— И я говорю это потому, что в нем тоже было странное спокойствие, — продолжает она.

Это привлекает мое внимание, и я вскидываю голову. Алексей никогда не был спокойным в бурю. Он и был бурей. Так что Нина, наверное, преувеличивает, когда говорит, что у него было странное спокойствие.

Тем не менее, это привлекает мое внимание.

— Правда?

— Да. — Она указывает на пустые тарелки и миски передо мной. — Он попросил меня приготовить это для тебя.

Захлопнув рот, я смотрю на фарфор, испачканный кленовым сиропом, как будто не съела семь блинов и кучу черники. Тепло и жар быстро распространяются по моей душе, когда звучат слова Нины.

— Он попросил тебя приготовить для меня завтрак и уточнил, что именно? Оладьи с черникой? — Это не должно шокировать: в конце концов, он мой муж. Сладость и романтика ассоциируются с мужьями и женами.

Но только не с моим.

Когда речь идет об Алексее, все с точностью до наоборот. Там, где сладость и романтика, он тверд и холоден как лед. Такие мужчины, как Алексей, не просят домработниц приготовить для своих жен блинчики с черникой. Они бросают обручальные кольца своим невестам и ждут, что те примут невысказанные предложения.

Такие мужчины, как Алексей, — наглые, высокомерные ублюдки, которые задирают голову к облакам и ждут, что все и вся будут подчиняться их приказам. Таким мужчинам, как Алексей, абсолютно наплевать, что на завтрак у меня будет тюремная еда. Их список приоритетов начинается с них самих и заканчивается деньгами и властью. Все остальное не имеет значения. Женщины для них — символ удовольствия, не более того.

Но вчера все могло измениться.

Вчера…

От одной мысли о ней, с кроваво-красной помадой и лютой ненавистью в глазах, у меня к горлу подступает желчь. Узнать о любовнице Алексея не шокирует — нет, скорее, кровавая шлюха. Этого следовало ожидать: в его мире к ногам мужчин непременно падают стаи таких женщин.

Но эта — собственница и, похоже, пережила с ним множество незабываемых моментов. Мне это не нравится. Ни капельки не нравится.

— Если моя догадка верна, то я бы сказала, что вы оба поддались своим чувствам друг к другу.

Я отодвигаю табурет и отношу свои тарелки в раковину. Мне кажется неправильным сидеть и смотреть, как Нина убирает посуду, а я остаюсь с ней на кухне. Но она сказала, что мы с Алексеем поддались чувствам друг к другу.

Если я не отвлекусь, то скоро лопну от смеха.

Чувства, сказала она. Так вот что это такое?

— Чувства… — повторяю я вслух, ухватившись за край стойки и прижавшись к ней спиной, проверяя слово на кончике языка. Странно, как хорошо оно звучит. — Если ты решила назвать это именно так, то я бы сказала, что да. Что-то вроде этого.

Разве обещание не заниматься сексом с другой женщиной означает чувства? В последний раз, когда я проверяла, это было не так. То, что он принял решение хранить верность жене, не означает, что он признался мне в любви. И опять же, такие мужчины, как Алексей Вадимов, не признаются в любви. Я даже сомневаюсь, что они способны любить. Но я не дура, я распознаю усилия, когда вижу их. Если он решил никогда не изменять мне с другой женщиной, это говорит о многом.

Вздох Нины возвращает меня в настоящее, и я спрашиваю:

— Ты что-то сказала?

— Да. Я сказала, что под поверхностью, если хорошенько присмотреться, можно увидеть, что босс — неплохой человек.

Теперь я смеюсь в голос. Это действительно самая невероятная вещь, которую я когда-либо слышала. Алексей Вадимов — неплохой человек? Да ладно.

— Не забегай вперед, Нина. Твой босс не плохой человек. Он просто ужас. Иногда у меня от него волосы на коже дыбом встают.

Она тихонько хихикает и начинает мыть посуду. Я делаю движение, чтобы помочь ей, но она отмахивается от меня с безобидным хмурым видом.

— Нет. Нет. Я сама все сделаю.

Я оставляю ее в покое, а она, как по команде, продолжает рассказывать о скрытом мягком сердце своего босса.

