— Володарь Тимофеевич, разрешите обратиться с личной просьбой?

— Разрешаю, — кивнул тот, подкручивая усы.

— Мне бы сестре позвонить, предупредить, что меня в другую часть перевели. А будет волноваться, ведь так все неожиданно, этот приказ о переводе. Ей спокойней и мне за нее не переживать.

— Сотовые телефоны запрещены, — разочаровано произнес Карасик.

— Я знаю, но может быть…

— Думаешь, у меня есть контрабанда?

— Я не хотел такого сказать…

— Или ты мне предъявую какую-то шьёшь? Хочешь засадить меня в тюрьму?

— Нет! Что вы! Я…

— Да ладно тебе! — Карасик рассмеялся, хлопнул меня по плечу. — Я же шучу! Чего ты такой напряженный? Весь сжался, напыжился? Ну-ка расслабься! Напрячься еще успеем! А пока грудь вперед, спину выгнуть, плечи! Так! Вот! Молодец! Нос выше! Еще выше! Ну-ка скажи «едриттвоюналево!»

— Чего?

— Едриттвоюналево! Давай! Громко!

— Едриттвоюналево!

— Громче!

— Едриттвоюналево!!

— Чувствуешь, как отступает? Грусть уходит. Ненужные мысли уходят. Чистая голова становится. Я только так там, за Барьером, этим и спасался. Когда страшно, когда не по себе, крикнешь «едриттвоюналево!» и отпускает.

Разговор про Барьер вновь пробудил во мне не самые приятные чувства.

— Знаешь, как обрюхатить бомжиху? — увидев в моих глаза смятение, спросил Карасик. — Кончить ей на обувь, а мухи доделают остальное!

Карасик залился звонким смехом.

Потом, когда немного успокоился от собственной шутки, достал из кармана небольшой складной телефон.

— Вот, держи. Звони конечно. Тут без взаимовыручки нельзя, Макс. Сегодня я тебе помогу, завтра ты меня огнем прикрывать будешь из окружения. А на шутки мои не обращай внимания. Мне просто с ними так легче.

Я набрал номер Ольги — благо выучил его наизусть, — стал с замиранием сердца ждать ответа, вслушиваясь в каждый гудок вызова.

Но ответ все не было. Пятый гудок. Седьмой. Десятый.

Я сбросил, набрал вновь, словно это могло как-то помочь. Но и во второй раз ответа не последовало.

Немного подумав, я набрал номер Бартынова. Но и он не ответил. Ни с первого раза, ни со второго.

Эх, почему не запомнил номер Воцлава? Сейчас эти одиннадцать цифр сейчас бы спасли меня.

— Что, глухо? — спросил Карасик.

Я кивнул.

— Можно я тогда SMS-ку отправлю?

— Валяй, — кивнул тот.

Дрожащими руками я начал набирать слова, но не успел закончить и первое слова (эти проклятые кнопочные телефоны!) как в дверь постучали.

Карасик вздрогнул, выхватил у меня телефон. И едва успел его спрятать, как дверь открылась и в кабинет вразвалочку, тяжело дыша, вошел мордатый подполковник.

Карасик вытянулся по струнке. Я тоже.

— Новое поступление? — произнес гость, глядя на меня.

Карасик кивнул. Выпалил:

— Так точно! пополнение в ряды.

— Выйди, — сказал подполковник мне. — Нам со штык-фенриком переговорить надо.

— Есть! — ответил я и нехотя пошел к выходу.

Карасик едва заметно кивнул — мол, ничего страшного, потом еще позвонишь, как минутка выдастся.

Я понуро побрел прочь, так и не связавшись с сестрой.

С самого утра ожидаемо начались проблемы с Евгенией. Объявили зарядку и приказали раздеться до пояса. Я мельком глянул на девушку, та кивнула — все нормально. Небольшое заклятие в виде морока и никто ничего не понял.

Но продержать она его смогла не больше пятнадцати минут — потом конструкт начал таять. Я вовремя успел это заметить и укрепил заклятие, чем спас Евгению от неминуемого раскрытия. В толпе парней голая девушка привела бы к самым печальным последствиям.

В столовой тоже пришлось выручать. Кто-то из бойцов начал шумно выяснять с Евгенией отношения, сетуя на то, что та задела его на раздаче локтем. Предлагалось даже сцепиться на кулаках после завтрака.

