— Мы с ней почитай чуть не полжизни вместе, малой! — живо откликнулся дедок. — Я её с боя в германских окопах взял! — с гордостью произнес он. — А сколь мы с ней врагов вместе положили — и не сосчитать! И в Империалистическую, и в гражданскую, да и в нонешнюю уже столько фрицев отщелкали — аж дух захватывает! — Старик улыбнулся еще шире, его изборожденное глубокими мимическими морщинами лицо стало похоже на сморщенное печеное яблоко.

Хотя, в общем, выглядел старичок для своих лет вполне себе крепким. Если уж он спокойно «выживал» в лесу с партизанами, проходя ежедневные многокилометровые марши, то и моему молодому телу вполне мог и фору дать.

И руки у него совсем не трясутся. А если он в отряде за снайпера, то и с глазами, наверное, никаких проблем нет. Похоже, что он из тех охотников, которые до самой смерти белку в глаз стреляют.

— Ну что, командир, — изготовившись к стрельбе, поинтересовался дед Маркей, — когда уже отмашка будет? А то мы с моей милкой дюже соскучилися по привычной работе!

— Подожди, дед! — Упреждающе выставил ладонь товарищ Суровый. — Пусть сперва специалист посмотрит: пора, али еще подождать? Он кашу заварил, ему и отмашку давать. Да, товарищи, познакомьтесь — товарищ Чума! — представил меня командир. — Из самой Москвы человек прибыл! С ответственным правительственным заданием! Ну, и между делом, решил и нам помочь…

— Чёт, паря, больно ты молод, для ответственного задания, — не сдержавшись, ехидно хохотнул дедок. — Но ежели это ты такое с этими упырями сотворил, то вот тебе моя рука! — Протянул он мне небольшую сухую ладошку. — Дед Маркей меня туточки все величають. Ну и ты, стал быть, так же зови.

Рукопожатие деда, несмотря на кажущуюся хрупкость ладони оказалось железным. У меня даже пальцы занемели. Но я стойко выдержал такое проявление уважения.

— Вот и познакомилися с товарищем Холерой! — Довольно ухмыльнулся старик, наконец отпуская мою руку.

— С чумой, — поправил я деда.

— Чума, холера — всё едино! — Отмахнулся старик, не собираясь забивать себе голову названиями болезней.

— Ох, дед, и договоришься ты у меня! — Пригрозил пальцем старику командир. — А это — моя правая рука, — произнёс он дале, указав на мужика с биноклем, — товарищ политрук…

— Судя по нашивкам — товарищ старший политрук? — уточнил я.

— Так-то, да — старший, — согласился мужик, отрываясь от бинокля. «Товарищ политрук» — это оперативный псевдоним.

Мы пожали друг другу руки, и я спросил:

— Можно бинокль, товарищ политрук? Хочу оценить, насколько далеко зашел процесс…

— Судя по отвратной вони, — вновь хихикнул дед Маркей, — процесс идёт как надо! Никто из ерманцев на ноги подняться не может! Давайте ужо начнём, что ль? Избавим бедолаг от мучительных страданий! — толкнул воодушевляющую речь старичок.

— Сейчас-сейчас… — произнес я, припадая к окулярам бинокля, переданного политруком.

На первый взгляд, КПП, перегораживающее центральный въезд в Тарасовку, выглядело пустынным и брошенным — ни одной живой души. Но это лишь на первый…

Стоило немного сместить направление взгляда, как я тут же заметил торчащую из кустов белобрысую стриженную макушку. А мой «неожиданно прорезавшийся» ночью слух зафиксировал весьма немузыкальные звуки, доносящиеся оттуда же. Еще немного поводив биноклем, я засек еще одного горе оккупанта, засевшего со спущенными штанами немного поодаль от первого. Его белоснежная задница просвечивала сквозь редкую зеленую поросль.

Остальные скрылись более тщательно, обнаружить их я так и не сумел. Но это и не суть — моё проклятие действовало, и была, пусть и маленькая, но победа! Первый шажок к обретению настоящего колдовского могущества. Вот тогда-то я и смогу кошмарить этих утырков совсем не по-детски.

Однако, кое-что меня немного смущало. По всем расчетам колдовство еще не должно было дойти до настолько активной фазы. Мамаша говорила, что даже самыми ураганными темпами проклятие будет развиваться не менее четырех-пяти часов. А еще даже трех не прошло.

