— Турок! — разом воскликнули парни.

Путник остановил коня и стал озираться по сторонам.

— Какого дьявола он высматривает? Чего ищет? — спросил Миня.

— В самом деле, злой рок подставил его под твой прицел! Бахни, Миня! Вот тебе турок, вот острагуша! Подари ему, человече, эту пулю, чтобы освободиться от клятвы! — смеясь, промолвил Ягош.

Миня принужденно засмеялся. Надвинув капицу на глаза и вскинув голову, он сказал другу:

— Она одна только и связывает и освобождает… кто знает, может, я как раз в него и влепил бы первую пулю после зарока!

Тем временем всадник сошел с коня, привязал его и стал класть поклоны в сторону востока.

— Ага! Теперь понимаю, чего он искал. Присматривал удобное местечко для ичиндии. Сейчас время ичиндии, понимаешь, Ягош? — спросил Миня и взглянул на небо.

— Что ж, пойдем и мы совершать свою ичиндию! — сказал брат, и они направились к своему тополю. Вынули из торб хлеб, сыр и, перекрестившись, принялись за еду.

Прошло около часу, путник не появлялся.

— Уж не повернул ли он обратно, — сказал, улыбаясь, Миня.

— Может, заснул, отбивая поклоны! — заметил Ягош.

— Хочешь пойдем к нему!

— Зачем?

— Да так, поболтать. Любопытно потолковать с никшичанином, а он наверняка из Никшича.

— Может, и нет! Да не все ли равно, кто он и что он!

— Пойдем, Ягош, прошу тебя!

— Не хочу, брат, иди сам, ежели охота!

Но после долгих просьб Ягош наконец уступил, и они отправились.

Путник сидел на том же месте, где молился. Привязанный конь ел овес.

Ну и человечище! Вылитый Страхинич{13}. Длинные, тронутые сединой усы спускались на блестящие токе. Тюрбан надвинут на широкий лоб, глаза как у вола. И вырядился, что сербский сокол, в парчу да бархат! Сущий бан Страхиня!

— Бог в помощь! — приветствовали парни.

— Добро пожаловать! — ответил путник.

— Никшичанин? — спросил Миня.

— Да, а вы откуда?

— Мы здешние. Пасем овец, — сказал Ягош.

— А, из Шобайче! Здравствуйте! Садитесь! Уселись.

Турок потянулся за большим кисетом, висевшим у него на левом боку, под ножнами ятагана, и угостил друзей. Свой штуцер он положил на колени, а чубук прислонил к плечу. Когда все закурили, Миня сказал:

— Не думаешь ли ты, что уже поздно? Ведь до Никшича далеко!

— Да по правде сказать, устал я! Выехал из Подгорицы до свету!

— А где же твой провожатый?

— Не спрашивай, брат. Сеиз по дороге заболел, я оставил его в Спуже, у военного лекаря. Из-за него и запоздал. Да и конь притомился, спеши не спеши, а надо задержаться, покормить его.

Парни поглядели на серого. Конь — под стать всаднику. Широкое седло покрыто расшитым ковриком. На узде красные кисти поводья прошиты золотой нитью.

— Ей-богу, добрый юнак, да и конь отличный! — сказал Ягош.

— Спасибо, сынок! — ответил турок и, опустив глаза, запыхтел трубкой.

Братья переглянулись: Ягош испуганно, не сказал ли он чего лишнего, а Миня — насупившись и крутя ус. Его точно обожгла эта похвала турку. Ягош, догадавшись, что у друга на душе, тотчас завел речь о погоде, урожае, скотине и прочих вещах. Бег отвечал неторопливо, словно взвешивая каждое слово, и все поглядывал на Миню.

— Слава аллаху, дома ли Шуня Радошевич? — спросил турок, выколачивая трубку.

— Нет, — ответил Ягош. — Вчера ушел на Орью Луку.

— Жаль, но все равно, заверну к нему.

— А какое у тебя к нему дело? — спросил Миня.

— Дела никакого, просто переночую у него, потому и не тороплюсь.

— Давно с ним знакомы?

— Да лет десять, а вот уже пятый год пошел, как мы побратимы…

— Ого! — громко воскликнули удивленные парни.

Турок, снова закуривая, сказал:

— Вы еще дети, вот и дивитесь, что турок побратим черногорца!

— Мы, конечно… того… знали, что наши юнаки с вашими братались в старые времена. А Шуня один из лучших в Брдо, и весь род у него юнацкий испокон веку. Но и ты, бег… прости, не знаю, как величать тебя по имени?

