– Мне можно подойти?
Хмыкаю от просящего выражения его потерянного лица. Он опять на малыша похож, который после ссоры с родителями пытается к ним подмазаться.
– Нельзя! – почему я гаркаю? И почему глаза Миши вдруг расширяются, когда он, не смотря на отказ, все же приближается? – Вообще ко мне больше не подходи. Я хотела начать все заново, раз сразу не получилось. Думала, мы должны забыть ту ночь, раз у нас будет ребенок! Но с тобой невозможно серьезно разговаривать, Миша, ты сам как ребенок!
Громоздкое тело приземляется рядом. Близко. Вытягивает длинные ноги и привлекает меня к себе. Приятно. Тепло, близко, возбуждающе… невозможно… невообразимо… мое, то, без чего сложно представить следующий день.
– Пухляш, – длинные пальцы смыкаются на моих плечах, массажируя затекшую плоть, – я не ребенок, – большие губы прижимаются к шее, оставляя влажную полосу, – и я могу быть серьезным, – мягкие подушечки его пятерни массируют кожу головы, и я наклоняюсь ближе к нему. – Я молился о прощении, когда летел в Москву. Я благодарю Бога, что послал мне тебя, – непривычно тихий голос у самого уха, разносит теплую волну по всему телу. Мне больше не хочется кричать. Я уже не злюсь. Я хочу слушать и чувствовать. – Не знаю, как бы жил, не приедь ты в часть. Наверное, конючил бы у дома, умолял… родная моя, драгоценная.
Кладу голову на его плечо, расслабляясь. Его глаза цвета неба, я не знаю, смотрю в них или на небо. Не могу говорить, не могу двигаться, даже моргнуть не могу. Его губы на моей шее – это слишком приятно, я разливаюсь лужицей, прямо тут. Возможно, поливать кусты не придется.
– Ты самое важное… вы самое важное, – широкая ладонь накрывает выпирающий живот, движение в котором тут же оживает. – Я не хочу без вас… ни жить, ни дышать… все не имеет смысла, если вас нет. И я не выживу, если снова причиню боль.
Он замолкает. Наше тяжелое дыхание не прерывает даже ветер. Удивительно тихо. Вообще ни звука. Ни одного дуновения ветра. И овчарки прекратили легкий игровой лай. Его ладонь на новой жизни. Его губы на моей шее. И жестокий недостаток воздуха, которого мне мало, когда Миша рядом. Закрываю глаза, наслаждаясь мгновением. Губы сами растягиваются. Мне хорошо. Правда, хорошо. Если так будет всегда, я согласна.
– Может, тогда, свободные отношения? – произношу тихо, затаив дыхание в ожидании Коршуновкого всплеска.
Ну не сможет он долго оставаться серьезным.
– Ну и кто из нас ребенок? – громыхает низкий голос.
Хохочу. Правда, надолго Миши не хватило. Выбираюсь из его рук, аккуратно поднимаясь с земли. Отряхиваю коленки и попу, вертя ей перед его лицом. Если он и сейчас не поведется, я точно разведусь.
– Я буду в сауне… если вдруг тебе интересно…
И ухожу. Вальяжно, не торопясь. Он придет… не дай Бог ему не прийти.
– Пухляш.., – останавливаюсь, но не оборачиваюсь, – вишня, что это?
– Масло с водой, так волосы легче расчесывать, – бросаю и иду дальше.
***
Так просто. Масло с водой. Волосы расчесывать. Самый потрясающий запах. Пробуждающий аппетит и не только. Смотрю, как круглая пухлая попка скрывается в дверях бани и несусь туда. Я терпел, сколько мог. Но… нет, я не причиню больше боли. Я не могу этого сделать. Она самый дорогой для меня человек, и в ней мое дитя. Моя жизнь теперь только для них.
В сауне еще холодно. Не прогрелась. Но Рита снимает кружевную сорочку, больше похожую на майку и выкидывает ее на верхний полог. На ней нет лифчика, только белые хлопковые трусики, которые я тут же стягиваю с нее, опускаясь на колени. Пухляш откидывает спину на стенку верхнего полога и я, после долгих поцелуев животика, закидываю на плечи ее ноги и впиваюсь губами в промежность. Огибаю языком клитор, медленно втягивая его в себя. Протяжный стон заполняет маленькое помещение и застревает в ушах. Я хочу ее всю, каждую ее часть, каждый стон, все ее чувства, все желания. Мой язык не может угомониться, проходясь по каждой складочке, забирается внутрь, ощущая влажность и теплоту. Ее пальчики впиваются в мои волосы, когда бедра сжимаются вокруг моей головы. Аккуратно убираю их с плеч, поднимаясь. Ее губы уже ждут меня, открываясь навстречу. Разворачиваю ее к себе спиной, придерживая живот – «держись за полог» – помогаю ей опереться, и притягиваю за попку. Я максимально аккуратен. Я отрежу член, если снова причиню боль.
