— Ну, ступай себе, вот тебе, держи!

— Что значит: «Вот тебе, держи»? Стал бы я с постели подниматься из-за двух несчастных бановацев, я ведь ждал битых два часа.

— Слушай, вот тебе плета, нету мелочи.

— Ладно уж, возьму, раз нету мелочи… Так когда прикажете, синьор граф тезка? Я вытесал две новые жерди для филинов… Вчера ходил за развалины, по старой дороге, на ту полянку, знаете? О, мой господин хороший, не поверите, просто не поверите!..

— Что-что-о?

— Божья благодать! Божий дар! Тьма-тьмущая! Видимо-невидимо синиц… Чудеса, да и только.

— Слушай, вот тебе еще два бановаца! — говорил молодой граф; его бледные веки начинали вздрагивать от удовольствия, и он облизывался, мечтая о поленте с жареными синицами.

— Так, значит, за городищем? Ну-ну-ну, пойдем в четверг, но прошу тебя, на самой заре!

— Чуть забрезжит, буду здесь, черррт те в душу! Буду здесь в полночь! Обязательно! В четверг! Храни вас бог!

Досужие господа из аптеки, торговцы и ремесленники из лавок и мастерских — все высыпали на улицу; женщины с ведрами на головах и прохожие останавливались, чтобы поглядеть на тезок. Многие спрашивали Булина, сколько он выклянчил, а он только пожимал плечами, словно хотел сказать: «Какие пустяки! Разве я у него выпрашиваю!»

Но по совести следует кое-что сказать и в похвалу Булину. Если в былые времена наш храбрый вояка истреблял макаронников-итальянцев, то теперь, на старости лет, он расправлялся с дроздами, чижами, синицами, ремезами, скворцами, жаворонками, соловьями и прочими крылатыми неприятелями. Неисчислимы его победы в Италии, и в той же мере неисчислимы они в окрестностях города Х.

Не мешает также упомянуть и о перенесенных нашими рыцарями невзгодах.

Например, однажды после захода солнца их окружил с десяток головорезов с вымазанными сажей лицами. Поставив их спинами друг к другу, охальники стянули им крепкой веревкой животы, руки, бедра до самых колен, напялили на Илию шляпу Десятого, а на графа шайкачу солдата; сунули между спинами шест, на котором сидел филин, и заставили идти вперед.

Булин шагал, увлекая за собой своего хозяина, а головорезы командовали: «Айнц! Цвай!» Вывели их на большую дорогу, после чего парии залегли за изгородь и стали швырять в пленников комья земли.

По дороге, как обычно, возвращались с полей крестьяне; старшие проходили мимо, а молодежь подталкивала связанную пару до тех пор, пока пленники не очутились в городе, здесь их окружила городская голытьба. Невероятный рев разнесся по ближайшим улицам; отовсюду сбегался народ. Людское кольцо, заглушая крики графа и Булина, становилось все теснее и теснее: подбежавшие бестолково метались, в недоумении спрашивая: «Что случилось?» Сочиняли небылицы: «Булин убил молодого графа!..» — «Нет, островитяне убили обоих!..» И бог знает что было бы с рыцарями, если бы не подоспели полицейские, конечно, как водится, с некоторым опозданием.

Десятый снова проболел несколько дней. Илия точно взбесился от гнева и обиды и нашел выход своей злобе: влепил оплеуху аптекарю, за что и был водворен в каталажку — давно насиженное местечко.

Многие думали, что Десятый откажется от ловли птиц, но когда Булин и его господин встретились, Десятый заплакал, как ребенок. И в самом деле, было что-то удивительное в их встрече за городом в вечернюю пору — встрече, о которой они так мечтали!

Уже совсем стемнело, восточный ветер, поднимая пыль, разогнал гуляющих. Илия сел на скамью, протирая гноящиеся глаза.

— Ну, скажи, тезка, есть ли более отвратительный народ, чем наш? — начал Десятый.

— Синьор граф тезка, скажите лучше: есть ли более глупый человек, чем Илия Булин?

— Ка-ка-как это?

— Где у меня была голова, как мог я сопровождать вас без оружия? Вы качаете головой, дескать, не помогло бы? Но, простите… не в обиду будь сказано… помните, когда у меня был зуб против ваших, И-хана и Туклина, когда они заявили, будто я ушел разбойничать… да вы знаете! Ну, вот! Со всех сторон меня травили, а посмел ли кто подойти ко мне? Черрррт!.. А думаете, им не хотелось меня поймать? Да ведь такая награда, которую сулил И-хан, соблазнила бы родного брата! Но кто пойдет на Илию Булина, когда он вооружен, черрррт!

