— В тот день, когда я увидел Амелию, женщину, о которой я говорю, в аэропорту, с ней были две маленькие девочки, одна с темно-каштановыми кудряшками, другая — с длинными светлыми волосами. Они умоляли ее купить конфеты в магазине аэропорта, причем обе одновременно. Я сидел в отдалении, в зоне ожидания у выхода, и просто наблюдал за ней. Уступив своим дочерям, она откинулась на спинку кресла, глубоко вздохнула и улыбнулась. Я увидел счастье на ее прекрасном лице.

Мальчик бросает на меня взгляд и вынимает наушники из ушей.

— Любите поболтать? — спрашивает он. Должно быть, его голос только что начал меняться, потому что для его возраста он прозвучал весьма глубоко. Мне стало интересно, почему он путешествует один. Может, он навещал семью или убегал?

— Когда я перестаю говорить, начинаю много думать, а это никогда не приносит ничего хорошего. Разговоры очищают душу.

— В этом есть смысл, — соглашается он, что меня удивляет.

— Так что, хочешь узнать, подошел ли я к ней и заговорил? — спрашиваю я его.

Мальчик пожимает плечами.

— Думаю, да. — Он ведет себя так, будто ему все равно, но я чувствую, ему интересно, к чему приведет эта история.

— Я не решился подойти к ней сразу. После столь долгих поисков мне хотелось подумать, как лучше поступить. Спустя несколько минут наблюдения рядом с ней присел хорошо одетый мужчина, которого я принял за мужа Амелии. Мужчина оказался обаятельным, и она счастливо улыбалась, пока они разговаривали. Я помню, как он сказал что-то, рассмешившее ее, а потом они занялись чтением своих журналов. Один раз она толкнула его локтем, чтобы показать картинку в журнале, который читала, и он хихикнул в ответ. Она была счастлива. Это было очевидно. Когда их дочери вернулись из магазина, они обняли и поцеловали каждую девочку в щеку, после чего сестренки уселись на лавочку и стали есть свои конфеты. Семья выглядела воплощением идеальности. Я позавидовал мужу Амелии, ведь у него было все, о чем я всегда мечтал. Несмотря на все время, потраченное на ее поиски, я почувствовал облегчение, узнав, что она счастлива и здорова. Казалось, это было то завершение, которое позволяло мне жить дальше. Не нужно было больше гадать о ее судьбе.

— Вы даже не поздоровались? — удивляется парень.

— Нет, я этого не сделал, и знаешь почему?

Он в замешательстве качает головой.

— Почему?

— Если бы я подошел к Амелии, все ее воспоминания, как плохие, так и хорошие, тут же вернулись бы, а я не хотел для нее такого. Она перенесла ужасные вещи, но, судя по всему, ее жизнь была хорошей. Хотя я и желал всегда стать частью этой жизни, я чувствовал себя вполне удовлетворенным, зная, что ее мечта сбылась.

— Я бы подошел к ней, — замечает мальчик. — Что, если она была счастлива лишь до некоторой степени?

— В некоторой степени? — уточняю я.

— Да, как моя мама делала большую часть моей жизни до прошлого года.

Развод. Бедный ребенок. Уверен, ему должно быть тяжело.

— Развод? — спрашиваю я, чтобы подтвердить свою догадку.

— Да, я сказал маме, что если она хочет быть счастливой, ей нужно уйти от моего отца и начать жить собственной жизнью. — Я ошеломлен его словами. Он такой зрелый и рациональный для столь юного возраста.

— Ты очень умный парень.

— Я просто знаю, что не хотел бы вырасти несчастным человеком, — объясняет он. — Вот почему я бы подошел к этой женщине.

— Я не был несчастен, — поправляю я его.

— Вы позволили какому-то другому парню быть с вашей женщиной? Не думаю, что это сделало бы меня очень счастливым, — хмыкает он.

— Сколько тебе лет, сынок?

— Пятнадцать, — отвечает мой сосед, расправляя плечи, чтобы казаться немного выше.

— Ах, так ты только начинаешь встречаться с девочками? — спрашиваю я его.

Он снова пожимает плечами.

— Э, девчонки в моей школе вроде как су… они заносчивые.

— Понимаю. Большинство женщин вели себя так и в сороковые, но не моя Амелия. Она была такой милой.

