, хоть вообще хватило.

По двору разносится приветственный лай Олега с Лехой и еще лязганье железа. Играюсь недолго с собаками. Проверяю их жилище, где необыкновенно прибрано, а миски полны еды. Пухляш потрудилась. Трудолюбивая какая. Иду в дальний сарай, где лежат инструменты, которыми никто не пользовался миллион лет, и откуда доносится лязгающий звук. При приближении стает слышна и музыка. Что, интересно, невестушка там делает? А это, определенно, она, больше на даче никого быть не может.

А что мне надо? Да просто свет в оконце,

А что мне снится? Что кончилась война,

Куда иду я? Туда, где светит солнце,

Вот только б, братцы, добраться б дотемна…

Ее грудной запыхавшийся голос, с перерывами на дыхание, стает слышен, когда я приоткрываю тугую тяжелую дверь. Девчушка стоит ко мне спиной, занося топор на уровне груди. Целится… Что она делает? Внизу, на нескольких дощечках стоит бревно, на нем еще одно, тонкое. Баню решила затопить? Да там полно дров. Какого хрена она решила сама их колоть? Думает, она рембо? Хочу сказать, чтобы положила топор, откуда взяла, но решаю не пугать ее. Похоже, она сосредоточена, на синей футболке явно просвечивает сырое пятно. Перенапряглясь, походу. Ухмыляюсь. Стою так некоторое время. Мне нравится ее голос и песня, которой она подпевает. А еще приятно рассмотреть ее пухленькую круглую задницу, свободные спортивники на которой натягиваются от сгибающих тело движений.

"Пожалуйста, не падай" – шепчет девчушка. Кому это она? Совсем тут в глуши свихнулась? "Стой вот так" – продолжает она и резким движением опускает топор на полено, расколотые части которого разлетаются в разные стороны сарая. "Рита, ты могла бы стать дровосеком" – хлопает себе сумасшедшая. А я уже не могу сдержать смех и зря, потому как пухляш взвизгивает, подпрыгивает на месте и поворачивается ко мне зарозовевшим лицом. Черт, а она хорошенькая. Несколько прядей отросшей челки выпали из хвоста и прилипли к вспотевшему лбу. Она сдувает их несколько раз, но те возвращаются на липкое место. Ее телефон замолкает, погружая сарай в тишину.

– Положи топор, – прошу я ровным голосом.

Не хватало еще, чтобы она себе что-нибудь тут отрубила, ну… или мне. Держит она его не очень то ловко. Лицо невестушки вытягивается, глаза округляются, топор выпадает из рук, с громким лязганьем, попадая хвостом на пальцы ее ног. Она поднимает руки вверх, словно я держу ее на мушке, и надувает щеки, отчего глаза вылазят из орбит. Такая смешная. Испугалась все-таки, или… черт, кажется, ей больно припало по ноге.

– Черт, – подбегаю к ней в два шага. – По ноге попало?

Опускаюсь на одно колено, принимаясь развязывать шнурки на потрепанном кроссовке, чтобы посмотреть, все ли в порядке с ее пальцами. И тут мне прилетает коленом по подбородку, да так сильно, что зубы лязгают на весь сарай.

– Какого хрена? – ору я, вскакивая.

Но девчушка обхватывает колено двумя руками и скачет по сараю на одной ноге с исказившимся от боли красным лицом. Но не кричит. Сжала губы и мелко дышит.

– Иди сюда!

Хватаю ее и тащу на крыльцо дома. Усаживаю на мягкие подушки скамьи и снимаю сначала кроссовок, затем носок.