Как ей хотелось уснуть навсегда и никогда не просыпаться. В комнате было темно, но её глаза уже привыкли к темноте. Вера могла различить силуэт мамы, которая спала на мягкой кровати, стоящей у стенки напротив окна. Образ спящей мамы был притягателен и недосягаем, как потерянный праздник её детства. Веру мучило осознание того, что раньше она не ценила всю прелесть сна в настоящей постели. Как она могла раньше не обращать внимание, как уютна и мягка бывает кровать? А теперь всё, что ей досталось от жизни, – это лежать на полу, чувствуя, как деревенеет тело, и завидовать маме, которая даже не радовалась тому, что может нежиться под одеялом и видеть сны.

Смотреть на маму Вера могла недолго, потому что немела шея и голова бессильно падала на пол. Тогда её взору открывался только высокий потолок в маминой спальне, по которому чередой ходили лунные блики.

Что же случилось с её жизнью?

Всё было так чудесно. Вера закончила свой первый класс на отлично, только по рисованию у неё стояла твёрдая четвёрка. Впрочем, и этой четвёрке девочка была рада, потому что рисование представлялось ей очень скучным занятием. Вере всегда было жалко тратить своё детское время на раскрашивание груш и яблок, не имеющих вкуса, на кропотливое выведение узоров на боках у небьющихся ваз, ей совсем не хотелось рисовать под одиноким деревом маленький домик, двери которого никогда не откроются для весёлых гостей.

Верины первые каникулы тоже прошли замечательно. Она играла во дворе с утра до вечера и ездила с родителями на озеро, что находилось в семидесяти километрах от города.

Эти поездки были всегда волнующими событиями в жизни Веры и брата Саши. С раннего утра мама жарила пирожки с картошкой и капустой, варила яйца для пиршества на природе. Потом сумки, набитые до отказа вкусной едой, переносились из дома в багажник автомобиля «Москвич». Когда все приготовления заканчивались, семейство усаживалось в салон папиной персональной машины с Петром Петровичем за рулём (Пётр Петрович не только был бессменным папиным персональным водителем, но и другом семьи Шевченко) и отправлялось в дальний путь. По дороге родители напевали бравые революционные песни, песни военных лет, а также детские песенки, которые, благодаря папиному сильному голосу, звучали очень задорно: «Мы едем, едем, едем в далекие края…»

Вера любила в этих поездках сидеть у окна, но это разрешалось только её брату, как более ответственному за своё поведение. Родители не доверяли непоседе-дочери дверцы машины, но это Веру не огорчало. Сидя между папой и братом на заднем сиденье, она могла любоваться выгоревшей под солнцем степью через лобовое стекло автомобиля.

Степь казалась бесконечной, она разлеглась от края и до края, и путнику укрыться от солнцепёка было негде. Вера подозревала, что за дальними оранжевыми сопками начинался другой мир, где оживали сказочные герои из рассказов Бианки, поэтому она всегда, гуляя по степи, внимательно смотрела себе под ноги, чтобы случайно не раздавить весёлых насекомообразных человечков.

Проезжая степной дорогой, путники увидели странные постройки, огороженные колючей проволокой, за которой прогуливались женщины, одетые в одинаковые курточки синего цвета и с голубыми косынками на головах.

– Вера, перестань таращиться в окно. Эти женщины – враги народа и преступницы! Они наказаны! – строго сказала мама, но девочка её не послушалась.

– Как же много на свете нехороших женщин! – удивилась Вера и испугалась не на шутку, вспомнив страшные мамины истории. Тревожно стало у неё на душе.

– Здесь только женщины, а преступников-мужчин значительно больше! Они сидят в тюрьмах за железными решётками, – уточнил ситуацию всезнающий Саша.

Взрослые молчали. В салоне машины, взбирающейся на сопку, слышались натруженное гудение мотора и посвистывание степного ветра, но, когда за сопкой открылся вид на голубое степное озеро, хорошее настроение выходного дня вновь вернулось в семью. Настроение было такое хорошее, что его не могли испортить ни дождик, ни гроза, ни ураган. Дети купались, играли в мяч и просто гуляли по берегу озера, в поисках клада с несметными сокровищами.