Доводы солдата поколебали молодого графа. А Илия приплел еще, будто сыгранная с ними скверная шутка возмутила старосту пригорода и всех уважаемых хозяев и будто они поклялись отыскать виноватых и т. д. Беседа велась долго и кончилась тем, что Илия щедро получил на выпивку. Наконец-то! На другой день И-хан посетил самых почтенных крестьян, поднося подарки детям и женщинам, а на заре третьего дня рыцари снова отправились на рыцарскую забаву.

Кто может достойным образом рассказать об их подвигах? К счастью, нашелся человек, которому это оказалось по силам. После смерти нашего поэта дона Иосифа Б. среди его бумаг найдут полное их описание ка классическом языке далматинского Приморья под названием: «Песни Ластрице о графе Иле М-виче и Илии Булине, сочиненные Д. И. Б.».

Нам остается лишь вкратце поведать о кончине наших рыцарей.

Смерть разлучила их восемь лет спустя, в полном расцвете взаимной любви. Сначала она унесла Десятого. Случилось это так.

Среди лета, в канун большого праздника, молодой граф вернулся с охоты потный и умирающий от голода и жажды. Наевшись и напившись, не успев даже переменить белье, он отправился с отцом к вечерне. Возвращаясь из монастыря, Десятый почувствовал боль в груди и скоро слег совсем. Три дня бредил в жару, на четвертый пришел в себя, но тут же снова впал в беспамятство и умер.

Илия Булин стал похож на призрака, перебиваясь все лето с хлеба на воду.

Вечером, в канун святого Луки, заревел свирепый приморский сиверко, ломая деревья и перекатывая камни.

Илия вошел в стоявшую на берегу кафану.

— Дай ракии! — сказал он. — Денег нет, но вот тебе гунь!

— Как же ты, убей тебя мороз, раздетый пойдешь по такому холоду? — спросил хозяин.

— Не беспокойся, черррт! Вот гунь! — и бросил его на стойку.

Выпив четыре шкалика подряд, он удалился твердым шагом: айнц, цвай, драй — и на глазах у всех прыгнул с берега в море.

Матросы кинулись в лодки, чтобы спасти Илию, но его накрыли волны.

Граф Илия Девятый пережил фра Винценто, Гарофолу и И-хана. Он сгорбился, высох, как вобла, и дотянул до девяноста лет.

Все его добро досталось монастырю. Старый дворец М-вича отдается внаем, и нынче в нем снует чиновничья голытьба.

1889

Путники, подплывающие к Шибенику, видят слева от города, под крылышком у крепости, около сотни домов. Это пригород Долац. В старину здесь скрывались от турок. Народ плодился, строился, пока не настроил столько, что на иных улочках два широкоплечих долачанина могли едва-едва разминуться, а из окон противостоящих домов соседи пожимали друг другу руки.

К счастью, долачане проводят время не столько в самом Долаце, сколько на противоположной стороне залива, где находятся их земли. По эту сторону вы не отыщете и пяди возделанной земли. К счастью также, женщины в Долаце чистоплотны, иначе в такой тесноте постоянно свирепствовали бы болезни.

Любо поглядеть на долачан утром, когда от берега отчаливают двадцать — тридцать битком набитых лодок. Говор и песни разносятся по водной глади. Гребут в два, четыре, шесть весел, и лодки летят то кучно, то рассыпаясь, словно стая птиц в воздухе. Нередко устраивались регаты, — отделятся несколько лодок с одинаковым числом гребцов, и начнутся гонки. Старикам, конечно, не по нутру эта пустая трата сил, однако мало-помалу распаляются и они, и давай всяк своего подзадоривать…

Высадившись на том берегу, крестьяне расходятся во все стороны по тропам, точно муравьи. Дедовские сады и виноградники не могли бы сейчас прокормить и половину долачан. Вырастали новые поколения и оставались на насиженных местах. Однако трудолюбивая рука долачанина обработала среди камней каждую трещинку, посадив в нее либо виноградную лозу, либо маслину. Кроме того, долачане разводят лес, по возможности держат скотину, но главный источник их доходов — вино и масло. В Долаце найдется с десяток хозяев, которые собирают больше сотни барилов вина и пятидесяти барилов масла, а это приносит около тысячи талеров дохода. Хозяев двадцать собирают вдвое меньше, затем идут те, которые могут прокормиться урожаем, и, наконец, большая часть жителей, чтобы свести концы с концами, подрабатывает, где только удастся: мужчины ходят на поденщину, женщины ткут и нанимаются прислугой в город. Известным подспорьем могла бы быть рыбная ловля, но долачане не занимаются ею, как следовало бы.