Сзади подошел Тирсвад, накинул ей на плечи свой большой плащ, а затем сжал ее в объятиях поверх плаща. Динка расслабленно прильнула к его груди.

— Тебе приснилось что-то плохое? — участливо спросил он.

— Хуже, — вздохнула Динка, плотнее прижимаясь к его груди. — Со мной такое уже было, когда вас посадили в клетки. Я была совсем и одна, и мне среди ночи стало страшно. А потом оказалось, что вы… — она всхлипнула, захваченная болезненными воспоминаниями.

— Т-ш-ш, все хорошо, — попытался успокоить ее Тирсвад. — Ты не одна. Мы рядом с тобой.

— А Дайм? Он там совсем один. И это я виновата, что так получилось, — снова разрыдалась Динка.

Шторос развернулся спиной к перилам и, отклонившись чуть назад за борт, посмотрел сквозь Динку.

— Ты бессмысленно тратишь силы, обвиняя себя, — проговорил он, глядя перед собой невидящими глазами. — Сделанного не воротишь. Раз уж нам не дано вернуться назад, мы должны быть сильными, чтобы двигаться вперед.

Динка согласно кивнула. Она не понимала, что происходило в его голове и почему он вдруг так холоден с ней. Но она все равно была ему благодарна за то, что он не сдавался и прилагал все силы, чтобы вернуть Дайма.

— Раз ты со мной согласна, пойдем спать, — проговорил Шторос, отталкиваясь от ограждения и направляясь в сторону кубрика. Хоегард молча пошел за ним следом. Динка посмотрела в их спины, но осталась стоять на месте, прислонившись к Тирсваду. На маленьком корабле расстояние между бортом и кубриком было всего в пару шагов. Поэтому Шторос беспрепятственно скрылся с ее глаз за переборкой. Возможно, сейчас он стоит прямо за этой стенкой, прижавшись к ней спиной и с трудом дыша. Но все равно почему-то хочет быть от нее как можно дальше…

С Хоегардом тоже что-то происходило. Он больше не шутил, ничего не рассказывал, не приближался к ней и вообще превратился в безмолвную тень, следующую за Шторосом. Когда она последний раз видела его обычным? В трактире, когда они поняли, что Дайм не придет. Тогда Хоегард еще пытался шуткой разрядить напряжение. И на приеме у лекарки, когда он каждую минуту был рядом, защищая ее своим спокойствием от панического страха и унижения.

— Что с ними? — спросила она у Тирсвада. — Я чувствую, что что-то не так. Они злятся на меня? Ненавидят меня?

Но Тирсвад не отвечал, глядя вдаль и продолжая обнимать ее.

Они вернулись в кубрик, когда уже почти рассвело и, наплевав на неудобные одиночные тюфяки, уснули прямо на полу сжимая друг друга в объятиях и сплетаясь руками и ногами.

Утром Динку разбудило шумное дыхание. В спальне никого не было, кроме нее и Тирсвада. Тирсвад, вопреки обыкновению, не обнимал ее спящую, а повернулся к ней спиной и прерывисто сопел. Динка с любопытством приподнялась на локте и заглянула ему через плечо.

О пресветлый! Она и раньше видела, как такое делает Шторос, и догадывалась, что все мужчины так или иначе занимаются таким. Но Тирсвад…

Он лежал на левом боку, зажмурив глаза и приоткрыв рот. На лице застыло блаженное выражение. Его штаны были развязаны и приспущены, высвобождая большой напряженный член с бархатисто-красной головкой, на вершинке которой поблескивала капелька жидкости. А его правая рука сжимала ствол члена и ритмично двигалась вверх и вниз, то прикрывая головку крайней плотью, то снова обнажая ее. Он часто шумно дышал и вздрагивал всем телом от накатывающего удовольствия. И совсем не замечал подсматривающую за ним Динку. Это было так трогательно и, одновременно возбуждающе.

Динка придвинулась к нему вплотную и, обняв его со спины вокруг пояса, положила свою руку поверх его двигающейся вверх и вниз руки. Тирсвад смущенно охнул и попытался натянуть спущенные штаны, пряча свое достоинство. Но Динка не позволила, вернув его руку на прежнее место и положив сверху свою ладонь. Тирсвад застонал, но продолжить прерванное не решался.

— Динка, не надо, — прохрипел он, убирая ее руку. — Я… прости меня…

— М-м, — Динка еще плотнее прижалась к его спине, одной рукой обхватывая его член, а другой проводя по своему животу и опуская ее под завязки своих штанов. — Хочу тебя, — простонала она, двигая своей ладошкой по его стволу.