К тому, отсюда надо вычесть время на приготовление и приём пищи личным составом. Сейчас оно от силы должно было отыграться на пухлом поваре — пациент ноль, которого я проклял первым. Но, судя по открывшейся мне картинке — проклятие развивалось куда быстрее.

— Когда сменился патруль? — поинтересовался я, не отрывая глаз от бинокля.

— При мне смены караула не было, — сообщил политрук, взглянув на часы. — Где-то с полтора часа назад привезли завтрак, а спустя час — час пятнадцать все эти гады разбежались вприпрыжку по кустам. Иногда кто-нибудь из них возвращался, подтягивая штаны, но почти тут же убегал обратно.

— Значит, где-то час… — задумчиво произнес я, теребя в руках потертый ремешок бинокля.

Остальные фрицы должны были принять пищу еще раньше, чем караульные. Ведь им её надо было еще и подвезти. Похоже, что действительно пора начинать, пока эпидемия «червлёной дрисни» не перебросилось на гражданское население.

— Ну, чего там, малой? — Дед нетерпеливо теребил приклад своей снайперки. — Пора? А?

— Маркей! — опять одёрнул его командир. — Ты когда субординацию научишься соблюдать? Какой он тебе малой?

— Ой, да сколько мне осталось той субординации? — ни разу не смутившись, отозвался старикан. — Я в Империалистическую и енералов по-матушке и по-батюшке посылать не стеснялся. И ничего, жив-здоров — вся грудь в Егориях! И нынешнее руководство тоже, как за здрасьте, приложить могу… Чего уж теперь-то её соблюдать, субординацию твою? А малой, потому, как в сравнении со мной — ваще сопля соплёй!

Товарищ Суровый переглянулся с политруком, покачал головой и виновато развел руками:

— Ну, вот что с ним поделать, товарищ Чума? Хоть кол на голове теши — всё едино! Но человек он хороший, душевный. А как снайперу и вовсе цены нет!

Чумовой им, однако дедок попался! С таким точно не соскучишься.

— А что с такими героями делать полагается? — ехидно прищурившись, риторически поинтересовался я. — Конечно наградить! Что мы, хуже царя-батюшки? Вон, какой у него иконостас! Полный Георгиевский кавалер, дед Маркей?

— Чутка до полного набора не хватило, — печально вздохнул старикан, распахнув фуфайку. — Три Егория, — похвалился он наградами. А потом царя скинули, а я взял свою милую, и за Советы пошел воевать. А там Георгиев уже не раздавали… Только красными революционными шароварами было разок. Начдиву — «Красное знамя», а мне — шаровары! Настоящие! С кожаным задом! Прямо как у самого Буденного! Жаль, не сохранились — на стенку бы дома повесил, — продолжал балагурить старичок, — на самое видное место!

— Дед, да ты настоящий герой! — Я протянул старику руку еще раз, которую тот с удовольствием пожал. — Горжусь, что довелось рядом с тобой воевать!

— Так можно фрица бить, аль нет? — вновь припал к винтовке дед Маркей.

— Можно… — произнес я, вновь поднося бинокль к глазам.

Едва я «дал отмашку», как старик тут же сделал два быстрых выстрела. Почти не целясь и не прикладываясь к оптическому прицела. Пальнул в белый свет, как в копеечку. Однако, мне было прекрасно видно, как брызнула красной взвесью белобрысая макушка фрица, оросив теплой кровушкой сочную зелень кустов.

А затем, раскинув руки, из кустов вывалился второй фашист, которому старик засандалил тяжелую пулю прямиком в сердце. А ведь старикан, как и я, мог видеть только его белую задницу. Но, несмотря на это, дед Маркей сумел точно рассчитать куда послать «свинцовый привет» от партизан.

Причем, всё это он проделал, совершенно не глядя в оптику. Да и стрелял почти «навскидку», не тратя время на долгий поиск цели. Вот это класс! Вот это опыт! Ему бы не немцев на фронте отстреливать, а передавать этот опыт молодым бойцам в снайперской школе.

Хотя, может быть, он просто один из тех самородков, которые нет-нет, да и встречаются на просторах нашей великой Родины. И научить таким «фокусам» попросту невозможно!

После первых двух выстрелов с «насиженных мест» сорвалось еще трое перепуганных оккупантов, которые, путаясь в спущенных штанах кинулись врассыпную. Едва они дернулись, старик с абсолютно невозмутимым выражением лица добил три оставшихся патрона, а затем сноровисто перезарядил винтовку, даже не пытаясь разглядеть результат.