Иногда в озере купалась и мама. Папа учил её плавать. Он говорил, что мама может плавать только по-собачьи, и Вера верила этому, видя, с каким ужасом в глазах мама бултыхалась в воде.

Возвращались домой они под вечер. За окном сгущались сумерки, а в их дребезжащей на ухабах машине звучали песни о любви. Мама пела тоненько, ей тихо подпевал папа, на руках у него засыпала от усталости Вера. Но теперь это счастье – быть любимым ребёнком осталось в прошлом.

Вера, преодолевая уже привычную боль в костях, усилием всего тела перекатилась на другой бок, теперь её голова была повернута к окну. Луна уже уползла с неба, и за окном царила тьма. Девочка тихо, чтобы не разбудить маму, вздохнула. Свет потух в её жизни такой же глубокой ночью, как эта.

В ту ночь её разбудили не осторожные руки мамы, а дикий визг брата Саши. Этот визг даже сейчас дрожью прошёлся по её жилам, и то, что с ней случилось позже, уже не было сном, когда можно проснуться и улыбнуться рассвету, потому что оно стало началом медленного умирания. Наступающий рассвет не радовал девочку. Он был просто дребезжанием света, означавшим, что подходит время в туалет. Каждый рассвет встречала она с надеждой, что он будет последним в её, Вериной, биографии.

Эта ночь навсегда останется в памяти Веры как «эта ночь».

Ещё с вечера всё было хорошо, Вера сделала уроки, сложила портфель и легла спать.

С недавних пор девочка спала на раскладном диване, стоявшем в углу зала. Это было мамино решение, и оно никем не оспаривалось. Своё переселение из детской спальни в зал Вера расценила как приглашение в мир взрослых. Особенно ей нравилось то, что через стенку спали её родители, а рядом с ними девочка ничего и никого не боялась. Брат Саша был тоже доволен переселением сестры, её вертлявость ему порядком надоела, и без неё он чувствовал себя как кум королю и сват министру, как часто поговорила мама, когда она чувствовала себя хозяйкой положения.

Обычно Вера засыпала быстро и спала до утра, но в ту ночь её безмятежное детство превратилось в кошмарный сон. Отчаянный крик брата рвался в уши, даже самый страшный сон не мог сравниться с тем ужасом, который слышала девочка в этом крике.

За окном стояла непроглядная тьма, свет горел только в спальне у родителей. Внезапно, крики прекратились и от этого стало ещё страшнее, и Вера обрадовалась, когда на её диван присела мама и быстренько прижалась к её родному плечу, но с мамой было что-то не так. Она не спешила на помощь к Сашу, не обнимала Веру, а смотрела в одну точку на полу.

– Не бейте меня! Не бейте! Не трогал я её! Не надо! – вновь кого-то умолял брат, но его вопли перемежались с гулкими ударами.

– Что случилось, мама? Мамочка, скажи, что случилось?

Но вместо того, чтобы успокоить дочь, мама стала пристально разглядывать её, как будто увидела впервые в жизни. Странное выражение маминого лица ещё больше напугало Веру, и под её тяжелым взглядом она осторожно перебралась в другой угол дивана. От холодной синевы маминых глаз сердце девочки притихло, мелкая дрожь пробежала по телу, а мама, словно чужая тетя, оглядывала её, подозрительно щурясь, словно знала что-то очень-очень нехорошее про него, что Вера не знала, хотя она никогда не имела секретов от мамы, ибо их выбалтывала при первой же возможности. Разве можно быть без вины виноватой? Ещё как можно!

Увидя в дочери то, что Римма сама хотела увидеть, она успокоилась и перевела взглял на стрелки настенных часах с маятником, понимая, что теперь от нее ничего не зависит, ведь случилось то, что она боялась больше всего на свете.

…Римма работала участковым врачом. Работала она, как и все вокруг, с зари до зари, днём в детской поликлинике, а ночью – дома. Впрочем, жаловаться она не привыкла, своей профессией педиатра дорожила, а тяжело работать ей приходилось с детства. Отцовская мудрость, что сначала надо трудиться на авторитет, чтобы потом авторитет работал на тебя, подтверждалась самой жизнью. Серьёзность и добросовестность во всём, упорство и терпение помогали ей всегда добиваться успеха в жизни.