Тео открывает левую створку большой двустворчатой двери, отвлекая мою беспорядочную голову от мыслей о том, что мои родители занимаются сексом.

— Я рад, что ты опоздал, — говорит он, размахивая сотней перед моим лицом. — Нико был уверен, что ты сегодня придешь вовремя.

У этого парня слишком много денег, если он готов поставить на то, что я приду вовремя.

— Он вообще меня знает? — я прохожу мимо Тео и его широкой ухмылки, сбрасывая пиджак в фойе.

Я вешаю его на перила парадной лестницы и улыбаюсь, когда до моих ушей доносится акустическая фортепианная версия Imagine Джона Леннона. В доме пахнет свежеиспеченным яблочным пирогом, а это значит, что бабушка здесь.

Я перехожу в одну из трех гостиных, где моя мама сидит перед роялем Стейнвей 1904 года, положив руки на клавиши и покачивая головой в такт музыке.

Как и ожидалось, Нико сидит на подлокотнике белого дивана Честерфилд, не сводя глаз с нашей мамы. Я готов поспорить на сто долларов, что это он попросил ее сыграть. И это та ставка, которая не принесет мне убытков. Нико редко расслабляется, но когда он слушает мамину игру, гнев, который обычно окружает его, как грозовая туча, пропадает.

Мама позволяет последней ноте зависнуть в воздухе, когда песня заканчивается. Я помню, как она проводила каждый вечер перед фортепиано, когда я был маленьким мальчиком, но я не смог оценить ее талант и любовь к инструменту до более почтенного возраста.

Улыбка расплывается по ее лицу, когда она поворачивается на табурете.

— Логан! — радостно восклицает она, устремляясь ко мне в легком, струящемся платье.

Не многие пятидесяти семилетние женщины смогли бы надеть такое платье — расклешенное к низу, облегающее талию, — но моя мать от природы красива; тридцать с лишним лет назад она была мисс Калифорния. Стройная фигура с осиной талией и ангельским лицом. Если бы у меня была сестра, унаследовавшая большинство маминых черт, смешанных с бабушкиными, она была бы самой сногсшибательной девушкой по эту сторону Атлантики.

А семеро ее братьев надирали бы задницы налево, направо и в центр, чтобы держать недостойных придурков подальше.

— Все уже на улице, — говорит она, забирая вино и прижимаясь мягким поцелуем к моей щеке. Она потирает это место, вероятно, стирая след от вишнево-красной помады. — Думаю, твоему папе понадобится помощь в приготовлении барбекю.

За последние пару недель погода улучшилась. Май принес жару, достойную самого жаркого лета, так что мы можем наслаждаться барбекю на улице, а не проводить время за длинным столом в столовой.

— Мы пригласили и Марунов, — добавляет она, и в ее серых глазах цвета расплавленной стали пляшут искорки. Удивительно, что ни один из моих братьев не унаследовал этот необычный цвет. Мы все оттенки коричневого, от карамельного Коди до почти черного Нико, как его чертова душа. — Они переехали сюда пару недель назад.

— Кого? — спрашиваю я, сведя брови вместе.

— Марунов! — повторяет она, как будто думает, что я не расслышала ее в первый раз.

— Мам, я спрашиваю, кто такие Маруны.

Тео стоит в углу и качает головой, неодобрительная гримаса портит его черты и усиливает шрам на щеке.

— Это низко, Логан.

— Это чертовски ужасно, — добавляет Нико, не менее возмущенный, хотя в его словах больше искренности, чем в словах Тео. — Как тебе не стыдно. Как ты мог забыть фамилию своей невесты?

Губы Тео искажает ехидная ухмылка, а затем следует короткий смешок.

— У нее все еще есть это гребаное кольцо, которое ты ей подарил!

— Язык, Тео, — кричит мама, глядя на него своим фирменным взглядом.

Он вскидывает руки вверх.

— Правда, мам? Правда? Мне скоро тридцать. И ты не отругала Нико, когда он сказал слово на букву «ч». Это несправедливо.

— Нико, язык, малыш. Пожалуйста, — говорит она, но тон ее мягкий, глаза игривые. Этому ублюдку может сойти с рук убийство.

— Вернемся к теме. Какое нах… — я уклоняюсь от мины, вовремя уловив хмурое выражение маминого лица и исправившись. — … на худой конец кольцо?

