— Поверь мне, у меня есть сердце. — Он проводит пальцами по волосам. Ему это чертовски идет. — Мое сердце бьется только для Братвы, Ирина. Оно бьется, чтобы проливать кровь моих врагов, а не чтобы влюбляться.

Моя грудь сжимается от горького чувства. Я не могу понять, почему, но от его ответа у меня заслезились глаза.

Я не люблю его. Я не ожидала, что он когда-нибудь полюбит меня, и все равно мне безумно больно слышать, как он это говорит. Мой мозг дает сбой, ярость проникает в меня с полной силой. Если бы я была сильнее, чем я есть, моя вилка согнулась бы от того, как крепко я ее держу.

— Я не прошу тебя любить меня, мне просто стало любопытно.

— Любопытно что? — Он потирает челюсть, его бровь выгибается дугой. — Есть что-то, что ты хочешь узнать? Может быть, какой-то секрет?

Я много чего хочу узнать, например, о его детстве и о том, как ему удалось стать главой Братвы после того, как отец изгнал его из Нью-Йорка. Но я не спрашиваю, это кажется слишком интимным, а я слишком расстроена.

— Ты расскажешь мне, если я спрошу?

Он наклоняет голову.

— Это зависит от обстоятельств.

— Тогда… — Я выпрямляю позвоночник: — Почему ты такой засранец?

Он слегка хихикает.

— Это в моих генах.

— А быть хладнокровным убийцей тоже в твоих генах? — Мне нравится, как исчезает его улыбка в ответ на мой вопрос.

— Не задавай вопросов, на которые не хочешь получить ответ, Малышка.

— Или что?

Он внимательно смотрит на меня, а потом его глаза озорно сверкают.

— Или я прижму тебя к этому столу и отшлепаю.

Я открываю рот, но тут же закрываю его. Он знает, как заставить меня замолчать, надо отдать ему должное. До конца трапезы я не произношу ни слова, слишком занятая мыслями о том, как уничтожить его и его семью преступников.

Закончив есть, я встаю и облокачиваюсь на стол, положив руки на тарелку.

— Просто предупреждаю, я трачу довольно много денег на покупки.

— Деньги — это не проблема, Малышка. У меня их много, чтобы тратить. — Говорит он с безразличием, как будто ему все равно, что я покупаю и сколько трачу.

Я улыбаюсь. Посмотрим, останется ли он того же мнения после того, как я раскошелюсь на последние дизайнерские вещи.

***

Братья Вадимовы так похожи друг на друга. Честно говоря, трудно поверить, что у них только один родитель.

Михаил открывает мне заднюю дверь. Он держит ее открытой, пока я не залезу внутрь, затем закрывает ее и пересаживается на водительское сиденье. Он такой джентльмен. Жаль, что я не могу сказать того же о его придурковатом старшем брате.

— Твой брат не сказал мне, что ты также берешь на себя обязанности шофера. — Говорю я, когда он начинает пристегивать ремень безопасности. Я смотрю на парк роскошных автомобилей позади нас через зеркало заднего вида. Алексей мог бы легко попросить одного из своих солдат отвезти меня. Интересно, почему он не подумал об этом.

Голубые глаза Михаила встречаются с моими, когда он тоже смотрит в зеркало заднего вида.

— Ты должна знать, что я не делаю этого ни для кого. — Его голос глубокий и леденящий до костей.

— А что за исключение? — Спрашиваю я, наклоняясь вперед. Несмотря на его ворчливое выражение лица, разговор с ним не заставляет мой желудок трепетать и грудь вздрагивать, как это происходит с Алексеем.

Он поворачивает голову и смотрит на меня.

— Ты.

Я указываю на себя.

— Я?

— Ты жена Алексея, а значит, ты моя семья. — Он поднимает одну бровь, как будто ожидая, что я пойму, но я просто моргаю, потому что не понимаю, что он пытается сказать. — Мы, русские, идем на любые жертвы ради семьи.

Я чуть не закатываю глаза.

— Если ты не заметил, я тоже русская. Вопреки твоему мнению, мой отец пожертвовал мной ради семьи.

Мотор ревет подо мной. Михаил заводит машину, я сижу сзади. Я думаю об Алексее и о нашем вчерашнем разговоре за обедом. Ненавижу, что мои мысли постоянно возвращаются к этому.

