— Не потому, отец…
— Пойдешь, дочка, прокляну иначе…
— Стану на колени перед господом и прокляну, если ослушаешься, — подхватила мать.
— Мама, не говори так!
— Горло ножом перережу! — снова вмешался отец. — Видишь, вот этим ножом заколю, как ягненка!..
— Дай-то бог, хоть сейчас, отец!..
— Не говори так, моя голубка, моя ягодка, послушай свою мамочку, что бережет тебя пуще глаза! Увидишь, что не придется раскаиваться, поверь. Сама будешь меня потом благословлять. Какая мать не хочет счастья своему ребенку? Неужто мы ради собственной корысти уговариваем? Ведь я скоро закрою глаза навеки. Не послушаешь — случится это прежде времени…
— Не могу я, мама!..
— Не хочешь, дочка, потому что нас не любишь! Дитя мое, дитятко, тяжко мне это слышать! Пять десятков у меня за натруженной спиной, что гнулась каждый божий день с утра до ночи, чтобы только вас прокормить. Погляди на мои мозоли на руках! Сейчас господь даровал выдать тебя замуж так, как ни одному отцу во всем Долаце не удавалось, а ты плюешь на дар божий, на чашу-дароносицу плюешь! Понимаешь ли ты это своими куриными мозгами? Моя ли ты дочь или в тебе течет латинская кровь, что ты так втюрилась в какого-то оборванца? Неужто порядочная крестьянская девушка может так бесстыдно увлечься мужчиной? Или ты синьора какая?.. Качаешь головой! Так докажи, что нет. Прислушайся к разуму, а не к сердцу! Бог поставил разум над сердцем, несчастная! Повинуйся богу, это его рук дело! Разве не видишь, что он сподобил тебя честным путем помочь своим родным? Если нас, стариков, одряхлевших от работы и лет, завтра не станет, два твои брата окажутся на улице, и только из-за твоего непослушания…
Так чередовались угрозы и мольбы, брань и ласка — все, что может выйти из голодной души, распаленной корыстными помыслами. Анджа долго упорствовала, но под конец сдалась.
— Может, Иво еще передумает… Ведь я с ним ни разу словом не перекинулась.
Отец вскочил и как бешеный крикнул:
— Не цыган я, хоть и бедняк! Или дочь мою можно сватать ради забавы? Такая забава кровью смывается!
На этом застала их полночь.
Утром Шимета дал ответ: «Родители согласны, девушка согласна».
* * *
Королева проболела несколько дней. Подняла ее с постели не столько материнская забота, сколько жалость к своим, — жалость, пересилившая любовь, которая была ей дороже жизни.
Состоялась торжественная помолвка.
Иво ежедневно приходил к Пуричам. Долачанки сплетничали без конца. Были и такие, которые уверяли, будто старая Антица околдовала Иво. Девушки сначала завидовали Королеве, но, убедившись, что она несчастна, стали жалеть.
А Марко Пивич не жаловался и не угрожал; мало того, он поздравил Иво, а с Пуричами здоровался по-прежнему. Королеву он не сватал, честь его не была задета, к тому же он знал, что Королева выходит не по своей воле. Но что у него было на сердце, можно было прочесть на лице.
* * *
Венчание назначили на день всех святых (1 ноября по новому стилю). Незадолго до праздника долачане высыпали, как обычно, ранним утром на берег, чтоб отправиться на работу. Небо заволокло тучами, только на востоке было ясно. Оттуда дул ветер и гнал облака на запад. Море волновалось. Долачане толпились у лодок, в нерешительности поглядывая на небо — отплывать или не отплывать?
Шимета Пурич, Королева и ее братья пришли на берег последними и, не долго думая, прыгнули в лодку. Этому никто не удивился: все знали, что старый Пурич не любит терять время. Королева, не поднимая глаз, ставила весло, старший брат ладил руль, а отец с другой стороны прикреплял уключину. Жених отвязал конец и оттолкнул лодку ногой. Королева поглядела на него. Поцеловав кончики своих пальцев, он послал ей воздушный поцелуй…
— А почему он не поцеловал ей руку, как это делают латинцы? — бросил какой-то озорник.
Среди молодежи поднялся смех.
— Не так ли, Марко? Что скажешь? — спросил тот же парень, обернувшись к Марко Пивичу.
Марко, широко расставив ноги, глядел через залив на помутневший горизонт.