— Обручальное кольцо, которое ты сделал из медной проволоки и клея, — объясняет Нико. — Я впервые вижу его сегодня, брат, и честно говоря? Отличная работа.

Черт. Проволочное кольцо с маленьким белым камешком, приклеенным к верхушке суперклеем. Я склеил пальцы, когда делал обручальное кольцо для соседской девочки, и проплакал целый час, пока мама не пришла домой и не помогла мне.

Анналиса Марун.

Великолепная блондинка с большими глазами, полуприкрытыми неловкой чёлкой. Анналиса, маленькая хулиганка. Милая хулиганка с милыми косичками. Любовь всей моей жизни на месяц или около того, еще в детском саду. Как, Боже правый, я забыл девушку, на которой хотел жениться в четыре года?!

Непонятно.

Она же не переехала на другой конец света в Австралию еще до начала средней школы и не возвращалась в Ньюпорт, видимо, до сих пор.

— Она все такая же красивая, как и в детстве. — Мама сияет, в ее глазах снова появился задорный блеск.

Я не могу уследить за этой женщиной. С одной стороны, она завидует Талии и злится, что та украла у нее сына. С другой стороны, она хочет, чтобы еще один сын остепенился. Либо она не может сложить два и два, либо у нее больше претензий к Талии, чем они с отцом готовы признать.

Есть еще вопрос с обвинением Талии в убийстве мужа, когда она жила дома, в Греции, но не думаю, что мои родители знают об этом. А если и знают, то обвинения были сняты, а Талия признана невиновной, так что у мамы нет причин так злиться.

Она же не убила парня. По крайней мере, такова официальная, единая позиция мистера и миссис Хейс.

— Иди поздоровайся. — Мама легонько подталкивает меня к двери во внутренний дворик. — Она снаружи.

— Да, Логан, иди поздоровайся, — подчеркивает Тео. — Она не перестает говорить о вас двоих с тех пор, как приехала.

Я не хочу здороваться, но что мне остается делать? Я выхожу на улицу, за мной следуют мои братья. Анналиса сидит у бассейна с Талией и смеется над чем-то, что, должно быть, сказала моя невестка. Она все еще красива. Ореол платиновых светлых волос спадает до середины спины, ноги длинные и гладкие, а сама она худенькая.

Слишком худая.

Ключицы и плечевые кости выступают, а декольте платья скрывает плоскую грудь. Кэссиди тоже худая, но у нее есть немного кожи на костях, за которые можно ухватиться, и достаточно сисек, чтобы набить руку.

Это будет долгий день, если я буду постоянно сравнивать одну блондинку с другой. Почему я вообще думаю о Кэсс? Прошло полторы недели с тех пор, как она выбежала из моего дома, едва не разрыдавшись. Поначалу я был вне себя от раздражения из-за такого драматичного ухода. Я поднялся наверх, в свою спальню, готовый уже завалиться спать, но чувство вины грызло мой мозг, как древесный червь.

Может, я был слишком резок, сказав ей, чтобы она уходила, но в свою защиту скажу, что не ожидал, что она все еще будет в моей постели, когда я выйду из душа. Никто из женщин никогда не задерживается так надолго. Это неписаное правило, которое, похоже, знают, понимают и соблюдают все жители Ньюпорт-Бич, поэтому нарушение Кэсс этого правила застало меня врасплох.

Неужели она не получила памятку?

Несмотря на ее вопиющий перебор, вместо того чтобы завалиться спать, я достал из гардероба футболку и последовал за Кэсс к ее машине. Я не рыцарь в сияющих доспехах. Ни по какому определению, но я и не подросток. Позволить девушке уйти, когда она расстроена, не попытавшись хотя бы выяснить причину, — такое поведение можно ожидать от высокомерных, беспечных детей.

Теперь, зная, почему она поспешила уйти, я хотел бы хоть раз побыть эгоцентричным подростком. Тогда бы я продолжал думать, что она расстроилась из-за того, что я задел ее чувства.

Оказывается, я слишком поспешил с выводами. Она не сделала ничего плохого. Я ошибся, отослав ее, прежде чем предложить мочалку. Я никогда не оказывался в подобной ситуации. Я никогда не кончал в девушку до Кэсс. Мысль о том, что моя сперма может устроить беспорядок, капая из ее сладкой киски и стекая по бедрам, не приходила мне в голову.