Алексей уехал еще до того, как я проснулась утром, и единственное, что я получила, — это карточку Amex на тумбочке и записку от него, в которой он сказал, чтобы я использовала ее по своему усмотрению. Интересно, таким ли будет наш брак: он уходит из дома раньше, чем я просыпаюсь, мы ссоримся за обедом в некоторые дни и занимаемся сексом по ночам?

Меня пронзают эмоции. Я хочу большего, даже если это продлится недолго.

Кстати, об Алексее… Я принудительно улыбаюсь Михаилу через зеркало заднего вида. Ворчун не улыбается в ответ, он смотрит на меня безучастно. Возможно, он устал от моей болтливости, но мне все равно.

— Итак, насколько ты близок с братом? — Неловкий вопрос, но что угодно, лишь бы поддержать разговор. Я хочу, чтобы он многим со мной поделился, но сначала мне нужно завоевать его доверие.

— Я готов умереть за него.

Я задыхаюсь от этого ответа. Убить. Умереть. Пролить кровь. Неужели эти слова ничего не значат для этих людей? Они всегда готовы убить или умереть за что-то.

Я не позволяю его ответу слишком сильно меня обеспокоить.

— Расскажи мне о своем детстве.

Его лицо остается пустым, но глаза становятся красными, наполненными яростью и печалью.

— Что ты хочешь знать?

Я пожимаю плечами. Не то чтобы у меня был выбор.

— Все, чем ты можешь поделиться.

— Ну… представь детство, с жестокими родителями и старшим братом, которого избивали за то, что он пытался защитить своих младших братьев.

По моим венам скользит лед. Я не могу это представить. Нет, я не могу. Одно лишь упоминание о насилии слишком ужасно, и я не смею даже думать об этом.

— Мне жаль, что ты прошел через это.

Он разражается невеселым смехом.

— У Алексея было еще хуже. Он отказался от всего и сделал все, что мог, чтобы мы выжили. Мы с Николаем в большом долгу перед ним.

— Ты не против, если я спрошу о том, через что он прошел? — Тихо спрашиваю я.

— Он всегда прикрывал нас своим телом, и из-за этого у него много шрамов на спине. — Говорит Михаил. Его голос почти шепот.

Это объясняет татуировку плачущего ангела на его спине.

— Когда он наконец стал достаточно взрослым, чтобы защищать нас и себя, наш отец стал его бояться. — Он поворачивает машину по дороге налево. — Он изгнал Алексея и приказал своим людям убить его.

— Что? — Конечно, я неправильно его поняла. Какой отец мог сослать и попытаться убить своего ребенка?

— Алексей выжил. — Он ставит машину на парковку у торгового центра. Заглушив двигатель, он поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. — Мне все равно, на задании ты или нет, но я убью тебя, если ты хоть раз предашь моего брата.

Когда слова Михаила доходят до меня, в груди оседает тяжесть. До сих пор я не понимала всей глубины связи братьев Вадимовых. Преданность, самопожертвование, негласный кодекс защиты — все это говорит о том, какую жизнь они прожили, какие ужасы пережили, ужасы, о которых я еще мало что знаю.

Глядя в глаза Михаила, я вижу не просто ожесточенного человека, а человека, отчаянно пытающегося защитить брата, который сделал для него все, что мог. Алексей утверждает, что не может никого любить, но мне интересно, знает ли он, что то, что он чувствует к своим братьям, — это любовь.

В голове промелькнул образ татуировки плачущего ангела Алексея. Вот что она означала, это символ всей той боли, которую он пережил от рук собственного отца.

Мне неприятно это признавать, но мне жаль его.

Мне жаль их всех.

— Я не предам его, — наконец шепчу я, мой голос едва слышен в тишине машины. — Что бы ни случилось, я никогда не предам его.

И я говорю это со всей серьезностью.

АЛЕКСЕЙ

— Посмотрите, кто у нас тут. — Говорит Саша, скрещивая руки на груди и одаривая меня злой улыбкой. — Ты наконец-то решил навестить свою дорогую любимую мамочку.

Я игнорирую ее попытку разозлить меня. Я здесь не для того, чтобы играть с ней в мелкие игры. На самом деле у меня нет времени даже на то, чтобы уделить ей минуту.