Прорычав угрозы, отец Диан отшвырнул Ронни в угол комнаты, как нашкодившего кота. Уходя из комнаты, он ударил свою дочь ладонью по щеке и заодно дал подзатыльник сыну, на веснушчатом лице которого по-прежнему цвела ехидная улыбка.

Ронни поднялся на ноги, огляделся по сторонам. Ему показалось, что мамаша Диан, Фред и сама Диан смотрели на него с таким отвращением, словно им был чудовищем. Когда он, узодя хотел подойти к подружке, чтобы вместе с ней объяснить её родителям, что не было ничего плохого но Диан отбежала от него и спряталась за спину матери, а её старший брат Фред выставил перед ним кулак. Но Ронни не обратил внимания на кулак худосочного Фреда и опять протянул Диан свою руку, а та отвернулась, заревела и побежала к своему папе, просить прощения. Это было так обидно, так больно, что Ронни не смог даже осознать, что произошло с ними, но уже знал: его предали.

Словно раненый зверёк, вернулся он домой, а за ним следом пришли мама и брат Диан. Валентина тут же поставила перед соседкой и её сыном угощение. Фред уселся за обеденный стол семьи Де Гроте и стал по-свойски уплетать песочные печенья.

Потом Валентина клятвенно заверила маму Диан, что её сын никогда больше не переступит порога их квартиры и никогда не будет играть с Диан. Вечером перед сном она уложила Ронни, как это делала раньше, и, видя неподдельное горе сына, тихо спросила:

– Зачем ты обнимал Диан, она ведь не твоя сестра?

– Она меня тоже обнимала, потому что любила, – с горечью ответил Ронни и добавил: – Я думаю, что она меня понарошку любила.

– Я не расскажу об этом папе, но, сынок, держись подальше от этой нехорошей девочки.

Ронни не стал говорить маме, что творилось на душе, а в его сердце росло тяжкое чувство обиды на всех девочек без исключения. В ту же ночь у него случилось сильное носовое кровотечение. Кровь текла из носа мальчика ручьём и его родители испугались вызвали доктора. С тех пор такие кровотечения стали его частым недугом. Иногда он так слабел от потери крови, что не мог ходить в школу, но это его совершенно не радовало. Мальчику казалось, что теперь ничто в мире не может его обрадовать. Его предала любимая подружка, он стал убийцей маленьких котят, соседи считают его негодным мальчиком, а сосед угрожал отрезать мужской член.

Ронни был несчастен и одинок.

Вскоре носовые кровотечения стали случаться почти каждый день, и каждый раз мальчик терял много крови. Пропитавшиеся кровью салфетки уже не вмещались в большой таз для стирки белья. Через несколько месяцев Ронни с трудом поднимался с кровати. Родители положили сына в хорошую больницу, которую рекомендовал им домашний доктор, и оставили его там одного. Ронни видел из окна больничной палаты, как уходили с больничного двора папа с мамой, оглянувшись, они помахали ему на прощание. Он захныкал и понял, что и родители его оставили одного.

«Я им совсем не нужен. Им нужна только моя сестра Диан, и она хоть и орёт с утра до вечера, но станет их любимым ребёнком. Они непременно забудут меня. О, как болит у меня в груди», – так думал поникший Ронни, стоя у окна, прижав руку к груди, в которой с бешеным ритмом стучало сердце.

Когда Ронни впервые услышал то, что домашний доктор запретил ему двигаться, то разозлился на доктора и на маму, которая тут же уложила его в постель.

«Как бы не так!» – подумал тогда Ронни. В тот же день после ухода доктора он побежал по лестнице наверх и чуть не скатился по ступенькам вниз, потому что у него закружилась голова, потемнело в глазах и дикая боль пронзила его мальчишескую грудь.

И вот теперь он стоял один посреди больничной палаты, с приложенной к сердцу рукой, и смотрел за окно. Он плакал и сквозь слёзы продолжал глядетб на больничный двор, хотя его родителей уже давно были дома.

– Ронни, посмотри, какой зайчик у меня в руках, – стала донимать мальчика няня-волонтёр, добровольно работавшая в больнице. – Ронни, не плачь! Смотри, как зайка может шевелить ушками!