— Где вы познакомились? — мальчишка задает вопрос, который заставляет мое горло сжиматься всякий раз, когда он звучит, даже спустя семьдесят четыре года. Я не считаю нужным скрывать свою историю, но с годами обсуждать ее стало ненамного легче.

— Во время Второй мировой войны в концентрационном лагере.

Предполагаю, что в свои пятнадцать лет он уже успел узнать о Холокосте на уроках истории, и, скорее всего, именно поэтому у него отпадает челюсть.

— Вы пережили Холокост? — спрашивает он, глядя на меня так, словно я живой призрак.

Я смотрю в окно на размытые деревья, мимо которых мы проезжаем, улучаю момент, чтобы избежать зрительного контакта, пока признаюсь в правде.

— Я был одним из плохих парней, — отвечаю ему.

— Вы были наци… нацистом. — Это слово произнесено как будто ругательство… оскорбление. Так и должно быть; правда причиняет боль, независимо от того, выбирал я этот путь или нет.

— Да, нас называли нацистами, но я именовал себя солдатом. Я ушел в армию по желанию родителей, и у меня просто не было выбора. Иногда жизнь увлекает тебя, и не зная, где остановка, ты просто продолжаешь двигаться, пока поездка не закончится? — он не понимает, о чем я говорю, и это нормально.

— Вау, — только и произносит он.

Выражение его лица и запинка — типичная реакция людей всех возрастов.

— Меня приговорили к десяти годам тюрьмы, но я и мухи не обидел. И наказали лишь за то, что я поступил правильно.

— Вау, — снова повторяет мой сосед. — Амелия тоже была… эм… солдатом?

— Нет, сынок, она была жертвой.

— Еврейка? — уточняет он, и его глаза расширяются от шока.

— Личностью, — поправляю я. — Прекрасный, замечательный, любящий человек, которого я любил больше собственной жизни.

— Это безумие, — шокировано говорит он. — И вы больше никогда с ней не разговаривали?

— Нет, еще не говорил.

На несколько мгновений повисает тишина, прежде чем мальчик продолжает расспросы.

— Сэр, при всем моем уважении, вы выглядите так, словно прожили долгую жизнь. Чего именно вы ждете?

Я откидываю голову на спинку сиденья и закрываю глаза, зная, что если вздремну, эта поездка пролетит намного быстрее.

— Я жду конца этой поездки, — говорю я ему, — и она почти закончилась.

— Вы собираетесь встретиться с Амелией? — спрашивает он, сгорая от любопытства.

— Да. Я опоздал на семьдесят четыре года, но, наконец, смогу снова поговорить со своей любовью.

— Это потрясающе, сэр.

— Да, это просто потрясающе, если не сказать больше. — Мальчик улыбается, поднимая наушники с колен. — Сынок, сделай мне одолжение, — обращаюсь я к нему, прежде чем наушники оказываются на его ушах. — Не влюбляйся, пока не будешь готов провести с ней всю оставшуюся жизнь. — Вот и весь мой непрошеный совет на сегодня.

Мой сон идеально совпал с концом поездки, когда мы подъехали к Южному вокзалу в Бостоне.

— Эй, сынок, не поможешь мне с сумкой? У меня повреждена рука. — Парень смотрит на мой протез и открывает рот, готовый, как я полагаю, задать еще одну порцию вопросов.

— Это из-за войны? — спрашивает он таким тоном, каким спросил бы мальчик, сравнивая шрамы с показателями выносливости.

— Увечье не достижение, но да, это так.

— Было больно?

— Да, но я испытывал и более сильную боль. — Многие люди не знают, что сердце способно сделать с телом. По моему опыту, физическая боль никогда не могла сравниться с тем эмоциональным потрясением, через которое пришлось пройти моему сердцу.

Мальчишка подхватывает мою сумку и протягивает ее к моей здоровой руке.

— Было приятно познакомиться с вами, сэр.

— Чарли, — говорю я ему, ставя свою сумку на пол и протягивая руку для пожатия.

— Дэнни, — представляется он. — Я рад, что вы сегодня сидели рядом со мной.

— Мне было очень приятно. — Я наклоняю голову и поднимаю свою сумку.

Мы выходим из поезда, и я пробираюсь через терминал, чтобы поймать такси, но как только подхожу к выходу, молодая женщина кладет мне руку на плечо.