Александр сидел на своей кровати и, держась руками за голову, раскачивался взад-вперед, при этом тихонько подвывая. Этого ничто не предвещало, но утром 1 августа 1943 года он проснулся с ужасной головной болью и… частично восстановившейся памятью. Ему резко вспомнилось всё и разом вплоть до событий 1 августа 1933 года, тогда как еще четыре года его жизни продолжали оставаться терра инкогнита.

Вот только вполне хватало и вернувшихся воспоминаний, чтобы буквально взвыть от несправедливости бытия. Ведь у него, оказывается, некогда имелось абсолютно всё, что необходимо человеку для счастливой жизни: любящая семья; солидные финансовые средства; чистые документы, чтобы надежно затеряться; возможность убежать, в конце концов! Всё! Но нет же, нет! Проклятому гидроплану непременно надо было брякнуться в реку столь неудачно, что он едва не распрощался с этим светом. А после его, вроде как, вообще обокрали в Ленинграде, заодно шмякнув кирпичом по голове. Что за вселенская несправедливость! Хотя умыкнули не всё. Ой, не всё. Тайник с документами, пленками и небольшим количеством золотых монет всё ещё мог оставаться в том самом доме, где он проживал, готовясь к «продолжительной лыжной прогулке через государственную границу».

Однако, вместе с тем следовало признать, он вновь смог оказаться на коне даже после столь чудовищно обидного провала. Не просто ухитрился подняться на свой прежний уровень. Умудрился превзойти себя прежнего! И это хоть как-то грело его приспособленческую душу, не чуждую чувства собственного величия. Правда, при этом вовсе не давало ответа на вопрос — «Что делать дальше?».

С одной стороны, следовало всё быстро бросать и подготавливать чистое исчезновение с радаров НКВД, чтобы впоследствии как-то умудриться пробраться в Швейцарию — единственную европейскую страну всё еще не занятую войсками стран Оси. Видимо, Берлину действительно был необходим независимый посредник для негласного общения с англосаксами, а заодно и более-менее надежный сейф и одновременно прачечная для отмывки награбленного по всей Европе. Всё вместе это делало столь желанную цель не сильно-то и достижимой в складывающихся обстоятельствах. Уж больно многое зависело от того, уцелел ли его тайник и американский паспорт.

С другой стороны, он мог еще обождать несколько лет и выйти к границам Швейцарии вместе с наступающими советскими войсками. Всё же, как правильно сказал в начале года его высокопоставленный сосед по коммуналке — чай не молоденьким лейтенантом являлся, а цельным инспектором автобронетанковых сил РККА. Величина, тудыть его в коромысло! А в том, что войне с Германией быть, он ни секунды не сомневался.

Да, этот путь оказывался бы изрядно растянутым во времени и был бы связан едва ли не с большим числом рисков, нежели попытка пробраться без документов в Швецию через Финляндию и уже оттуда пытать счастья в перелете поближе к Женеве. Но! Всегда и везде существовало немаловажное «Но»! В глазах самого краскома подобный план выглядел куда как надежней. Да и исчезнуть можно было более чем официально — подстроив ещё одну свою смерть там, где эта «старуха с косой» ежедневно собирала огромный урожай человеческих жизней. И опять же всё упиралось в сохранность тайника. С его-то содержимым, естественно, первый путь становился куда как более предпочтительным.

Тем более, что он прекрасно «помнил», как с началом войны всех немцев из армии попрут куда подальше. Во избежание эксцессов, так сказать. В лучшем случае — переведут на не сильно важные тыловые должности. Гражданских же с немецкими корнями и вовсе переселят на Урал, в Сибирь или же в республики Средней Азии. А он «по паспорту» являлся как раз немцем. Причем не просто немцем. А немцем, оттоптавшим немало мозолей на ногах очень многих влиятельных персон. То есть человеком с мишенью на спине, покуда охраняемым государственной машиной. И главным словом здесь было — «покуда».

Потому Александру Морициевичу Геркану действительно имелось, о чём поразмышлять в свете вновь открывшихся обстоятельств его очень уж бурного прошлого.

Благо 1-е августа 1943 года пришлось на воскресенье, единственный выходной день недели, отчего не пришлось ехать на службу с раскалывающейся от обилия всплывших из глубин сознания воспоминаний головой. Завтракать при этом тоже не тянуло. А вот испить крепкого сладкого чаю было в самый раз. Что Геркан себе и смастерил прямо в комнате, благо кипятильник под рукой имелся. И вот, потягивая ароматный и терпкий напиток, он смотрел в окно и мысленно рассуждал о том, как лучше поступить. Уж больно ситуация в мире складывалась неоднозначная.

