Степан и его сыновья живыми возвратились домой через четыре года. И дом опять наполнился радостью и песнями. Через год после их возвращения Мария родила ещё одну дочку, Раису. Уверенность в завтрашнем дне озаряла их жизнь.
В селе уже правил новый председатель сельсовета, не из местных сельчан, бывший фронтовик, а Коврига перед самой победой скончался от сердечного приступа, после бани, под водочку.
***
– Володя, Володя.
Тихий голос жены пробудил мужчину от воспоминаний. Римма сидела напротив него за кухонным столом.
– Володя, – заговорила Римма одобряющим тоном, – Володя, ты поступил правильно. Зло должно быть наказано в его зародыше.
– Но Саша не признался! – вставил устало Володя.
– Вера – тоже, но это дело времени, и всё зависит от нашего с тобой родительского усилия.
– Римма, как же нам теперь жить?
– Бороться со злом. Когда мы будем бороться вместе, то злу нас не победить, – ответила Римма уверенно.
Глава 3
Теперь Вера сидела в комнате, как мышка в норке. «Тише, мыши, кот на крыше… Тише, мыши, кот на крыше…» – навязчиво повторяла девочка одну и ту же детскую присказку. Ей были уже не нужны артисты из Ленинграда, которых грозилась выписать для неё мама каждый раз, когда Вере становилось скучно, как и подружки. Теперь всё, что было в детстве, не имело никакого значения, потому что ей было страшно жить, страшно до колики в животе, но она не жаловалась.
Вера ждала момента, когда мама или папа расскажет о том плохом поступке, за который её наказали, ведь как просить прощения, если не знаешь за что, но родители ничего ей не говорли, поэтому девочка хотела быстрее получить наказание, после которого она будет прощена и всё станет, как было прежде.
После «той ночи» с Верой никто не говорил, её закрывали в маминой спальне и забывали. В туалет ее водили не тогда, когда ей хотелось, а в положенное время, как на перемену, еду приносила мама и тоже по расписанию. Хотя у Веры совсем не было аппетита, мама строго следила, чтобы дочерью съедалось всё, что лежало на тарелке, девочка давилась едой и ела, давилась и ела. Она не перечила маме, она её боялась, и боялась так, что каждый раз, когда слышались мамины шаги за дверью, Веру начинало тошнить и нестерпимо хотелось в туалет.
Своего отца Вера не видела: он уходил на работу с самого утра, а вечером занимался воспитанием брата, потому что Саша вдруг стал негодным мальчиком.
«Пусть он и негодный, но я его люблю и негодного», – так думала Вера о брате, сострадательно вздыхая, когда за стенкой слышался то плач брата, то его короткие вскрикивания под ударами ремня. Теперь Саша являлся к ней только во сне, весь окровавленный и жалкий, и Вера начинала плакать вместе с ним, потом просыпалась мокрая от слёз, но теперь девочка не бежала к родителям за утешением. Она была ими закрыта в дальней комнате и у неё не было утешителя.
После этой страшной ночи прошла неделя. В наступившие выходные дни папа увёз Сашу в деревню к своим родителям, в Алтайский край. После его отъезда Вере разрешалось выходить из комнаты и есть на кухне. Это было хорошо. Дома как будто бы ничего не изменилось, но Вера чувствовала себя в нём не так, как раньше, весёлой домашней девочкой, она чувствовала себя в нём маленькой беспризорницей.
Правда, беспризорники, которых Верочка видела в детских фильмах про революцию, имели плохую рваную одежду, а её одежда была чистая и заштопанная. Если беспризорники в кино жили на улицах, то она – у себя дома, если у них не было родителей и каждый взрослый их мог обидеть, то у Веры родители были, и они её обижали, потому что она потеряла какую-то честь, которую никогда не имела.
В тот день, когда папа с Сашей уехали из дома, Вера с мамой ужинали вдвоём на кухне. Ели они в молчании, и обе смотрели в свою тарелку. Пюре с изюмом было Вериной любимой едой. Мама выливала в кастрюльку с отварной картошкой кипящий жир, в котором плавали кусочки зажаренного сала с луком, и скалкой толкла картошку. В результате получалась вкуснятина, которую девочка и называла «пюре с изюмом».
