– Все в порядке, – констатирую я, – ничего страшного. Немного покраснело. Щас намажем и завтра будешь как новенькая.

Невестушка глядит большими глазенками и мелко кивает.

– Ты что там делала? Дров же полно, если хочешь затопить баню, просто возьми их. Их даже таскать не надо.

– Извини, – она с усилием сглатывает, соскакивает и несется прочь, скрываясь в доме.

Мне удается разглядеть только маячащий в разные стороны густой хвост. В натуре, странная. Но симпатичная. Вынужден взять слова относительно отсутствия у нее фигуры и лица назад. Хорошенькая. Живая какая-то. Может, поговорить с ней? Извиниться там, сказать, что знакомство неправильно начал, и все такое. Сколько она еще будет от меня шарахаться? Мне даже как-то неудобно дома появляться. Как только видит меня, удирает в комнату и не выходит.

А дома пахнет так, что желудок сжимается от предвкушения пополнения. Чем-то жареным. Скидываю куртку, умоляю желудок подождать еще немного. Надо разведать отцовскую протеже.

– Эй, ты как?

Стучусь, но ответа нет. Ну и ладно, я не стеснительный. Открываю дверь. В комнате девчушки нет. Зато в ванной льется вода. Стучусь туда.

Вода перестает литься. Но ответа не следует.

– Ты разговаривать вообще умеешь? – бешусь, ненавижу, когда кто-то вот так меня игнорит. – Я щас дверь открою.

– Не надо! – отзывается тут же. – Я выхожу уже!

Выходит. Видимо, умывалась.

– Извини, я не хотела ничего брать, – тут же начинает оправдываться, – я просто растопить не смогла и решила наколоть маленьких дощечек, чтобы печка разгорелась. И я не хотела бить тебя коленом. Это случайно вышло. Боль как-то резко по ноге прошла.

– Ляг, я посмотрю ногу, – киваю на кровать.

Если от боли согнулось колено, то лучше обратить на это внимание. Вдруг по нерву прошлось.

– Не надо, уже не больно.

– Ложись, – подталкиваю ее к кровати.

– Да не надо, – стонет пухляш.

– Давай-давай, не хватало еще, чтобы ты тут хромать начала.

Девчушка ложится на кровать, и на несколько секунд я замираю, разглядывая ее, а точнее ее грудь, неровно поднимающуюся и опускающуюся от дыхания.

Заставляю себя сесть на ее кровать и осмотреть еще раз ногу.

– Куда попало?

– По среднему пальцу.

Прощупываю маленькие пальчики. Ноготки аккуратно подстрижены, но педикюра нет. Провожу пальцами вверх по латеральному и медиальному нервам. Мне неплохо известна анатомия человека, я изучал ее на третьем году военной академии в рамках расширенного курса оказания первой медицинской помощи, и отнесся к учебе серьезно. Нет, с ее ногой все в порядке. Я не ошибся. Она уже дернула бы ей, будь задет нерв. Это всего лишь ушиб, который пройдет в ближайшее время. Но мои руки почему-то не могут отпустить ее ножку. Провожу пальцами выше, приподнимая темную ткань ее штанов и натыкаюсь на светлые мягкие волоски. Губы дергаются в улыбке. Я никогда не видел девушки с небритыми ногами и удивился, когда пухляш разгуливала передо мной в черных трусиках. Всегда считал, что эпиляция это само собой разумеющееся для всех девчонок. Теперь моя рука движется выше, посылая в голову возбужденный импульс от нового тактильного ощущения. Поворачиваю голову в сторону головы пухляша и натыкаюсь на ее непонимающий, напуганный взгляд. Она даже не поняла, что я готов накинуться на нее.

Медленно перекладываю ножку на свободное место. Заставляю себя подняться с кровати, сказать, что с ее ногой все в порядке и оставить на прикроватной тумбе мазь. В дверях останавливаюсь, потому что мне сложно уйти.

– Баню я затоплю, – голос выходит слишком низким, я возбужден, – и наколю щепок тебе на будущее. Больше не бери топор в руки.

– Хорошо, – она заторможенно кивает, и я решаю покинуть ее комнату, пока еще могу, – и… Миша…

Пожалуйста, позови меня обратно. Я могу осмотреть каждую твою часть. Я буду нежен и аккуратен. Оборачиваюсь.

– Спасибо…

Опять это "спасибо". Как в прошлый раз. Других слов не знает? Нельзя было сказать "останься"?