Начать хотя бы стоило с того, что англичане и французы не разругались вдрызг из-за флота — ведь операции «Катапульта»[1] не случилось. Да, Франция капитулировала, сдавшись на милость победителю. Но сделано это было отнюдь не мгновенно, как при несколько ином ходе истории. И потому у французского флота появилось время, чтобы вовремя покинуть свои базы, дабы не стать чьим-либо трофеем. Во всяком случае, своей самой современной частью.

Так, как только стало окончательно понятно, что война проиграна, пять огромных суперлинкоров, два авианосца и девятнадцать крейсеров в сопровождении аж полутора сотен миноносных кораблей всех классов, типов и размеров, покинули порты погибающего государства и интернировались, кто в Александрии, кто в Анталье, кто в Измире, а кто добрался и до Нью-Йорка. Прочая же мелочь и еще пять совершенно устаревших линкоров достались поровну итальянцам и британцам. Но не немцам! И это был своеобразный плевок в лицо германской военной машине, который оценили во всем мире и издевательски потешались через страницы множества газет над упустившим такой жирный куш Адольфом Гитлером. Впрочем, это стало последним ударом, что павшая Франция смогла нанести Германии. Отныне наступала очередь англичан отыгрывать первую скрипку в войне с фашизмом.

Что именно послужило тому основной причиной — ситуация с упущенным французским флотом, поражающий воображение парад военной техники на Красной площади, нежелание Уинстона Черчилля идти на сделку с Адольфом Гитлером или же вовсе стремление фюрера окончательно закончить всё на западе, прежде чем идти на восток, дабы Германии вновь не оказаться зажатой с двух сторон? Точно сказать не сможет никто. Скорее всего, сыграли свою роль все эти факторы разом, а еще сотни и тысячи иных, о которых вряд ли когда-нибудь сможет узнать рядовой гражданин какой-либо из стран мира. Но для руководства и вообще всех жителей СССР главным было одно — воздушная «Битва за Британию» началась 4 июня 1943 года. Берлин сделал свой выбор и тем самым у Советского Союза появился еще, как минимум, один дополнительный год мира на подготовку к неминуемой войне. А год этот был ой как необходим!

Так двухлетняя отсрочка нача́ла большой войны уже дала стране огромные возможности. Были завершены постройкой и запущены на полную мощностью Рыбинская и Угличская ГЭС. К трем имевшимся алюминиевым заводам добавились Уральский, Краснотурьинский и Сталинский[2]. Оказались запущены в работу новые металлургические и новейшие нефтеперерабатывающие комбинаты. «Ярославский автомобильный завод» из обделенной вниманием сборочной площадки, наконец, превратился в полноценное производство. Да и вообще вся автомобильная отрасль страны сделала очередной шаг вперед, совершенно прекратив выпуск старых моделей автомобилей — «Полуторки» и «Захары» полностью сошли с конвейерных линий уже полгода как. И даже обычные граждане отныне действительно могли приобрести себе в частную собственность легковушку КИМ-10–52[3], вобравшую в себя четырехдверный кузов немецкого Опеля Олимпии-В и внутреннее оснащение Форда Префекта.

В общем, жить стало лучше, жить стало веселее. Хоть и не без огрехов связанных с ограничением свобод людей со стороны государства. Что запуск в производство новой, более сложной, техники, что общее повышение качества выпускаемой продукции, стали возможны лишь после того, как, начиная с 1940 года, на законодательной основе был запрещен самостоятельный переход работников с одного завода на другой. Народ буквально приковали к производствам, словно каких-то крепостных. Чем так-то были недовольны многие. Однако именно этот непопулярный шаг позволил уйти от таких жутких показателей, как 150% годовая текучка кадров на том или ином предприятии. А кое-где, к примеру на ГАЗ-е, в 1938−39 годах она была и того выше, доходя почти до 200%! В общем, шаг этот был социально болезненным для общества, но жизненно необходимым для государства. И на него пошли, добившись в конечном итоге заметного роста показателей производительности труда во всех отраслях народного хозяйства. Даже карточки на всякий ширпотреб оказались вовсе отменены. Но, куда больше исчезновения былого дефицита, одного краскома радовали изменения в вооружении РККА.