— Еще как обдрищутся — просто изойдут кровавым поносом! — подтвердил я. — Главное, не начните раньше времени! И никаких физических контактов!

— На этот счет не беспокойся, товарищ Чума, — заверил меня командир отряда, наконец-то перейдя на «ты». Значит, какая-никакая степень доверия ко мне у него появилась. — Люди знают, что и как — Глафира, Акулинкина мамаша, уже всё популярно разъяснила… Хотя я бы на твоем месте, товарищ Чума, ей тоже бы слишком не доверял, — доверительно произнес он. — Вредитель она, да еще и с лагерным опытом. Так что держи ухо востро! Вот дочка у неё молодец! Давно ко мне в отряд просится, но бабка с мамашей ни в какую! А со Степанидой связываться — боком выйти может… — неожиданно признался он. — Слишком много с ней нехороших совпадений связано, так и хочется плюнуть чрез левое плечо.

Вот оно даже как? А бабулька-то, действительно настоящей ведьмой была, раз её даже командир партизанского отряда, коммунист партиец, опасается. Молодец, бабка — так всю округу выдрессировать, это надо уметь! Теперь надо, чтобы меня фрицы не только опасались, но и боялись, как настоящей чумы!

— Так это, товарищ Суровый, померла бабка вчера, — поставил я в известность командира, — сам хоронить помогал.

— Да? Не знал… — покачал головой он. — Пусть земля ей пухом — со странностями бабка была.

Дверь, скрипнув, открылась, и на пороге появился батюшка. Следом за ним, просколзнув у него буквально между ног, в помещение ворвался паренек лет двенадцати.

— Товарищ командир, — бодро отрапортовал он, — товарищ политрук сообщил, что почти все фрицы откушали… И там, вроде бы, какое-то веселье началось…

— Веселье? — вновь наморщил лоб командир. — А, вот оно что! — вспомнив о дизентерии, рассмеялся он вслух. — Что ж, товарищ Чума, пойдёмте, оценим, чего вы здесь натворили…

[1] Тайная полевая полиция (нем. Geheime Feldpolizei — GFP — ГФП, «Гехайме фельдполицай»; другой вариант перевода — тайная военная полиция) — секретная военная полиция нацистской Германии.

[2] В Первую мировую войну на Восточном фронте немцы впервые применили против русских войск ОВ (газообразный хлор) в мае-июне (по старому стилю) 1915 года под Болимовым (польск. Bolimów) в Польше (округ Скерневице). Всего против русских войск под Болимовым было проведено пять химических атак.

Вновь передвигаясь какими-то заброшенными и поросшими молодым лесом задворками, мы с командиром отряда выбрались неподалеку от поста охраны, возле которого я куковал сегодняшней ночью. Там нас уже ожидал партизанский секрет из двух человек.

Один из них — хмурый мужик, лет сорока-сорока пяти, в основательно потрепанном, но аккуратно заштопанном защитном кителе, в этот момент смотрел в бинокль из кустов на КПП. По выстиранным до блеклого состояния нарукавным звездам с серпом и молотом, да по прямоугольнику на петлицах, я понял, что это и есть тот самый товарищ политрук. А если точнее — товарищ старший политрук.

Второй — плюгавенький веселый старикашка с редкой пегой бороденкой — этакий Шолоховский дед Щукарь, облаченный, несмотря на летнюю духоту в зияющую многочисленными прорехами потасканную фуфайку.

На голове старика был лихо сдвинут на затылок выгоревший добела картуз с лопнувшим надвое козырьком, который дед таскал на голове, наверное, еще с Первой мировой. В общем, боевой старикан, которому и годы не помеха.

Увидев меня, старикан оживился и расплылся щербатым ртом в довольной улыбке.

— Ну, паря, ну и дал ты ерманцу просраться! Дерьмом так шибает, что что даже у нас слезы наворачиваются! — И он мелко-мелко задрожал в очередном приступе хохота.

Я невольно принюхался. Со стороны поста действительно явственно отдавало дерьмецом. Еще и ветер в нашу сторону задувал. Но, несмотря на вонь, я не мог не порадоваться — значит, проклятие начало действовать! И все идёт по плану!