Вера съела свою порцию с удовольствием. От горячей картошки с салом пришла сытость, но ей очень хотелось ещё и радости, но радость не пришла, испугавшись маминого строгого вида.
После ужина мама привела Веру в детскую спальню и начала говорить учительским тоном. У Веры опять заболел живот, но она терпела боль и смотрела во все глаза на «чужую» маму.
– Саша признался, что трогал тебя ночью! – проговорила мама в тишине трёхкомнатной квартиры.
– Мама, а почему меня нельзя трогать? – спросила Вера, запинаясь. – Я что, такая плохая?
– Сейчас я тебе всё по порядку объясню. Ты уже достаточно взрослая, чтобы знать всё, что знают взрослые люди!
Так начала Римма беседу с дочерью о половом воспитании, не обращая внимания на вопросы дочери, перед которой на столе были разложены пластилиновые изделия.
Римма взяла двумя пальцами самый большой коричневый шарик, приплюснутый по бокам, приложила к нему два шарика поменьше и сказала строгим тоном:
– Смотри, это то, что есть у мужчин… между ног, в трусах. Это называется мужскими половыми органами.
Вера внимательно смотрела на пластилиновые шарики, и её глаза округлились в удивлении. Сочувствие к мужчинам переполнило её всю, от макушки до самых пяток. Какие безобразные «какашки» висели у них впереди уже с рождения!
– Ох, как, наверное, неловко ходить с этими мужскими п-п-половыми шариками, – доверчиво прошептала Вера маме, но мама не собиралась сочувствовать ни мужчинам, ни дочери, она продолжала вести познавательную беседу.
Указывая на хлебные крошки, прилепленные на кончике самого большого пластилинового изделия, мама ввела дочь в изумление. Оказалось, что эти зёрнышки попадают в живот к женщине, когда к её телу прикасаются мужчины, и из них внутри живота появляются детки.
Всё, что потом говорила мама, говорилось впустую, потому что все умственные усилия девочки сконцентрировались на этих зёрнышках, которые всё-таки больше напоминали хлебные крошки, чем маленьких человечков.
«Саша меня касался этими противными колбасками с зёрнышками? – размышляла она серьёзно. – Касался, касался, ведь он сам в этом признался перед тем, как папа его увёз в деревню к бабушке. …Брр, как это, должно быть, противно. Конечно, теперь понятно, почему у меня болит живот, потому что у меня в животе ворочается мой ребёночек. Ему у меня в животе очень темно и страшно».
В конце беседы девочка с нежностью обхватила свой животик и обратилась к маме, которая с чувством исполненного долга уже готовилась ко сну:
– Мама, я теперь стала беременная. У меня скоро родится ребёнок. …И это будет мальчик. Давай назовём его Сашей?
Вера говорила очень убеждённо, и настала мамина очередь удивляться, но это замешательство длилось недолго.
– Так, – сказала она строго, – ты эту глупость выбрось из головы, потому что это не твоё дело. Ты девочка, которая потеряла честь, и ты за это будешь наказана папой, когда он приедет домой. А теперь без лишних слов иди спать в Сашину кровать.
Папа приехал на следующий день после этого разговора о половом воспитании. Перед ужином Вера добровольно легла на ковёр и приготовилась перенести десять положенных ударов ремнём за потерю девичьей чести. Папа бил её не пряжкой, как брата, а ремнём, но бил с силой. Вера не плакала и не стонала, она хотела лишь одного – прощения и возврата к прежней жизни, возврата в своё детство, но детство к ней так и не вернулось.
Теперь Римма постоянно находилась рядом с дочерью. Она взяла отпуск на работе, чтобы оберегать Веру круглосуточно, но ей это не удавалось, дочь разочаровывала её всё больше и больше. Страх опять вернулся к Римме, и он оказался сильнее, чем любая надежда на благополучный исход исправления её испорченных детей.
Ровно через две недели после приезда папы домашнее спокойствие взорвалось от её истошного крика.