Разочарование. Совершенно внезапно оказалось, что я очень хотела увидеть его, выслушать тихий бархатный голос, поделиться своими событиями. Кажется, мне просто не хватало того, кто готов был слушать меня. Не задавая вопросов. Не ожидая в нетерпении, когда я закончу речь, чтобы вставить скорее свою реплику. А просто внимательно вслушиваться в звуки моего голоса.

Да вот только и рассказать за прошедшие дни мне было совершенно нечего. Стоит ли себя хоть чем-то занять?

Мы все-таки встретились двое суток спустя. Оказалось, лорд Дартмут вернулся раньше и почти сразу прислал ко мне наемный экипаж. Я чуть более поспешно и тщательно, чем обычно, собиралась «в церковь», что даже наша экономка стала странно на меня поглядывать. Но видимо решив, что куда бы я ни шла с таким энтузиазмом — это лучше, чем привидение, ходящее по дому — вопросов не задала.

Первым делом я узнала — удалось ли выяснить что-то, но он лишь покачал головой.

— Вы голодны, леди Валенсия? Помнится, вы из тех немногих женщин, что ценит вкус хорошего кофе, позвольте вас угостить.

Я и правда любила этот напиток, хоть и удавалось выпить его нечасто.

— Благодарю вас, только вряд ли в этом городе найдется место, которое мне было бы неизвестно.

— А я и не говорил, что это будет здесь.

Кажется, даже по-мальчишески подмигнул мне, но я не могла бы с уверенностью это утверждать. Видимо главным критерием экипажей он считал их затенённость.

И вот уже передо мной исходит паром самодельная чашечка невероятного кофе, я аккуратно ем первую землянику со сливками и понимаю, что, кажется, впервые за несколько недель мне действительно вкусно. Хрустящий и ломкий золотистый хлеб, нежный овечий сыр — на нашем маленьком столе вдруг оказалось так много совсем простых, но восхитительных по ароматам блюд. У каждого был свой вкус, насыщенный, глубокий, раскрывающийся широким спектром. Словно до этого я видела только два цвета, а теперь мир обрел все существующие краски.

Мы сидели в каком-то совсем домашнем заведении у хозяйки из соседней деревни. Сама я бы никогда не оказалась за деревянным столиком, размещенным на улице. Но погода стояла отличная и я только немного щурилась от солнца, когда сидящий напротив герцог откидывался на стуле.

Мы почти не разговаривали, больше наслаждались. Пожалуй, это было довольно странно и все еще рискованно, так встречаться с малознакомым человеком, о котором ходили не самые приятные сплетни. Но здесь и сейчас мне было хорошо, даже просто молчать, а иногда и украдкой разглядывать во всех смыслах приятного мужчину.

Наша первая встреча все больше напоминала мираж, да я ее так и воспринимала. Мало ли, что могло произойти в тот момент, когда я нежданным гостем попыталась ворваться в дом герцога. Хм, поместье то есть.

Каким-то образом, наши встречи из случайных переросли в регулярные. Лорд Дартмут был исключительно изобретательным. Всякий раз записка от него находилась самым неожиданным способом. Место всегда оказывалось новым для меня. И никогда не случалось свидетелей нашего общения.

Он вел себя исключительно вежливо, безукоризненно соблюдая этикет. А я…я просто доверилась. Моя жизнь в какой-то миг осыпалась костяшками домино и мне все не удавалось хоть немного отстроить ее заново. Рядом же с Аароном (да, мысленно я не могла отказать себе назвать его по имени) я чувствовала что-то. Сейчас это было уже много, просто чувствовать, хоть и эхо прежних эмоций.

Кто-то мог бы подумать, что это любовь, о которой так любят писать в книгах и так же редко повторять в жизни. Однако сейчас мое сердце не было готово к такому сильному чувству. Но ему нравилось просто греться. Слабо трепыхаться в лучах внимания прекрасного мужчины. Потому что иначе, оно, кажется, готово было совсем замерзнуть.

Так прошло еще полтора месяца. Наши поиски не приводили хоть к каким-либо результатам. Окружающие: соседи и знакомые уже свободно делали вид, что ничего особенно и не произошло всего каких-то три месяца назад. Родители по-прежнему закрывались, стоило вспомнить Лину. Ее комната, где я первое время проводила много времени, ища зацепки, тайные письма или просто знаки, начинала покрываться пылью. Слугам запрещено было что-либо трогать там. И даже я стала все реже туда заглядывать, желая также не забредать в эти грани своей души.

