С машиной мне помог сосед, у которого в гараже пылилась старая «Волга». Василий Юрьевич был старожилой этого дачного поселка и, как многие местные жители, проживал здесь на постоянной основе.

Мне было лет девять, когда я впервые познакомись с ним. Ох, и долго ныло мое ухо после этого знакомства — Василий Юрьевич старательно мне его покрутил за ободранную яблоню. А Алиска стояла в стороне, нервно сминала края нежно-розового платья и скромно просила его: «Дяденька, отпустите Марину. Она не виновата. Это я. Я сломала ветку!» Но кто бы поверил этому маленькому ангелу с двумя огромными голубыми бантами и такими же голубыми глазами. А я? Я носила исключительно пацанские джинсы и заношеные до состояния марли футболки. Так что уши, как правило, трепали мне, а я в отместку трепала всем нервы. Но потом все помеялось местами. И злой сосед стал моим соратником на долгие годы юности. И от этого было еще тяжелей видеть разочарование в выцветших из-за прожитых лет глазах.

Помявшись на знакомом крыльце, все-таки постучала в дверь.

Где-то послышалось недовольное бормотание и скрип. Я, как на яву, представила Василия Юрьевича, который медленно поднимается с продавленного кресла, следом за ним на пол падает шерстяной плед, он разворачивается и, привычно прихрамывая на правую ногу, идет к двери, за которой замерла я.

— Долго же пришлось тебя ждать, — укоризнено, после минутной заминки, проговорил пожилой мужчина, и сразу отступил в сторону, пропуская меня.

И я прошла. Разные смутные чувства одолевали меня, что разбираться какое из них пребладает — попусту терять время. Я выбираю радость, пусь это будет она.

— Я говорил твоей тетке и теперь говорю тебе: не стоит винить себя во всех грехах.

Он прошел вперед к небольшому буфету и открыл дверцу доставая конфетницу с мармеладом, который я терпеть не могу.

— Не стой, — отвлекся он от своего занятия. — Щелкни чайник.

Я подскочила с места и понеслась исполнять поручение с такой скоростью, словно услышала выстрел спортивного пистолета на старте.

Чайник закипел быстро, все это время Василий Юрьевич расставлял на небольшом журнальном столике тарелочки с вареньем. Они все были настолько аккуратными, словно взяты из картины какого-то советского художника и выставлены на обозрение. Казалось, Василий Юрьевич только и ждал, что к нему кто-то придет, раз так быстро организовал стол.

Чаем я занялась самостоятельно. И это у меня получилось довольно ловко. Все лежало на своих привычных места, как и тогда, когда я почти поселилалась у этого нелюдимого мужчины.

Мы сели напротив друг друга и взяла в руки по чашке пускающего пар чая.

— Ну и где ты была, что не навещала старика? — укоризнено протянул Василий Юрьевич.

Я обомлела от такого вопроса. А он ждал, что я буду навещать? Никогда непокидающее меня чувство вины вновь напомнило о себе ядовитыми словами. Они, слова, были неоправданны и несправедливы, но настолько тяжелы, что удержать их в себе я не смогла.

— Не думаю, что меня здесь кто-то ждет. Мне было некогда, да и сейчас я довольно сильно тороплюсь.

— Все еще винишь себя в произошедшем?

Мои руки, в которых я держала чашку горячего чая, затряслись. Чай едва не выплюснулся на пол, едва не ошпарив меня.

— А разве я не виновата? — с вызовом посмотрела на мужчину, который, казазалось, завел этот разговор из праздного любопытства.

— Твоя вина в этом тоже есть.

«Тоже» — я едва не вскрикнула. Да она полностью на мне!

— Не заводись так, — спокойно произмес он.

Но меня уже было не остановить. Я подскочила на ноги и направилась к выходу. Какое же теперь чувство преобладало? Страх? Боль?

— Марина! Постой!

Я замерла у самой двери.

Василий Юрьевич подошел со спины и протянул мне зеленый кубик мармелада.

Осторожно забрала сладость.

— Я не хотел тебя обидеть или… что-то поставить в укор.

— Поняла.

А я не хотела звучать обиженой девочкой, но только горечь отчетливо прозвучала и осталась послевкусием на языке.