Невидящим взглядом Де Гроте младший посмотрел на игрушку. Это был надувной раскрашенный заяц, который высмеивал его за слёзы, заяц смеялся над его горем. Тогда мальчик, никогда не державший в руках даже игрушечного оружия, вдруг резко выставил в сторону зайца правую руку, сложил пальцы пистолетом и, прицелясь, выстрелил в зайца.

– Паф! – коротко произнёс Ронни, надувная игрушка в руках женщины взорвалась, как от настоящего выстрела.

Ошеломлённая женщина выбежала из комнаты, оставив убитого горем ребёнка одного в палате. Потом всё отделение приходило смотреть на Ронни, "расстрелявшего" зайца своим указательным пальцем.

Свидетельница «расстрела» была верующей и поступила так, как подсказывала ей совесть: к Ронни был вызван священник, чтобы совершить над мальчиком обряд причастия. Женщина была крайне удивлена тем, что мальчик с охотой пошёл в маленькую церковь при больнице. Ронни любил Иисуса, которого тоже обижали, хотя он был добрым и делал чудеса. Бабушка Мария говорила, что Иисус любил и своих обидчиков непонятной для людей любовью.

Своей добротой Иисус Христос напоминал ему его бабушку Марию, в любви которой он так нуждался.

Ронни пролежал в детском отделении городской больницы без малого две недели. Каждый день ему вливали чью-то законсервированную кровь, ставили уколы в ягодичные мышцы и заставляли кушать больничную еду. Кроме него в детском отделении лежало много мальчиков и девочек с признаками малокровия, но после того, как его предала Диан, Ронни принципиально дружил только с мальчиками.

Обычно родители приносили больным детям фрукты и соки; а Валентина – мясные котлеты и плитки шоколада. Когда Ронни попросил принести ему ростбиф, Альфонс понял, что сын пошёл на поправку.

Надо сказать, что такой наплыв больных детей с носовыми кровотечениями наводил докторов на мысль, что дети в Бельгии стали жертвой пролетевшего над страной радиоактивного облака как последствия ядерных взрывов в Японии.

После выписки Ронни из больницы семья Де Гроте переехала в новый дом с большим садом, дом стоял за чертой города, на берегу морского канала. Вокруг посёлка рос густой лес, в котором водились кролики.

Доктор прописал для выздоравливающего Ронни домашний режим, так как боялся за слабое сердце ребёнка, но мальчику полупостельный образ жизни крайне не понравился, и он стал втайне от родителей покорять деревянную лестницу, ведущую на этажи нового дома. Каждый день он поднимался на ступеньку выше, пока не добрался до третьего этажа, где и находилась его спальня. Как только мальчик легко и без одышки поднялся на третий этаж, да, ещё с железными утюгами в руках, доктор признал его здоровым, а Валентина утюги быстро заменила на вёдра с углём, которым топились печи на этажах, чтобы сила сына не пропадала даром.

Первое время после переезда в новый дом у Ронни не было друзей, кроме его деда, Маленького Франца, который купил себе домик в лесу неподалёку от нового дома дочери, а с дедом скучно не бывало.

Маленький Франц всегда находил занятие для внука, то учил его ориентировке на местности, то показывал, как надо ставить капканы на кроликов, и вместе с Ронни он выкорчёвывал деревья на газонах своих соседей. Бывали случаи, что мальчик засиживался у деда допоздна, играя с ним в карты, и возвращался домой в кромешной темноте.

Ночью в лесу было так жутко темно, что Ронни приходила мысль о том, что он ослеп, пробираясь по знакомой лесной тропинке на ощупь, каждые пять-шесть шагов приседая от страха, но об этом никто не должен был знать, ведь трусов в семье Де Гроте не чтили, а деды воспитывали внука подзатыльниками и пинками, чтобы тот был не пугливым зайцем, а вырос отважным парнем, не знающим страха и умеющим за себя постоять.

– Не гоже пацану в твоем возрасте кричать, как петух недорезанный. Тебе больно, а ты терпи, страшно, а ты, как ни в чем не бывало, делай свое дело. Ты родился не у крестьянина в сарае, ты потомок знатного рода настоящих мастеровых, – внушали они мальчику, как только тот стал мало-мальски понимать речь.