Но тревога за друзей жила, еще как жила.
В небольших чашках млел пар над поверхностью настоящего кофе; перед ними множество тарелочек с какими-то странными кушаньями перед ним; Лина, расставив голые локти на столе и упираясь подбородком в сомкнутые пальцы, подзуживала его съесть все разом, и Лука в самом деле не отказывался. Вся эта снедь вместе с также съедобными тарелочками таяла во рту, не оставляя тяжести ни на языке, ни в желудке, аппетит только распалялся, Лина, тихонько смеясь, утверждала, что и в самом деле наесться этим не удастся, это так, для удовольствия, не более. А вот вечером, на приеме в честь его появления, будет уже все на высшем уровне.
Тут Лука и спросил, где находятся его потерявшиеся где-то друзья и почему их нет рядом? Лина равнодушно пожала плечами: где-то здесь. У них своя компания, у нас своя. Потеряться никто не сможет, не так уж их здесь и много, детей Хозяина. На приеме сегодня они, во всяком случае, будут.
До поры не собираясь форсировать тему встречи с товарищами, Лука осматривался. Здание, где они находились, представляло собой огромный дворец, внутренность которого была заполнена почти воздушными переплетениями движущихся тротуаров, прозрачных кабинок лифтов, летающих платформ. Людей было довольно много; все куда-то спешили – поднимаясь, опускаясь, перелетая из конца в конец, – и суета подчинялась определенному ритму, возможно, этот ритм задавала музыка, пронизавшая здесь все, даже стены, музыка и цветные сполохи, пробегавшие по несущим конструкциям колоссального здания.
Лука подумал вдруг, что все вокруг не совсем такое, как ему кажется. Пока что он воспринимал все увиденное как данность, совсем не критично. Он восхищался, радовался, удивлялся. Все вокруг было слишком огромным, слишком красивым, слишком величественным. Он вдруг почувствовал, что увиденное подавляет его, он ощущал себя каким-то маленьким и беззащитным, он даже не чувствовал себя победителем зверя.
Путь их от побережья внутрь этого здания был недолгим: на движущемся тротуаре, протекавшем прямо в песке, они всей компанией достигли двухэтажного особняка, вошли внутрь, набились в лифт, все знакомо уже ухнуло, опуская компанию на неведомую глубину, затем они вышли, поднялись на пандус, продвинулись куда-то, все время теряя кого-нибудь из группы, и вдруг оказалось, что, кроме них с Линой, больше никого нет, и они уже сидят за столиком, а робот-официант с лицом пилигрима Эдварда ловко сервирует столик.
И снова он решил до поры не расспрашивать, предпочитая самому разобраться во всем. Чувство, возникшее еще на пляже, что его здесь воспринимают как существо экзотическое, но явно низшего порядка, задевало. Ему не хотелось давать повод к снисходительному с собой обращению.
– У меня такое ощущение, что вы все обо мне… о нас знаете, – осторожно спросил он.
– Свистишь? – засмеялась Лина. – Мы здесь погибаем со скуки. Арнольдик хорохорится, но что бы он делал без вас? Ваша жизнь дает и нашему существованию какой-то смысл. Ты не поверишь, но это я заметила, что пилигримы обратили на тебя внимание. Арнольд, например, делал ставку на Бешеного Юра – это несостоявшийся жених твоей Лаймы, из леопардов, а вот Матиас – он у нас самый умный – тот на твоего Лока грешил. Он считал, что настоящим революционером будет Лок. Подумать только: волк-оборотень – мессия нового мира. Нет, это, конечно, чудачество. Я была совершенно уверена, что это ты, Лука.
– Мессия? – с сомнением проговорил Лука, даже не пытаясь вдуматься, что стоит за этим словом. – Вряд ли. Куда там… Но как вы… наблюдаете за нами?
– О-о, это просто, – сказала Лина и, тут же задержав проходившего робота, что-то щелкнула у него на нагрудном пульте.