— Ты эта, хлопчик, насыпь своей послабы, не жадись! — похохатывая, продолжил дедок. — Я её Миньке в варево добавлю, а то постоянно мельтешит перед глазами с натуженной рожей, как будто до ветру сходить не может…

— Да помолчи ты хоть пять минут, Маркей! — оторвавшись от бинокля, раздраженно шикнул на старика политрук. — Мелет и мелет! Мелет и мелет… У меня уже голова от тебя болит! И зачем я тебя вообще с собой взял?

— Ну, это ты брось, Карпуха! — Панибратски хлопнул по плечу политрука старикан.

Политрук недовольно поморщился, но промолчал. Не знаю, за что ему все прощалось, но этого болтливого сверх всякой меры старика, похоже, уважали в партизанском отряде.

— Действительно уже перебор, дед Маркей, — поддержал политрука командир отряда, но ка-то вяло, без огонька. — Хоть на задании язык придержи. А то в следующий раз точно не возьмем — останешься на хозяйстве над бабами начальником!

— Да куды ж вы без меня, товарищи командиры, и моей старенькой берданки? — Старик немного отклонился назад, что-то ища в зарослях высокой травы, потихоньку желтеющей в преддверии приближающейся осени. Расстегнутая телогрейка распахнулась, и на груди деда мелькнули серебрушки солдатских Егориев[1].

Минимум трех степеней — большего я и не разглядел. Возможно, веселый старикан вообще являлся полным кавалером этой высшей военной награды для солдат и унтер-офицеров. И ведь никто из его окружения не потребовал снять эти знаки воинской доблести, принадлежащие к «старому строю». Даже политрук помалкивал на этот счет.

Старичок пошарил в траве руками и вытащил видавшую виды винтовочку с протертым едва ли не до белизны ложем и укомплектованной оптическим прицелом.Никакая это не бердана, понял я с удивлением. Это же стандартный Mauser Gewehr 98 — магазинная винтовка образца 1898-го года, состоявшая на вооружении многих армий мира вплоть до конца Второй мировой войны и получившая репутацию точного и надёжного оружия.

Ну, не совсем обычная из-за наличия оптического прицела. Для его установки рукоятка затвора была выполнена отогнутой вниз. Похоже, что это военный трофей нашего боевого старичка с Первой мировой или, как принято говорить здесь — Империалистической войны, не известно какими ухищрениями сохраненный дедом Маркеем в рабочем состоянии до нынешнего времени.

Насколько мне было известно (знаток из меня еще тот, просто память хорошая), первыми стали использовать снайперов немецкие войска. Еще в начале двадцатого века в германской армии были созданы группы унтер-офицеров, которые тренировались в искусстве быстрой и точной стрельбы, учились маскироваться и вести скрытное наблюдение. В Имперском вермахте уже к концу первого года войны было более двадцати тысяч снайперских винтовок. Имея до шести снайперов на роту, немцы обладали большим преимуществом в позиционной войне.

В русской же армии того времени не было штатной снайперской винтовки, хотя для уничтожения живой силы противника из укрытий командованием императорской армии была заказана большая партия перископических прицелов и специальных приспособлений, превращавших стандартную «трехлинейку» в «винтовку смертельного боя».

Это устройство обеспечивало весьма удовлетворительную точность, но не имело возможности изменять установку прицела для стрельбы на разные дистанции. Кроме того, после каждого выстрела оружие нужно было опускать в окоп для перезарядки.

Впрочем, из-за нехватки оптических прицелов часто в качестве снайперских брали обычные штатные винтовки, отобранные среди других как наиболее точные, даже без оптики. Во-первых, многие стрелки не считали реальным винтовочный огонь по одиночным целям, удаленным далее 300 метров; во-вторых, магазинные винтовки начала века отличались высоким качеством изготовления, а, следовательно, и точностью.

Но старик своей винтовочкой явно гордился. Вытащив её из укрытия, он нежно, словно охаживая любимую женщину, провел по цевью ладонью, а затем поднёс к губам и поцеловал:

— Красавица ты моя! Повоюем?

— Откуда такое чудо, дед? — поинтересовался я у старика, желая подтвердить свои догадки.