А я бы остался.

Но бегу топить баню, колоть щепки и только потом ужинаю достойным похвалы овощным рагу с поджаренными до хрустящей корочки куриными отбивными. Что уж и говорить, не зря я решил поесть дома. Пухляш знает толк в готовке.

***

Просыпаюсь от лая собак. В окно комнаты наблюдаю, как одетая в слишком легкую для нынешнего ветра старую курточку девчушка, играет с Олегом и Лехой. Овчарки увлеченно что-то рассказывают объекту моего, теперь это уже очевидно, вожделения, на своем собачьем, а та смеется на каждое их движение. Смеется так увлеченно и искренне, отчего меня пробирает зависть с питомцами. Время одиннадцать. Похоже, ей сегодня никуда не надо, и это странно, поскольку моя невестушка в это время редко бывает дома. Засматриваюсь на нее в окно, вспоминая, как караулил вчера ее выход из бани. Словно подросток стоял вот так же у окна в ожидании, ее появления в дверях и словил дикий кайф, когда завернутое в пушистый халат тельце появилось. Я мог бы ждать ее в комнате, на ее кровати. Приласкал бы. Она ведь и сама не понимает, отчего отказывается. Уверен, ей понравится. А потом взбесился сам на себя, потому что следил за каждым ее шагом к дому, пока она не скрылась на крыльце. Лежал полночи в кровати, ворочаясь, заставляя себя не думать о том, что она, уютная, разгоряченная после банных процедур, лежит всего в двух комнатах от меня. Уснуть смог только подрочив в своей ванной.

Мне не хватает еще только фотку ее под подушкой держать. Надо с этим что-то делать. Я так долго не выдержу. Я должен ее трахнуть. И, поскольку я обещал не трогать ее, пока сама не попросит, мне необходимо приложить усилия к тому, чтобы она попросила. Иначе я свихнусь.

Снова занимаюсь самоудовлетворением в душе. Надо бы извиниться перед Романовым за то, что ржал над ним в одиннадцатом классе, когда он помешался на Орловской. А вот интересно, у него стоит на других? Наверное, стоит, потому как пока Тина жила в Америке, он же трахал других девах. Вот же блин, мне не хватает живого общения, я снова начинаю думать.

Спускаюсь на кухню в надежде увидеть там пухляша. Но ожидания не оправдываются. Она все еще на улице, теперь уже гладит кота Юру, приманив его чем-то съестным. А тот и рад, и пожрать ему наложили, и по спинке приласкали.

Злюсь на ее отсутствие в кухне. А потом злюсь на себя, за то, что злюсь на ее отсутствие. Вашу ж мать! Да сколько это будет продолжаться? Глажу устроившуюся на диванчике кошку Тину и накладываю себе весь оставшийся в сковороде пушистый омлет. На столе в маленьких плошках нарезаны овощи и зелень, поджарены гренки. Воздушные оладьи лежат горкой на плоской деревянной дощечке, на ней же в хрустальной вазе обжаренные в меде и корице яблоки. Уже не представляю утро в этом доме без целой горы еды на завтрак. И откуда у пухляша время на это? Надо бы ее поблагодарить. Ох, как я бы ее отблагодарил… только бы она позволила…

Замираю, слыша хлопок входной двери. Ее шаги по направлению к кухне. Вот дверь кухни приоткрывается, я растягиваю рот в довольной улыбке. Будет круто позавтракать с ней вместе, у меня будет возможность сказать ей спасибо за утренний пир. Но румяная мордашка только показывается в приоткрытых дверях и тут же пропадет. Увидев меня, пухляш ретируется. Да что б ее. Неужели так сложно посидеть со мной? Что я ее, съем, в самом деле?

Выхожу в лес на пробежку. А когда возвращаюсь, нахожу девчушку на кухне. Зашел попить. И зря. Потому что малышка тут же уходит, проходя мимо меня с опущенной головой, словно боится, что я остановлю ее. Провожаю ее похотливым злобным взглядом. Честное слово, это уже смешно. Что я такого сделал? Может, ее обижал кто? В детском доме всякое бывает, да и не только там.

Я не вижу ее до самого вечера. Даже шевелений в ее комнате не слышно. Спит может?

Выходит только когда отец возвращается домой. Они ужинают вместе, когда я заваливаюсь на кухню. Пухляш что-то рассказывала ему, я точно слышал ее голос, пока шел. Но при мне она тут же замолкает и упирается лицом в чашку с медом.