Подумаю о том, как буду без него переодеваться в отряде, позже. Непросто это, наверное. Возможно, остаток службы придется прятаться за дверцей шкафчика, вытираясь после душа, или… да мать же мою! Какого хрена я думаю об этом сейчас?
Вхожу медленно, все еще придерживая выпирающий живот. Рычу, останавливаясь, погрузившись в нее полностью. Провожу ладонью по гладкой коже спины и присасываюсь к ее шее, замирая, когда по сауне снова разносится мягкий, доводящий до безумия грудной стон, и Рита делает движение навстречу, пытаясь продвинуть меня еще дальше. «Я люблю тебя» – произношу со всей искренностью. Я не думал, что это возможно, но другими словами не выскажешь того, что я чувствую к этой девчушке. Начинаю легкие фрикции, удивляясь, как она чувствует каждое мое движение и отзывается на них всем телом. Мне хочется увеличить темп, мои яйца умоляют меня об этом, но я проверяю, готова ли она ко мне.
– Миш, – грудной шепот заставляет остановится, – мне не больно, – ее ладонь пролезает за мою спину, сжимается на коже и в глазах темнеет от бешеного возбуждения.
Двигаюсь быстрее, ловя кайф, которого никогда не чувствовал. Вот, что значит близость с человеком. Так должно быть всегда. Вот так, когда каждая жилка члена пульсирует, когда напряжена каждая мышца тела. Когда под ладонью теплота ее животика, и звук ее сбившегося дыхания подстраивается под мой. Когда при ее голосе в голове проступает каждая минутка, проведенная с ней: смех над героями совместно читаемых книг, внимательные, широко раскрытые глаза при моем рассказе о птицах, присевших на ветки деревьев, рассуждения на тему детских имен…
Рита сжимается слишком рано, прижавшись ко мне трясущейся попкой, и я останавливаюсь, чтобы прочувствовать каждый миг ее оргазма. Прижимаю ее к своей груди, облизывая плечи и шею. Я не могу от нее оторваться. От покрывшейся мурашками кожи, от мягкости ее тела, от спустившегося до шепота голоса. Двигаюсь резче, когда ее тело слегка обмякает. Обхватываю одной рукой ее грудь, так манящую меня. Другая моя ладонь на животе, я не могу отпустить его. Зато руки Риты, теперь полностью оперевшейся на меня, уже вцепились в мой зад. Черт. Это слишком круто, чтобы быть правдой. Кончаю под ее протяжное «Уууу» и резкие сокращения мышц всего тела.
Долго не могу выпустить ее. Не хочу. Я могу стоять так всю оставшуюся жизнь. Сжимать ее тело и слушать ее неровное дыхание.
– Я хочу в Крым с тобой, – нарушает она тишину.
– Тебе лучше рожать в Москве. Я свожу тебя туда, как только ситуация наладится.
– Я попрошу Алексея Витальевича вернуть тебя в Москву. Я хочу, чтобы ты был рядом.
Это самые дорогие слова. Можно отдать все, что есть, но выжить, если эти слова будут со мной.
– Я буду рядом, когда ты будешь рожать, – обещаю я.
И это не просто слова. Я буду рядом, чего бы мне это не стоило. Пока не знаю, как. Но буду.
Аккуратно переворачиваю Риту лицом к себе. Прижимаюсь к ее губам. Мне нравится, как увеличившийся живот врезается в меня. Приподнимаю ее за бедра и усаживаю на успевшую нагреться скамейку. Сам встаю на колени перед ней. Мне нравится эта поза. Мои глаза прямо напротив ее груди, и я могу видеть, как изгибаются в улыбке маленькие пухлые губки.
– Мне было хорошо, – уверенно произносит она, – но теперь мне надо прилечь. Да и в сауне уже жарковато, а мне запретили пока перегреваться.
– Тогда зачем ты потащила меня в сауну?
– Ну, знаешь, с ней связано столько воспоминаний. Мне кажется, тебя это возбуждает.
– Пухляяш, ну прости уже меня за тот дурацкий инцидент, – стону я, вспомнив, как запер ее тут.