— А что ты любишь? — однажды спросил меня Аарон, несколько склонив голову и глядя прямо в глаза. Засмотревшись на игру света в его радужке, которая, как выяснилось, была вовсе не черной, а отливала темно-синими и серебристыми тонами, я не сразу сообразила, о чем был вопрос.

— Сестру, родителей, Бога, ухаживать за растениями ммм книги, еще пожалуй — ответ вышел сам собой, как и на все вопросы, которые тебе задают слишком часто.

— А что ты делаешь, чтобы любить их?

Тут я, право слово, нахмурилась. Разговор принимал какой-то малоприятный оборот еще начиная с напоминаний о чувствах к сестре.

— Ну, я просто знаю, что люблю и все. Этого разве недостаточно? — мой ответ был с вызовом и явным намерением показать, что тему следует сменить. Так сделал бы каждый благовоспитанный джентльмен.

— Любить — это глагол, — прозвучало в тишине, — но, собственно, мы, кажется, засиделись, позвольте …

Тогда, я отмахнулась от этого диалога и считала, что выкинула сразу его из головы. Эпизод же совсем незначительный, однако сейчас, предвосхищая очередную бессонную ночь он все крутился и крутился, не давая покоя. Что-то цепляло. Что-то не давало его забыть.

Любить — это глагол. Ну да, это же очевидно. Что же герцог все же хотел ей этим сказать? Или ничего, а просто загадать очередную загадку.

Проворочавшись на подушках еще с полчаса, пришлось признать себе, что уснуть сегодня не выйдет. Снова. Как же ее утомили эти бесконечные ночи, перебирание в голове хаотичных эпизодов своей жизни и вопросы, вопросы, вопросы. Главный из которых — когда это закончится и закончится ли. Я стала другой. Оболочкой, которая ест, пьет, ходит, дышит и все.

В редкие моменты встреч с Аароном я оживала, немного, хотя бы ощущала в себе проблески жизни. Но даже он уже не мог заставить меня улыбнуться. Искренне. По-настоящему. Я вдруг так отчаянно заскучала за возможностью чувствовать. Это как громко-громко закричать, побежать, засмеяться, а потом завалиться без сил, глядя в небо.

Любить — это глагол. Можно тогда сказать, что любить жизнь — это действовать? И у меня созрел план. Дерзкий до безумия. Отчаянный до неприличия. Бессмысленный и абсолютно глупый. Но от него в груди бешено забилось сердце, кровь приливала к щекам, а тело пробивала мелкая дрожь от волнения. Я понимала, что решиться на такое смогу или сейчас или никогда. И, вполне возможно, что никогда было бы предпочтительнее, разумнее и все прочее. Только, похоже я действительно не понимала, что такое любить. Сейчас хотелось сделать этот момент переломным, а не просто прожить нахлынувшую бурю, вернувшись к прежнему своему полусуществованию.

На часах городской ратуши пробило двенадцать ударов. Вороной конь бодро нес всадника в черном плаще с капюшоном по пустующим улицам города. Прохладный ветер летней ночи ласкал обнаженную кожу, забираясь под плотно сомкнутые полы плаща.

В ушах стоял шум, а руки были холодными от волнения. Она что, правда это сделает? Она уже это делает! Вот прямо сейчас. Возможно, просто рушит свое будущее навсегда. Но надеется, что создает его заново.

Спустя двадцать минут скачки, бывших одновременно бесконечными и растянутыми навечно, я спешилась у самых ворот особняка лорда Дартмута. Вокруг стояла непроглядная темнота, освещаемая лишь слабым светом луны. И тишина с легким шелестом листьев.

Ожидаемо, в окнах дома не было ни огонька. Раздумывая, стоит ли отступиться или все же довести начатое до конца, подошла и осторожно нажала на ручку двери — заперто. Было достаточно не по себе. Сама затея уже не казалось такой прекрасной. Силы как будто разом закончились «как и хотела, сначала быстро-быстро, а потом упасть без сил» — мелькнула лишняя мысль, но эффект был совсем не тот. Нет, я завершу это, иначе буду вспоминать упущенный шанс всю оставшуюся жизнь. Уже и так было достаточно подобных воспоминаний.