Он шел по мягкой пыли проселочной дороги, вокруг зрели засеянные неведомыми злаками поля, разделенные на квадраты, слушал пение птиц, мелодичную трескотню насекомых, и на душе у него было легко. Он замечал отличия. В прошлый раз, когда он был здесь, дорога была каменная, а поля – твердая имитация сегодняшних живых посевов. Он заметил людей, работающих в поле, и кто-то приветливо помахал ему рукой.

Внезапно впереди на дороге показался бегущий навстречу пес. Тяжелая мягкая пыль оседала следом, слегка разгоняемая его машущим хвостом. Вблизи хвост заработал еще пуще, пес приостановился, дружелюбно ткнул в руку влажный нос и возобновил свой путь.

А вот здание, к которому он приближался, уже не казалось таким большим, как в прошлый раз. Оно стало меньше и уютнее. Потянув ручку двери, Лука вошел.

Внутри были люди, но уже не придворные, а просто веселые, счастливые, занятые собой и своими делами люди. Все мимоходом здоровались с Лукой, одаривая его улыбками или мимолетными прикосновениями рук. Он прошел к дальнему концу помещения, где тогда помещался трон и сидел властитель.

Он и сейчас был там. Только сидел старик не на троне, а в плетеном кресле и, покачиваясь, смотрел в окно на уборочные работы в поле. Оглянувшись на Луку, он приветливо похлопал по сиденью соседнего кресла, приглашая гостя присесть.

Некоторое время они сидели, как добрые приятели, и молча смотрели в окно. Изредка оба обменивались улыбками, которые говорили им обоим, что в душе каждого мир, что неприятностей не предвидится, что им приятно соседство друг друга.

Луку немного смущала некоторая искусственность окружающего. Словно бы все вокруг него подстраивалось под его настроение. Скорее всего так и было. Ведь он помнил, что в свое прошлое посещение застал здесь совершенно другую атмосферу и обстановку. Ну что же, если все здесь действительно реагировало на его внутреннее самочувствие, значит, все у него не так уж и плохо.

– Вы совершенно правы, – тут же отозвался старик.

Он повернул голову, и луч солнце из окна засиял в его морщинах. Улыбаясь, старик продолжил:

– Дорого бы я дал, чтобы посмотреть на наш мир вашими глазами. Представляю, что я мог бы увидеть!

– Разве не то, что вижу я? – удивился Лука.

– Что вы, что вы, – махнул рукой его собеседник. – Это ваше обновленное подсознание делает окружающее приемлемым для вас.

– Обновленное? – повторил Лука, уже понимая, что имел в виду старик.

– Конечно. Ведь наш мир даже не гуманоидный, даже не белковый. И мы не имеем постоянной структуры, которую можно было бы идентифицировать как отдельную личность. Мы – общность, существующая по законам, которые порождены другой Вселенной.

– Но тогда как же я… как Громов, как другие?..

– Громов попал сюда случайно, случайно и выжил. Вы ведь тоже теперь Громов, раз сумели прийти сюда. Помните, в прошлый раз, когда вас еще было двое, едва не случилось несчастье.

– Я думал, это сон.

– Увы. И только благодаря вашему быстрому уходу все закончилось благополучно. Самый первый опыт общения вообще длился более трех месяцев по вашему исчислению времени и закончился благополучно лишь случайно. Во всяком случае, мы больше не идем на такого рода эксперименты с представителями homo sapiens. Мы передали вам часть своих знаний и своего мировоззрения, этого уже достаточно. Чему пример, кстати, вы. Ведь согласитесь, вы не совсем Громов, которого, возможно, никогда и не увидите. И в то же время, если бы вы не были им, вы не сумели бы оставаться здесь в добром здравии ни секунды. Ни ваша природа, ни сознание не выдержали бы наших условий.

Лука, осмысливая услышанное, продолжал качаться в кресле. Он смотрел, как за окном люди, не бывшие людьми, убирают пшеницу, которая тоже не могла быть пшеницей. Рядом с ним сидел человек, который вообще не был отдельной личностью, а представлял некую общность. Но тем не менее Луке было хорошо, он чувствовал себя как дома, и уходить ему не хотелось. Он вспомнил об оставленных друзьях, сейчас где-то на невообразимо далекой планете пытавшихся казнить его.