— Бечир!

— Но и ты, Бечир-бег, сразу видать, юнак, да и предки твои, по всей видимости…

— По происхождению я Куч…

— Значит, предки твои Кучи, говоришь? Видать, сразу видать природу! — Ягош искренне восхищался этим богатырем.

— А чего ради ты его расхваливаешь, словно собираешься просить у него денег взаймы! — сердито бросил Миня.

Ягош покраснел до ушей и тоже вспылил:

— Нет, просто нравятся мне такие люди. Понимаешь, Миня, нравятся!

Опасаясь, как бы они не поссорились, Бечир-бег вмешался в спор:

— Бросьте, ребята! Миня шутит, мало ли кто ему еще полюбится, ведь я вижу, что он настоящий черногорец!

Бечир-бег попал в точку. Миня тотчас успокоился и поднялся, якобы поглядеть на овец.

Бечир-бег взглянул на солнце и хотел было встать. Ягош подскочил к серому.

— Еще не все съел, погоди маленько!

Когда Миня вернулся, Ягош, кивнув в сторону острагуши, заметил:

— А ты, бег, видал новую винтовку?

— Видал у солдата.

— Правда, хороша?

— Да, недурна!

— Говорят еще о каких-то коротких винтовках, которые стреляют шесть раз подряд… Их роздали в Катунской нахии, а сюда еще не прислали.

— Видал их тоже у начальника.

— Господи боже, чего только люди не придумают, а, бег?

— Да, много чего, только вот лекарства от смерти не придумают да воли аллаха не узнают! — ответил Бечир-бег, зевая.

— Гляди! — сказал Ягош, взяв острагушу; он открыл затвор, вынул патрон и стал взводить курок и нажимать на спуск, поднимая и опуская прицельную рамку.

Бечир-бег смотрел равнодушно, словно привык к тому с детства, Мине было досадно, что турок не удивляется.

— Правда, я еще не слыхал ее голоса, а бьет, говорят, далеко…

— Вдвое дальше старых ружей, брат, а бахает, как гром! — подхватил Ягош.

— Ей-богу, парень, выстрелил бы разок, — обратился бег к Мине, — вон в ту плиту, что пониже гребня!

— Не могу, дал зарок…

— Зарекся, что не выстрелит, кроме как… прежде чем не соберется на стрельбу молодежь, знаешь, перед воеводой! — тотчас вмешался Ягош, опасаясь, что брат скажет правду.

— Пеки![19] Надо трогаться, пора, — сказал Бечир-бег и повернулся к серому.

Ягош вскочил, снял с головы коня торбу с овсом и повесил ее на луку седла.

— Сейчас вам, туркам, хорошо. Разгуливаете по Черногории, как по собственному дому!{14} — сказал Миня.

— Что правда, то правда… Но и вы ходите по султановой земле, как по Черногории! — спокойно ответил Бечир-бег.

Ягош хотел перевести разговор на другое, но Миня сердито закрутил головой. Бечир окинул Миню внимательным взглядом, словно, прежде чем уехать, хотел постичь его чудной нрав.

— Так-то так, но вам от этого пользы больше, особенно никшичанам! Ведь, говоря по совести, никшичанин до сего года не мог выйти из города, разве что силой пробьется; а ежели пробирался тайком через Дробняк, спускался к Васоевичам, а потом через Кучи — так это у черта на куличках, а?

— Истинная правда!

— А сколько их на этом пути сложило голову?

— Немало, ей-богу… Сам знаю, сынок, и без твоих напоминаний. Но что ты хочешь сказать? Тебя, что ли, благодарить за это? — спросил он, смеясь.

— Да… и меня отчасти! — подтвердил Миня.

— Йок[20], ни вот столечко тебе не обязан! — И Бечир показал ему кончик ногтя. — За все спасибо господарю черногорскому! По господаревой милости мы, турки, ходим свободно по его земле!

Миня закусил губу. Ошарашил его турок такими словами, точно молотом ударил. Ягош, сняв с головы капу, сказал:

— Спасибо великое тебе, бег, на добром слове! Хорошо ты сказал, лучше не скажешь. По милости господаря ты свободно ходишь по его земле. К тому же ты нам брат, ведь мы одной крови, хоть и разной веры. И мы теперь свободно ходим по турецкой земле! А это, брат, благо для обеих сторон, и да продлит его бог!