— Меня это нисколько не касается! Я не сую нос в чужие дела, — ответил он угрюмо.
— Айда, поплыли и мы! — загалдели хозяева, видя, как быстро удаляется лодка Шиметы.
Почти все попрыгали в лодки.
Но в эту минуту тучи открыли солнце, резкий ветер задул с другой стороны, волны забились о берег, и все повыскакивали с криком:
— О! Назад! Шторм! Буря!..
Враз заревело море, волны вздыбились, точно бешеные кони…
— Во имя господа Иисуса, что это вдруг случилось! Беда! Утонули Пуричи!
— Утонули! Утонули! — слышалось сквозь вой ветра.
Долачане сбились в кучу.
Мертвенная бледность покрыла лица смотревших на гибнущую среди залива лодку. Водяные горы вздымались и бросали ее, как скорлупку, валы наступали со всех сторон, кружили ее волчком, наклоняли то носом, то кормой…
Весть о несчастье долетела до Антицы, она выбежала из дому и, ударяя себя в грудь, кинулась умолять мужчин плыть на помощь. Те стали договариваться, но их заставил умолкнуть вырвавшийся из сотни уст дикий вопль:
— Утонули!
Марко Пивич, бледный как смерть, поднялся на носки и, тараща глаза, крикнул:
— Нет! Эй, братья, за мной! Да поможет нам бог и святой Никола!
И тотчас в большую лодку старосты вслед за Марко вскочили шесть Пивичей…
Пока братья ставили весла, Марко выпрыгнул из лодки, подбежал к Иво, жениху Королевы, взял его за руку и предложил сесть воьсмым гребцом.
И снова поднялся страшный крик…
Иво упирался изо всех сил.
Марко плюнул ему в лицо, прыгнул к братьям, и лодка тотчас отчалила…
Море бесновалось, но они упорно подвигались вперед. Схватились люди с необоримыми силами природы, но, видно смилостивился бог, глядя на их отвагу, и Пивичи поспели вовремя. Пуричи поймали конец веревки, и после невероятных усилий все приплыли к берегу, где их встретили радостными криками…
Марко вывел Королеву из лодки, перед всеми поцеловал в лоб и сказал:
— На этот раз сам бог дал мне тебя, и никто уже не отнимет!..
* * *
— Ну, просто как в сказке! — воскликнули разом долачане и долачанки.
— Отважный бедняк плюнул в лицо богатому трусу и отнял обрученную девушку!
— Э, и впрямь она его у бога вымолила!
— Э, и впрямь он добыл ее на поединке!
— Э, и впрямь честь и слава Марко Пивичу и Королеве!
1890
НОВЫЙ СВЕТ В СТАРОМ РОЗОПЕКЕ
Тридцать лет тому назад в городе Розопеке с окраинами насчитывалось немногим более тысячи душ.
Жители делились на старожилов и пришлых. Старожилами считались сербы, пришлыми — «всякий сброд». И те и другие делились в свою очередь на три сословия. Сербскую аристократию представляли старые морские капитаны; среднее сословие — купцы и состоятельные ремесленники; голытьбу — бедняки рабочие, матросы да рыбаки. Пришлые делились по нижеследующим рангам: судья, комиссар, их приставы, два врача (уездный и городской), инженер, аптекарь, начальники почты, телеграфа, таможни, податной инспектор, делопроизводители, писцы, канцелярские служители, два тюремщика, жандармы, хожалые, несколько трактирщиков и рабочих на окраинах — в общем, около тридцати семей.
Кроме того, в Розопеке проживало четыре духовных наставника и два светских: протоиерей с иереем, каноник с капелланом и два учителя. Эти шесть человек также принадлежали к двум разным кастам.
Наконец, в крепости стоял батальон солдат и при нем около дюжины офицеров.
Как видите, лет тридцать тому назад Розопек кое-чем напоминал Индию.
Но что касается порядков, тогдашний Розопек мог бы служить примером. Жизнь в нем текла размеренно; пульс бился ритмично.
Чуть свет все капитаны усаживались на своих террасах и курили трубки на длинных чубуках; попозже открывались лавки и мастерские; еще позже — кафана «Австрия», а еще позже в ней собирались чиновники и оттуда уже расходились на службу; позже всех, в сопровождении хожалого, шествовал в управу городской голова. Только школьники нарушали этот порядок.