Я с трудом замял конфликт.

После завтрака тоже начались мелкие стычки — дай закурить? че толкаешься? че смотришь криво? — которые я старался замять. Евгения словно притягивала к себе неприятности и вскоре я уже пожалел о том, что не отправил ее отсюда домой.

«Наверное, это гормоны, — успокаивал себя я. — Парни чувствуют девушку, хоть и ничего не могут понять, поэтому и бесятся. Самобытные звериные инстинкты, которые в условиях войны и лишений только усиливаются».

Это привело на мысль, которую долго разрабатывал. Магия запахов давалась мне с трудом еще в пору учебы в Школе, поэтому сейчас пришлось повозиться, чтобы придумать конструкт, способный маскировать исходящие из молодого тела феромоны Евгении.

— Жека, ух! — пройдя мимо, произнес Клим. — Ты бы помылся что ли! Пахнет от тебя так…

— Как? — нахмурилась та.

Я тоже прислушался.

— Как от сапог штык-фендрика Карасика. Аж глаза слезятся!

Я облегченно вздохнул — значит сработало.

— Кстати, никто не обращал внимание на этого дядьку? Какой-то он странный.

Клим повертел пальцем у виска.

— Сказал мне таким грустным мечтательным голосом, что хочет иметь детей. И добавил, что их родители, скорее всего, будут против.

Шталин хмыкнул.

— У него просто юмор специфический, — ответил я.

— Специфический, — кивнул Клим. — Это мягко сказано. Больной юмор — это вернее будет.

— А вот и он сам, — буркнул Иван Ходун.

Подошел Карасик, поздоровался. Спросил о том, как мы обжились в казарме.

Я кивнул — нормально.

— Ну вот и отлично!

Он хотел добавить что-то еще, как за окном протяжно завыла сирена — сигнал о том, что Врата открываются.

— Опять разведотряд? — спросил я.

— Нет, — покачал головой Карасик. — Наши не заходили. Кто-то другой, странно.

Как оказалось, это был пятый отряд. Он выходил за Барьер совсем с другой стороны — с южного участка, который располагался отсюда в пятистах километрах.

— Как же они тут то оказались? — спросил я резонно.

Но никто не смог ответить на мой вопрос.

Мы все невольно хлынули к Вратам Барьера чтобы встретить пришедших.

Посмотреть был на что.

Отряд из полутысячи человек был разбит и представлял из себя жуткое кровавое зрелище. Покалеченные, изуродованные, оборванные, они шли молча, опустив взгляды и не смея посмотреть на нас, словно чего-то стыдились.

Мы тоже не глядели им в глаза и тоже молчали, не зная как приободрить их.

Подбежали врачи из гарнизона, начали оттаскивать к лазарету раненных, но с таким же успехом всех пришедших можно было поместить туда. Тогда начали выбирать самых тяжелых, не ходячих. Из пяти сотен таких оказалось около половины. Многие без рук, многие с разбитыми головами, они едва ли встретят завтрашний день. Это понимали мы. Это помнили санитары. Это знали сами раненые.

И потому мы все молчали.

Я смотрел на идущих, на их жуткие раны, и мог только представлять какое же чудовище могло так изувечить людей. Рваные лохмотья кожи, отрубленные словно топором великана конечности — получалось, что монстры размером были не меньше пяти метров. Такое вообще возможно?

Я перевел взгляд на полоску черноты, виднеющейся в закрывающихся Вратах и невольно вздрогнул. На мгновение мне показалось что там, в этом средоточии мрака, на меня зыркнули сотни глаз.

Я тряхнул головой, сгоняя наваждение, вновь пригляделся. Тьма. Сплошная тьма и ничего более.

Наконец, Врата закрылись.

Все мои ребята пошли обратно в казарму, я же остался. Смотрел на Барьер и не мог отвести от него взгляда. Что скрывается там, за его телом из бетона и стали? Какие жуткие тайны таит тот мир, от которого мы отгородились?

Раздался протяжный свист — будто ветер начал неистово дуть в водосточную трубу. Звук разнесся по небу, невольно отвлекая на себя внимание вояк.

Я же даже не посмотрел в ту сторону — прислушивался к другому.

Неясное бормотание раздавалось то с одной стороны, то с другой и я все оглядывался, пытаясь понять кто это говорит. Не сразу понял, что шепот идет не извне.