В тот же миг высоко над ними, заслонив собой лифты, тротуары и пандусы, всех плывущих туда сюда пассажиров, возник невообразимо огромный кентавр, летящий куда-то в атаку. Четко, так четко, словно кентавр был рядом, виден был разинутый в яростном крике рот, пьяные от бешенства глаза, замах коротким мечом… Вдруг наползло длинное копье, наконечник встретился с грудью кентавра и очень легко вошел в тело. Бесконечное удивление сменило ярость на грубом, топорном лице кентавра, передние ноги его подломились в коленях, и он бы упал, если бы не держался на копье, наконечник которого уже вышел у бедра. Державший копье рыцарь был уже рядом, его лошадь, бывшая раза в два выше и тяжелее кентавра, сшиблась грудь в грудь с полуконем, и рыцарю пришлось выпустить копье, чтобы удержаться в седле.
В тот же миг огромные фигуры высоко под крышей здания стали таять, последним исчезло раздосадованное из-за потери копья лицо рыцаря, мстительное выражение на нем, когда, выхватив меч, он стал рубить поверженного и, кажется, уже мертвого врага, – все исчезло. Вновь скользили подъемники и тротуары, переливались скрытые полупрозрачными стенами грузовые и пассажирские лифты, и, кажется, никто и не заметил происшедший на глазах всех смертельный бой.
– Это вы так за нами каждый раз подсматриваете? – подавленно спросил Лука.
– Ну да. Поэтому мы все о вас и знаем, – подтвердила Лина.
– Но почему?
Лука хотел спросить: по какому праву они подсматривают? Хотел спросить: не чувствуют ли они здесь, что подсматривать так – не совсем хорошо. Что в этом есть что-то отвратительное и подлое. Но Лина была далека от его ощущений. Она удивленно пожала плечами и сказала, нимало не задумываясь:
– Потому что интересно. У нас же не жизнь, а скука смертельная. Мы бы без вас совсем тронулись бы. Или сгнили бы в психотропных грезах. Немного спасают суррогатные переживания. Тут, конечно, не поспоришь, штука сильная. Но вы все-таки настоящие, а нам приходится придумывать. Вот Матиас – это гений. Он что ни придумает, так мороз по коже. Но многие против. Его даже некоторые дьяволом считают. Только я думаю, все это тоже со скуки: не нравится – не участвуй. Да что это я говорю, ты сам увидишь.
Он сердился на себя: желание скорейшим образом понять и, возможно, принять все особенности этого вновь открытого мира боролось с боязнью выглядеть глупым дикарем в глазах здешних удивительно свободных и чистых людей. Потянулся по виадуку целый поезд, вагоны были окрашены разными цветами, или, вернее, цвета переходили с вагона на вагон даже быстрее, чем двигался сам состав. Лука сошел вслед за Линой с движущегося тротуара и направился к небольшому дому вдоль маслянисто-черной улочки, дрожащей от резных теней под их осторожно ступающими ногами. Ветерок слабо раскачивал ветки над головой, и тени листьев, кажется, раскачивали тротуар под ногами.
Так он попал в свой новый дом. Лина показала ему комнаты и ушла, оставив неуловимый след какой-то давно знакомой, золотой, летучей линии, сразу исчезнувшей, сменившейся наплывом безнадежного томления, все прелесть и богатство которого была в его неосознанности и неутолимости.
Осмотревшись, он обнаружил, что живет на последнем этаже высотного дома, и сверху видна река, а за ней – бескрайние девственные леса другой стороны Земли, где нет ни лесных, ни рыцарей, ни римлян, нет вообще людей, только звери, птицы, деревья и свобода.
Глава 50
Народу в зале собралось так много, что сверху были видны одни головы. Все слушали, как на возвышенности пел уже знакомый Луке Виктор, маленький брюнет. Лука, уже более часа находившийся на приеме, устроенном в его честь, устал от всеобщего внимания. Идея Лины забраться сюда, на балкон, показалась удачной. И верно, хоть на время спрятаться от других было необходимо.
Он прошел вслед за Линой через наружную дверь. Уже стемнело. Прием проходил на последнем этаже высотного дома, а здесь, на крыше, располагался небольшой сад. Прямо под открытым небом росли деревья и кустарники. И судя по сильному аромату, здесь было много цветов. А еще были звезды, внизу же застыло, разрезанное пополам лунным столбом, огромное и дышащее море.
Лина протянула ему бокал, который она взяла, кажется, просто из темноты. Она была почти его роста, может быть, чуть-чуть выше. Улыбаясь, она сделала глоток из своего бокала. Казалось, она чего-то ждала. Не дождавшись, спросила:
