В моей руке тут же появился уже знакомый потрепанный талмуд.

— А мне откуда это знать? — Пожала плечами тёщенька. — Простецам то, что в ведах написано не узреть. Дар для этого нужо̀н, — вновь по привычке перешла она на «крестьянский» говорок. — А мать у меня на пятом чине была, поэтому простые заклинания и не использовала почти.

— А, вот оно, как… — задумчиво произнес я.

Вполне обоснованная защита ценной информации. Так сказать, под грифом «для служебного пользования». Нет, подобная информация должна под грифом «особой важности» проходить, иначе, зачем столько заморочек? Я положил книгу на стол и перевернул обложку. И первое же проклятие, описанное в ведах, поставило меня в капитальный тупик, ибо называлось оно — «Червлёная дрисня».

Друзья! Спасибо вам огромное за помощь и поддержку! Благодаря вашему интересу, книга постоянно находится в виджете «Популярное», практически не выходя оттуда. Вы лучшие!

А теперь у меня вопрос к знатокам: какой, по вашему мнению, гарнизон немцев расквартирован в Тарасовке, если она является важным железнодорожным узлом? Род войск, численность, вооружение — всё, что с этим может быть связано?

Всех Благ!

[1] Гримуа́р, или гримория, также известен как «книга заклинаний», «волшебная книга») — книга, учебник магии, обычно включающий инструкции по созданию магических предметов, таких как талисманы и амулеты, выполнению магических заклинаний, наведению чар, проведению гаданий, а также вызову сверхъестественных существ (ангелов, духов, божеств и демонов). Во многих случаях считается, что сами гримуары наделены магической силой, хотя во многих культурах сверхъестественные свойства приписывались текстам, не являвшимся гримуарами (например, Библии). В свою очередь, не все магические книги следует считать гримуарами.

[2] Малефик (лат. maleficus, «злодей») — в мистике, человек, предположительно обладающий сверхъестественными способностями от рождения, а также получивший их в результате мистических практик, и применяющий эти способности для совершения преступлений, во зло.

— «Червлёная дрисня»? — выпучив глаза от изумления, вслух прочитал я. — Да вы что, серьёзно? — ни к кому не обращаясь, риторически воскликнул я.

Но мамашка, отчего-то, приняла этот вопрос на свой счёт:

— А чему ты так удивляешься, Чума? Очень действенное проклятие — эта «червлёная дрисня». Я о нем весьма наслышана. Ведь это, ни что иное, как «красная дизентерия» или кровавый понос. От него, паря, даже помирают, если ты не знал. Это я тебе как медик со стажем говорю! Эпидемии дизентерии известны человечеству ещё с древних времён. Даже термин «дизентерия» впервые был введён Гиппократом для описания заболевания, при котором наблюдаются частый стул с кроваво-слизистыми выделениями.

Так-то да, понос с кровью — страшное дело! Жуткие эпидемии кровавого поноса сопровождали практически все военные кампании на протяжении всей истории человечества, поражая живую силу, выбивая её из строя и доводя до гибели куда в большем количестве, чем, собственно, сами военные действия.

Об эпидемиях дизентерии во время войн известно ещё с Древней Греции. Наряду с гриппом и брюшным тифом дизентерия сыграла существенную роль и в Первой мировой войне, а вот во Второй мировой смертность от дизентерии значительно снизилась, чему немало поспособствовали антибиотики.

Но их массовое производство, насколько я помнил, началось только в 1943-ем году. А сейчас на дворе — середина 1942-го. Сомневаюсь, что у немецкого гарнизона, расквартированного в Тарасовке, они имеются. Так что у меня появился шанс устроить настоящую диверсию оккупантам. Пусть они, сука, обдрищутся до смерти! Хоть и вонять будет ужасно, но дышать на свете, куда легче станет!

— Того самого Гиппократа, который клятву придумал? — задумчиво читая на первой страницы вед про ритуал проклятия «Дрисни», спросил я, не подумав, и тут же получил капитальный «отлуп» от мамашки.

— Я так понимаю, это камень в мой огород? — окрысилась она, мигом превратившись в подобие своей матери. Не настолько страшной, конечно, но отдаленно похожей на дохлую ведьму. — Да, давала я клятву людям не вредить, да люди мне куда больше зла принесли! Ты хоть представляешь, насколько тяжело мне в лагере было? Холодно, голодно, непосильный труд… Когда каждый дубак[1] в любой момент может не только тебе под юбку залезть, а во всех позах поиме… — Она осеклась, увидев расширившиеся от ужаса глаза Акулинки. — Так что не надо учить меня жить, товарищ Чума!

Причём, слово товарищ она произнесла с такой лютой ненавистью во взгляде и голосе, что её аура прямо-таки полыхнула чистой и белой злобой.

— Вот ни разу и не думал вам упреки кидать, товарищ Доцент, — произнёс я, чтобы немного притушить белый огонь кипящей ненависти. — Всё давно позади, а вы сами себя накручиваете. Не надо, Глафира Митрофановна. Всё и так… очень сложно… чтобы сходу приговоры выносить…

— Ну, кого-то это совсем не останавливало, — фыркнула мамашка, но белое зарево в её ауре слегка притухло. — Эти твари даже разбираться не стали — законопатили на пятёрик лагерей по идиотскому, в общем-то, доносу… Там даже ребенок увидел бы, что всё белыми нитками шито! А эти суки — нет, просто до моей судьбы дела никому не было!

— А что же мама ваша? — Как говорится, расковырял болячку, так ковыряй до крови. — Ведь она могла с помощью своего дара вас из лагеря вытащить? Даже, думаю, и до суда бы дела не дошло, если бы она вмешалась…

— Не захотела, старая, — угрюмо буркнула Глафира Митрофановна, — вот и устроила мне урок, каково это — людям помогать. Ведьмой она была настоящей…

— Не делай добра — не получишь зла? — предположил я.

— Верно, ведьмак! — кивнула Глафира Митрофановна. — Ведь я же против её воли пошла, вот, прямо как Акулинка до сегодняшнего дня. Не хотела я, как мать, зло людям нести… Радовалась, поначалу, что задатка у меня нет, и проклятый дар мне не достанется. Поэтому, и в медицинский пошла, зная о «иной стороне»… И знания эти я хотела не на зло, а на благо пустить. Это, как яд в малых дозах очень даже и лекарством может быть. Так и материны секреты можно было для добра использовать. Только знать, как…. Ну, и мечтала, дура, что скостится ведьме на том свете хоть немного… — Сияние ненависти совсем сошло на нет, и Глафира Митрофановна тяжело опустилась на лавку у стола.

Акулинка же всё это время стояла ни жива, ни мертва, слушая откровения матери. Думается мне, что такой исповеди от родного человека она никогда в своей жизни не слышала. Даже меня немного пробрала её поломаная судьба, так изменившая отношение к дальнейшей жизни.

Но что я мог сделать для неё? Пока только посочувствовать. А затем, медленно, но верно поворачивать её к «свету», не взирая на то, что сам ведьмак, обязан творить то самое пресловутое «зло». Пока еще меня не накрывало — дар, как предупреждала старуха, не наказывал. Наверное, убийство двух полицаев на кладбище пошли в зачёт. Так-то души двух утырков в ад спровадил, да бабку-колдунью уважил.

Акулинка же, наоборот, среагировала весьма активно — бросилась к матери, крепко обняла её обеими руками, прижавшись всем телом к родному человеку.

— Мамочка моя! Мама! — твердила она, вздрагивая и орошая лицо горючими слезами. — Прости меня мамочка, за то, что я так… Я же не знала, как тебе было… Я даже не представляла… — тараторила она, всхлипывая после каждого слова и шмыгая носом. — Как ты вообще весь этот ужас пережила⁈ Прости меня, мама, дуру неразумную-ю-ю! Дурында я! Как есть, дурында!

— Ну… всё-всё… доча… — Губы Глафиры Митрофановны дрогнули, а глаза увлажнились.

Она с нежностью прижала девушку к себе, и погладила по её волосам. Мне подумалось, сколько лет шли друг к другу эти родные люди, вместо того, чтобы просто поговорить по душам? А ведь на первый взгляд, чего может быть проще?