— Тебе нельзя, — прошептал он, рвано выдыхая в такт движения ее руки.

— Лекарка сказала, что мужчинам нельзя меня трогать, — пробормотала Динка, проводя языком вдоль его позвоночника, — но ничего не сказала о том, что мне нельзя трогать моих мужчин.

— О-о, — Тирсвад выгнулся, подаваясь бедрами вперед и толкаясь членом в ее руку.

Динка ответила ему стоном, проведя пальчиком своей второй руки у себя между ног.

— Ты… сама себя ласкаешь? — выдохнул он. — Я хочу… это видеть.

— М-м-м-м, не-ет, — Динка замотала головой, лаская себя все интенсивнее и вздрагивая от острого зашкаливающего удовольствия. Про вторую руку на его стволе она уже забыла, и Тирсвад накрыл ее ладонь своей рукой, напоминая о себе.

Жгучий стыд от собственных непотребных действий, близость его тела, запах его желания и страх того, что кто-то может зайти в любую минуту смешивались в возбуждающий коктейль, от которого по коже бежали мурашки, и сладострастный стон сам рвался из горла.

Тирсвад ускорял движения на своем члене, сжимая свою большую руку поверх ее ладони, и Динка яростно ласкала себя в том же темпе другой рукой, скользя пальчиками по чувствительной плоти промежности и сжимая зубами кожу на его спине. После всего пережитого ее душа нуждалась в отдыхе, а тело в разрядке. Несмотря на то, что им запретили плотские удовольствия, ее мужчины все равно оставались рядом, поддерживали ее, заботились. Как же ей хотелось, чтобы все вновь было как раньше, чтобы все четверо ее мужчин были здесь с ней и беспрепятственно ласкали ее. Как же сильно она любила их! Всех одновременно и каждого по отдельности.

Ее мужчины… Динка напряглась, закусив губу, и с головой нырнула в пылающую лаву удовольствия, растекаясь каплями и переплавляясь заново. Тирсвад тоже застонал и, вздрогнув, совершил несколько поступательных движений бедрами. По члену, зажатому в их сплетенных руках, прошла волна сокращений и на грязный деревянный пол, на котором они лежали с тихим шлепком плеснуло семя.

Он тут же разжал свою руку, сведенную поверх ее руки судорогой наслаждения, и, убрав ее ладонь со своего члена, переплел с ней пальцы. Некоторое время они лежали, прижавшись друг к другу и восстанавливая дыхание.

Тирсвад, поправив штаны свободной рукой, повернулся к ней и заглянул ей в глаза. Динка зажмурилась. Теперь смотреть на него и даже думать о том, чем они занимались, было стыдно. Он молча поцеловал тыльную сторону ее руки, которой она только что ласкала его и, выпустив ее, кончиками пальцев убрал прядку, упавшую ей на лицо. Она снова открыла глаза и посмотрела в его лицо. С ним было так хорошо! Он не лез в душу, не указывал ей, что делать, не поучал и не обвинял ни в чем. Ему достаточно было просто быть рядом. Вот только… был бы он рядом, если бы у него был выбор? Если бы он мог свободно выбирать среди разных Варрэн-Лин, выбрал бы он ее, Динку? Динка посмотрела в карие глаза под пушистыми черными ресницами, пытаясь угадать, о чем он сейчас думает. И поняла, что выбрал бы. Что, несмотря на странные обстоятельства их встречи, она, Динка, именно та, которая ему нужна. И никакая другая ее не заменит.

Динка поднялась с пола, затянув шнурок на штанах и напоследок погладив Тирсвада по плечу, и направилась на поиски Штороса. Он каким-то непостижимым образом умудрялся с каждым днем растягивать свой поводок, удаляясь от нее все дальше. Динка могла понять его желание, но тревога ее от этого меньше не становилась.

Шторос с Хоегардом стояли вместе с Джо на капитанском мостике, находящемся на крыше кубрика, как раз над спальной комнатой. Втроем они склонились над картой и что-то оживленно обсуждали. Шторос выглядел неважно: бледный, с каплями холодного пота на лбу и часто вздымающейся грудью. Но когда Динка шагнула к лестнице, ведущей на крышу кубрика, безошибочно нашел ее глазами и отрицательно покачал головой. Динка так и замерла, вцепившись в поручень и поставив одну ногу на первую ступеньку. Неужели он настолько не хочет, чтобы она приближалась, что готов терпеть плохое самочувствие? Хоегард даже не посмотрел в ее сторону. Не заметил или… не захотел?