— …иногда это проявляется в мелочах, которые он делает или говорит. Если ты посмотришь за эту грубую и сердитую внешность, то увидишь внутри человека, которого стоит любить. — Она складывает посуду на коврик для сушки и протирает руки бумажным полотенцем. Печаль наполняет ее глаза, когда она говорит: — Я достаточно долго была рядом, чтобы точно знать, что говорю. Я заботилась о нем до того, как умерла его мать.

Его мать? До этого момента я ничего не слышала о его матери. У меня накопилось множество вопросов, начиная с того, как узнать, какой она была. Но я не могу их задать. Нина даже не оставляет пространства для дыхания, чтобы задать любой вопрос.

— У него было тяжелое детство. Гораздо более грубое, чем должно быть у невинного ребенка, и именно это сформировало его в того безжалостного человека, которым он является сейчас. — Она глубоко вздохнула. — Я не пытаюсь оправдать те ужасные вещи, которые он совершил, все равно ни у кого нет чистых рук. Я лишь хочу сказать, что посмотри глубже, чем на поверхность, и, возможно, ты увидишь тот самый лучик солнца за облаками.

После самого неожиданного разговора с Ниной на кухне остаток дня пролетает как в тумане, и каждая секунда рождает все новые и новые вопросы, грызущие мою голову. Любопытство на пике.

Я стремлюсь узнать о детстве Алексея больше, чем Нина готова рассказать. Вдали от бдительных взглядов его людей я брожу по особняку, насколько позволяют ноги, заглядывая в пустые комнаты в поисках полезных альбомов или чего-нибудь еще, что позволило бы заглянуть в его прошлое.

Все попытки оказываются тщетными.

К сумеркам я изнемогаю, устаю и схожу с ума от скуки.

Приняв теплую ванну, я спускаюсь вниз, и Нина ставит поднос с чаем и специальным печеньем, а я позволяю своим мыслям блуждать в поисках того, что может происходить за стенами особняка. Эти мысли длятся недолго. Не прошло и минуты, как дверь распахивается, впуская легкий порыв прохладного воздуха, и на порог выходит фигура с темным силуэтом.

Темные волосы, широкая грудь и взъерошенные волосы. И темные глаза. Темнее, чем я когда-либо видела их раньше.

Единственный источник света в гостиной — серебристый лунный свет, проникающий сквозь шторы, но даже он не помогает разглядеть жуткую картину, представшую передо мной. Он выглядит как что-то из фильма ужасов. Забыв про чай и печенье, я практически вскакиваю с дивана и с замиранием сердца смотрю, как он направляется ко мне. В голове звучит голос Нины.

— …Босс — неплохой человек.

Он неплохой человек?

Как он может не быть олицетворением всего плохого?

Меня трясет. У хорошего человека кровь на рубашке и обещание смерти в глазах. Это один из тех случаев, когда он заставляет волосы вставать дыбом на моей коже и каким-то образом умудряется заставить меня забыть обо всем остальном.

Он раскидывает руки, подходит ближе, я вдыхаю аромат крови и пота, а он пытается обхватить меня руками.

— Я скучал по тебе. — Темнота в его голосе урчит в глубине его горла, когда он притягивает меня к себе. Этого звука достаточно, чтобы запорхали бабочки в моем животе и пальцы ног запорхали по ковру. Вот только этого не происходит.

Я не могу сосредоточиться ни на чем другом. На его рубашке кровь.

Вздрогнув, я отстраняю его сильные пальцы от своей талии и делаю большой шаг в сторону, создавая достаточное расстояние, чтобы заставить его брови подняться. Мои глаза переходят на густое красное пятно на его рубашке, и он следит за моим взглядом.

Брови поднимаются еще выше, а затем он глубоко хмурится. Не говоря ни слова, он отходит от меня и направляется вверх по лестнице.

Я ступаю по полу, стараясь заглушить миллион голосов в своей голове, кричащих о том, как я не права, сделав предположение. Что, если он ранен? Что, если на рубашке была его кровь? Это возможно, и я могла бы спросить. Но это Алексей Вадимов, и не зря он носит титул «Дьявол Нью-Йорка». Не может быть, чтобы эта кровь была его, не с такими теплыми руками, как у него, и огненным пламенем в глазах.