– Значит, благодаря Громову я могу управлять временем, – воскликнул он. – Я могу останавливать время!

– Не совсем. Остановить время нельзя. Можно лишь ускорять или останавливать личное время, – пояснил старик и улыбнулся. – Я вижу, вам уже пора.

И немедленно все взвихрилось вокруг, потемнело, заискрилось – и застыло.

Стоял рядом с застывшими фигурами лесных и людей, продолжавших лицами и движениями проигрывать мимическую мизансцену. Повернул голову; лезвие блестело рядом с шеей. Осторожно выпростался из рук, державших его, и выпрямился. Огляделся и пошел вниз. Вокруг ничего не изменилось, только все застыло, словно живое изваяние. Увидел поодаль свою же призрачную фигуру, узнаваемую меховую куртку нового поселенца Луки, который как ни в чем не бывало спускался по тропинке с противоположной стороны холма, так и не заметив казни. Ничему не удивляясь, Лука одним быстрым движением догнал самого себя и вот уже спрыгивал с небольшого обрывчика, весь полный непередаваемой безжизненной тишины. Он забыл обо всем.

– Боже мой! Как красиво!..

Возглас восхищения вырвался у него непроизвольно. Тучка, удовлетворившись сухим громом, немного отползла еще до его вмешательства, освободив краешек опускающегося серебряного диска. И серебром зажглась шершавая поверхность реки, по которой в момент несостоявшейся казни плыл крупный зверь, может быть, перерожденный бегемот, грузно разбросавший вокруг себя расплавленные светящиеся брызги, так и оставшиеся висеть в воздухе, словно огоньки над невидимым подсвечником. Все застыло в мире в тот самый миг, когда он должен был умереть, само время остановилось, предоставив ему одному двигаться здесь. Может быть, во всей Вселенной сейчас существовал только он, оставаясь единственным зрителем застывшего великолепия вокруг.

Необыкновенно высокая грибообразная крона, освещенная только с одной стороны, по-прежнему возносилась в светящееся небо с редкими, но крупными звездами. Пустая длинная поляна перед холмом была залита сильным и таинственным светом. Справа над лесом висела в прояснившемся и пустом небосклоне гигантская Селена с чуть темнеющими рельефами своего мертвенно-бледного диска – здешнее серебряное солнце, ставшее ночным светилом. С внезапной ясностью он вспомнил, что нечто подобное уже с ним было, так же останавливалось время, но это было давно, на другой планете, при других обстоятельствах. Но что это были за обстоятельства и что за планета, вспомнить не мог.

Тогда-то Лука особенно почувствовал нежность этого мира, глубокую благость всего, что окружало его, сладостную связь между собой и всем сущим – и понял, что радость, которую он чувствовал сейчас в себе, не так в нем самом, как дышит вокруг него повсюду, в алмазном небе с серебряным блюдом второго ночного солнца, в диком животном в воде, расплескавшим вместе с брызгами ауру лунного сияния, в только что очнувшихся силуэтах друзей и новых земляков на холме, в туче, все еще набухающей дождем.

Он понял, что мир вовсе не борьба с неизвестным Хозяином, тем более что этим хозяином вполне мог оказаться и он сам, не череда хищных случайностей в перевернутом мире пилигримов, а мерцающая радость, привязанность друзей, ставящих во главу угла долг, а не бесчестье и корысть, звездное небо, под которым и ему есть место.

Лука, запрокинув голову, смотрел в небо, где на освободившемся от Селены небосклоне уже сияли крупные мерцающие звезды, и вдруг тайна, дышащая в нем многие годы, прояснилась; что-то в нем шевельнулось вместе с созвездиями, и он почувствовал себя не только частицей, но и хозяином всего сущего: он понял, как попасть на корабль прямо отсюда, ничего нет проще, один шаг – и можно будет оказаться на Земле, хоть на корабле, хоть и на планете-прародительнице.

Он знал, что потребуется перепрограммировать пилигримов, потребуется уничтожить власть одних людей над другими, а главное – переправить всех на Артемиду. Эта планета-колыбель долго ждала людей, приютила малую часть, теперь примет остальных.