Василий Юрьевич усмехнулся:

— Знаю. Приходила-то что?

Я уже заснула мармелад в рот, он раздажающе лег сахаром на зубах — терпеть не могу мармелад.

— Машину попросить, — глухо произнесла, понимая насколько неуместно это звучит.

Василий Юрьевич ответил не сразу.

— Ты села за руль? — наконец, выдал он.

— У меня не было выхода, — произнесла с ощущением полной обреченности.

Потупила глаза. Странно и циклично проходит время. В моменты, когда моя жизнь находится на волоске — я всегда оказываюсь за рулем. Земля делает очередной круг — а я возвращаюсь к тому же, от чего бежала.

— Ну, и правильно. Будет в тебе толк, — кивнул он.

Рукой потянулся в ключницу, которая висела возле входной двери и имитирова часы с кукушкой, ловко выуживая оттуда ключ от «Волги».

— Возвращайся, Марин. Поговорим.

Сжав кркпко ключ я неуверенно кивнула, а затем так же неуверенно приобняла его за широкие плечи.

Марина Глушкова

Алексей дышал тяжело и глубоко, но упорно делал вид, что чувствует себя превосходно. Старался шутить, но это получалось у него из рук вон плохо. Я же была настроена серьезно и решительно и просто игнорировала больного.

— Давай пошустрей! Иди на выход и ложись на заднее сидение, чтобы тебя никто не видел.

Алексей медленно двинулся к выходу, я провожала его внимательным взглядом. Стоять может, — значит все не так плохо.

Сама принялась накручивать на голову небольшой пятнистый платок, который нашла в тетушкиных закромах, чтобы скрыть свою приметную шевелюру, остальная моя одежа состояла из черных лосин и широкой черной футболки, Алексею достался наряд из дядиного гардероба — темная футболка и видавшие лучшие времена брюки.

По мне, так мы смотрелись довольно органично — молодая семья дачников, не хватает только парочки шаловливых и вечно лезущих повсюду ребятишек.

Когда я вышла из дома, Алексей уже устроился на заднем сиденье. Места ему явно было мало, но потерпит. Бросила ему мягкий плед, пусть устраивается. Наше путешествие обещает быть недолгим и, возможно, неспокойным.

Мы, словно на катере по узкому руслу речки, плавно маневрировали между плотно жавшимися друг к другу домам. Машина шла ровно, но зная Василия Юрьевича, лучшего инструктора по вождению в прошлом, — иначе быть и не могло.

Алексей Строков

Плохое самочувствие преследовало меня где-то с полуночи. Легкое недомогание и озноб не давали нормально уснуть, приходилось прикладывать усилия, чтобы не издавать шум. Будить эту авантюристку не было никакого желания.

Если с самого начала она меня интриговала своей внешностью, затем раздражала своим взбалмошным характером, восхищала силой духа, то сейчас стала просто бесить.

Видеть ее не хотелось, от слова — совсем. Как можно быть такой…? Как можно вообще настолько любить деньги и не ценить себя. Или ценить себя, но в денежном эквиваленте. Да, второй вариант более правильный.

Мысль, что эта девчонка продалась, кружила голову не хуже, чем алкоголь. Злой и беспощадный. Я знаю много подобных историй, но еще ни одна не вызывала у меня такого бешенства. Быть может, от этой глуши я ожидал большего.

Перед самым рассветом я не выдержал и поднялся. Мокрая майка противно прильнула к телу, а в горле пересохло. Глоток воды казался наилучшим из благ.

Ноги отказывались слушаться, но я упорно шел к раковине. Искать в потемках кружку не было ни сил, ни желания — и я бросился к раковине.

Досадное шипение воздуха донеслось из крана, стоило лишь подставить под него ладони.

— Что ты делаешь? — донеслось возмущенное со спины.

В блеклом свете рассвета, который просачивался в дом сквозь тонкие занавески, возник силуэт мелкой фурии. Волосы торчали в разные стороны, растянутые вещи мешком висели на худых плечах.

— Погано выглядишь, — вынесла вердикт, после минутной заминки Марина. — Иди ложись, я принесу воды.