И перечисленного, как видите, было бы достаточно, чтобы привлечь публику к «Матросу», но, повторяю, то была лишь косвенная причина; главной же притягательной силой являлась она сама, чудачка Роза, которая знала всех, всегда начинала с шутки, порой вовсе даже неуместной, и все же никто на нее не обижался.
Входишь. Если ты знакомый, Роза окликнет тебя, но не по имени, а как сама окрестила. И сколько ни бывало посетителей, каждый получал меткое прозвище. А если и забудет, как прозвала, все равно не назовет по имени, не скажет «сударь», приди к ней хоть сам царь. Переступившего порог Роза встречает по своему обычаю:
— Милости просим, уважаемый!.. козья борода!.. мухоед, бочоночек!.. о, синьор белобрысенький!.. Добро пожаловать, корноухий! адьё, граф!.. барон!.. мой принцип!.. Где же ты, сердечко кошачье!
Офицеру или даже генералу — случалось и такое — она кричала обычно: «Гут морген[22], сабелька!» И еще два-три слова в придачу, которые здесь не стоит повторять.
Так встречала Роза своих постоянных гостей. Но когда к ней заглядывал незнакомец, она звала его просто «сьёр Бено».
— Милости просим, сьёр Бено!
И прежде чем «Бено» успевал удивиться, Роза забрасывала его словами и обязательно, если не была занята, подсаживалась к его столу. Когда гость снимал шляпу, Роза, продолжая тараторить, брала ее и вытирала рукавом; оглядывала его одежду, не оторвалась ли где пуговица, чтобы тотчас ее пришить; подзывала Малютку и распоряжалась принести «Бено» заказанное; делилась местными новостями, жаловалась на злостных должников, перечисляя их всех подряд; доверительно сообщала, кто сколько проиграл прошлой ночью в карты.
— Нехорошо это, ведь все семейные! Вон у того несчастного Любы пятеро детей, жена, мать. Дома без хлеба сидят, а он всю ночь напролет в карты режется! Разве это хорошо, а, сьёр Бено?.. Да и судье стыдно, хоть он и судья, ведь детей у него куча. А жена — храни Христос! Растранжирила бы и приношения святой Анне! Пусть даже так, но хорошо ли, что он якшается со всякими прощелыгами, а, сьёр Бено?.. Да и новый председатель, верьте слову, не лучше, хоть у него то и дело: тра-та-та — музыка под окнами! То и дело!.. Что такое? «Музыка! Завтра у председателя торжество!» Черт бы его драл! В прежние времена такую честь и судье редко воздавали!.. И учителя чего-то взбесились! Получают по тридцать форинтов в месяц, а находятся такие, что за один вечер столько проигрывают…
Так болтает Роза, точно со старым знакомым, и посетитель, даже если он человек замкнутый, чувствует себя с ней почему-то удивительно легко, а спустя несколько минут ему начинает казаться, что они уже пуд соли съели вместе. Напоследок Роза спросит, кто он, откуда и зачем приехал, направит, куда нужно и не нужно, посоветует и сама попросит совета и в заключение отпустит сальную шутку…
Вот почему тот, кто перекинулся с Розой хоть словечком, не скоро ее забудет. Не было проезжего, который не завернул бы к ней и не принес целую охапку приветов, часто от людей, давно уже ею позабытых, — разве могла она запомнить всех своих «знакомых»! Кто интересовался нашим городом, обязательно спрашивал, жива ли синьора Роза. А новлянин в свою очередь был бы удивлен, если бы, вспоминая родные места, его не спросили о Розе. Она была «достопримечательностью» Нови, живой достопримечательностью, наряду с развалинами древней крепости, наряду с Савиной, Суториной{18} и всем прочим. Офицеры, служившие когда-либо в здешнем гарнизоне, переведенные чиновники — все слали ей приветы устные, да и письменные, ей-богу! По праздникам она получала от них визитные карточки, любовные письма с намалеванными сердцами и цветочками, открытки, всякие картинки — словом, все, что может выдержать бумага. Не беспокойтесь, в долгу она не оставалась, ибо насчет выдумки Роза не нуждалась в подсказке. Бывало, появится в Нови молодой человек такого рода и привезет Розе запечатанное письмо. Роза неграмотна и потому просит прочесть письмо кого-нибудь из гостей, и обязательно во всеуслышание. Чего-чего только там не написано, но в конце податель письма рекомендуется обычно как самый подходящий для нее жених. Застигнутый врасплох юноша и рассердился бы, если б мог, но ему мешает смех, а Роза уже обнимает, целует его, подкручивает усики, гладит и…
Когда по случаю сдачи Улциня в Боку прибыл международный флот{19}, в городе у нас собралось три-четыре адмирала, а офицеров, чиновников, солдат — и не спрашивай! Все скопом, как по команде, проследовали к «Матросу», а через неделю стали относиться к Розе, как и прочие завсегдатаи. Русского адмирала, человека приземистого, тучного и на первый взгляд довольно сурового, Роза очень быстро приручила, и он просто утопал в блаженстве, когда она заигрывала с ним. Звала его Роза «господин пузанчик». «Где же ты, господин пузанчик? Нелегкая тебя принесла, ведь ты мне самое сердце пронзил!» Они настолько сдружились, что при расставании Роза похлопывала адмирала по плечу. Можете себе представить изумление чопорных офицеров.
Однако больше всего Роза любила дразнить священников, особенно католических, и они бегали от нее, как от чумы. А если кто и попадался впросак, то, конечно, нездешний и лишь по неведению. Только, бывало, святой отец усядется, Роза, не допуская Малютку, спешит к нему сама. Гости уже понимают, в чем дело, и подсаживаются ближе. Поклонившись, она любезничает с ним, обхаживает и вдруг как ляпнет что-нибудь скоромное. Если служитель алтаря начнет браниться, то и Роза прикинется обиженной, вылупит на него глаза да как заорет во всю глотку: «А ты чего подмигиваешь, а? Думаешь, ежели молода, хороша да незамужняя, то всякий может, а?»
И при всем том Роза была довольно набожна. Мы уже упоминали, что перед Иисусом Христом у нее всегда горела лампада. Когда ей не спалось и не с кем было «заняться», она бралась за молитвенник. В церковь ходила по большим праздникам, а исповедовалась раз в году, на страстной, в монастыре святого Антония. За то ежегодно посылала окорок старому настоятелю. Постилась по средам и пятницам, а в великий пост — трижды в неделю. В канун православного праздника успения богородицы ничего не ела — «вялилась», как говорят островитяне. «Конечно, — уверяла она, — все святые сильны и милостивы, но православная богородица самая наичудотворная. Знаю я, собственными глазами видела!» Всякую шутку могла она позволить, только не над верой. Одному бедняге (таможенному чиновнику) так никогда и не простила того, что бросил в Иисуса Христа бобовое зернышко, погасил огонек и выщербил лампаду. По субботам Роза оделяла нищих сотней крейцеров и в тот день ни одного убогого не отпускала со своего порога с пустыми руками, хотя, кстати сказать, сопровождала эти дары далеко не благословениями.
Не знаю, то ли из благочестивых побуждений, то ли ей просто нравилось, Роза охотно кумилась. Бедные горожане пользовались этим. Были такие дома, где Роза крестила по пяти раз. Надо было видеть синьору Розу, когда, нарядившись в голубое платье из тяжелого шелка — из «настоящего венецианского шелка, — как уверяла она, — что купил покойный капитан Мато в самой Венеции в тот год, когда была холера», — и вдев в уши серьги с подвесками, она гордо шла с ребенком на руках в церковь. Поэтому полгорода и, конечно, все завсегдатаи величали ее кумой.
Роза была неграмотна. Мелкие долги записывала мелом Малютка большущими буквами и цифрами по краям полок. Для записи в книгу крупных долгов, а также для переписки с Триестом и друзьями Роза приспособила некоего синьора Зането, уволенного судебного пристава. И все же у нее была еще собственная бирка — грифельная доска, которую она бережно хранила под замком. Часто по вечерам, когда гостей оставалось немного, Роза вынимала доску и, вглядываясь в хитроумно начерченные значки, что-то выводила или стирала. Роза не запрещала заглядывать в нее посторонним, но никогда и никому не поверяла секрета своей тайнописи — всех этих черточек, крестиков, прямых и косых, звездочек, загогулин, скорпионов. По мнению одних посетителей, это были записи каких-то секретных долгов, другие полагали, что так она отмечала приход и расход, то есть подводила баланс. Но у Розы, как и у всех неграмотных торговцев, была отличная память; недаром она часто исправляла ошибки Зането, а Малютке никогда не позволяла рассчитываться с гостями. И только лишь… да почему бы и не сказать?.. только лишь после ужина она малость сбивалась со счету. А некоторые из гуляк самого низкого пошиба именно тогда и являлись, а потом открыто хвастали, что в это время они могут утаить при расчете по меньшей мере треть выпитого.
