— Надо будет — почему бы и нет? Во имя рода и жизнь можно положить.

Я взглянул в глаза Александра, пытаясь понять — действительно ли он так считает или это только слова, ничего не значащие, пустые?

Собеседник надменно взглянул в ответ.

— Мальчики, ну вы чего в самом деле? Хватит спорить! Сколько можно?! — голос Ольги вдруг задрожал — она готова была вот-вот разрыдаться. — Опять вы начинаете препираться.

— Извини, — первый произнес я. — Больше не будем. Но Анфиса, я считаю, все же должна быть на процессии.

— Александр прав, — вдруг сказал Ольга, посмотрев на меня красными глазами. — Она под арестом, его наложил отец, и отменить его никто не смеет — до определенного времени.

— Ольга, ты же сама знаешь, что эти обвинения ничего не стоят!

Сестра стыдливо опустила глаза и я вдруг понял — она не хочет спорить и вступать в конфликт с будущим главой рода. Себе дороже потом будет.

Ну что же, предусмотрительно.

Я ничего не сказал, молча пошел к себе в комнату.

Пришла гадкая весть. На день похорон отца Герцены устроили бал. Официально — по причине юбилея обряда крещения Григория Герцена, которого, как оказалось ровно шестнадцать лет назад макнули в купель. Замечательная дата, так удачно совпавшая с печальным событием. Но я не сомневался что на самом деле причина была иной.

Герцены просто устраивали танцы на костях. И от этого мне становилось дурно.

Излишняя злорадность не сыграла им на руку — это заметили многие аристократы и на похоронах вполголоса обсуждали этот бал, осуждая и упрекая.

Я же едва не горел от ненависти и злости. Всему есть предел. И этот предел Герцены сегодня точно перешли.

На металлической табличке я прочел, что тут покоится, помимо прочего, и первая жена Вяземского-старшего, мать всех его детей.

Вся обстановка — склепы, могильные плиты, кресты, — навевали на меня какие-то странные чувства — спокойствия, холода, безмятежности.

Едва я взглянул на него, как все проблемы, казавшиеся неразрешимыми, вдруг разом ушли.

«Это вечное забвение тьмой, — произнесла Смерть, появившись вдруг возле рядом стоящего склепа. Опершись на голову ангела, она с любопытством взирала на процессию. — Самое прекрасное, что есть после перехода в мой мир. Ни проблем, ни горя. Вечная тишина».

«Иди прочь!» — приказал я.

Смерть лишь усмехнулась.

«С моей территории меня гонишь? Не получится. Здесь — моя власть!».

Смерть взметнулась вверх, к небу, черной рваной тенью закрыла половину небосвода.

Потом с жутким хохотом опустилась на людей.

«Они все — мои. Когда-нибудь, когда наступит их час, они явятся ко мне! Предстанут передо мной, нагие, без своих регалий, медалей и званий».

«Но не сейчас».

Смерть вновь рассмеялась.

«Разве это имеет значение когда? Время для меня — ничто. Я умею ждать».

Смерть начала окутывать каждого идущего, словно змея — их тела, шеи, облизывать острым длинным языком лица, оставляя влажные слизистые следы. Но никто, кроме меня, этого не видел. Они не замечали Смерть!

«Иди прочь!» — вновь приказал я, не в силах выдержать эту мерзость.

«Я умею ждать», — повторила Смерть… и растворилась в воздухе.

— Все нормально? — спросила вдруг Ольга. — Ты бледный, будто смерть увидел.

— Нормально, — кивнул я. Заикаясь, повторил: — Все нормально.

Ольга обняла меня, вновь всплакнула. Я похлопал ее по спине, успокоил.

Процессия протянулась огромная. Множество машин, все черные, шли от самой дороги до склепа. Двигались медленно. Из подъезжающих авто выходили главы родов, аристократы всех мастей, машины сменялись другими, из которых выходили уже другие люди. Все они шли к гробу, который установились на специальной площадке. Каждый считал своим долгом лично проститься с представителем рода.

От моря цветов, настоящих, не искусственных, пестрело в глазах, а от запаха становилось тошно.

Аристократы подходили к нам и сухо что-то шептали, в основном соболезнования. Кто-то умудрялся сделать комплимент касательно стильной одежды, кто-то пытался разузнать когда будет объявлено о том, что Александр станет главой рода.

Я скрипел зубами, злился, но Ольга успокаивала меня, то и дело одергивая.

Пришлось терпеть и что-то сухо отвечать.

Среди целого потока людей были и знакомые лица, которые я видел на Званном ужине. Имен их я уже не помнил, но старался поздороваться с каждым и что-то ответить.

Рядом со мной по левую руку был Щедрин, близкий друг Вяземского-старшего. Иногда он помогал мне, на ухо представляя тех или иных персон, попутно говоря кто они такие.

Как оказалось очень много пришло не только с Нижней палаты, но и с Верхней. На процессию заглянул даже Бартынов.

Он пожал руку Александру, о чем-то с ним поговорил. Александр тихо рассмеялся. Бартынов похлопал его по плечу. Потом подошел ко мне. Молча пожал руку. Я хотел было перекинуться с ним парой слов насчет нашего дела, но Бартынов быстро ушел.

Сами похороны прошли словно под катком.

Наваливалось что-то незримое, давящее и я никак не мог понять что же это такое. Пару раз пытался просмотреть местность магическим зрением. Но никаких воздействий не обнаружил.

А ощущение все не проходило. В какой-то момент я вдруг почувствовал, что кто-то сверлит меня взглядом. Нагло, в открытую.

Я оглянулся, но не обнаружил наблюдателя. Были люди, кто поглядывал на меня. Но это были мимолетные взгляды, не несущие в себе той угрозы, что я сейчас ощущал.

И лишь когда я в очередной раз пробежался глазами по толпе, то случайно выхватил среди остальных прочих человека в черном.

Он не был аристократом или представителем чьего-то рода.

Это был человек из «Красных Казематов». И он следил сейчас за мной.

Я поднялся с места, хотел уже было подойти к нему чтобы высказать все накопившее внутри, как Ольга одернула меня.

— Ты куда?!

Я глянул на нее. Да, уходить посреди траурной процессии было не самой лучшей идеей.

— Никуда, — ответил я, вновь выискивая взглядом незваного гостя.

Его уже нигде не было, он скрылся в толпе.

Священник долго отпевал усопшего, потом совершал необходимый обряд.

После того, как оставшиеся люди простились с Вяземским, гроб закрыли и медленно погрузили в землю. Под плачь и всхлипы первые комья земли упали на крышку.

Судьба и история Вяземского-старшего была закончена с последней горстью земли, которую бросили на холмик.

Вечер так же был не спокоен. По настоянию Эммануила Рудольфовича мы после похорон все собрались в гостиной нашего дома.

Вместе с адвокатом в комнату зашел какой-то несуразный человечек, лет под шестьдесят. Потирая маленькие очень белые руки, он сел на кресло и стал наблюдать за всеми нами. Незнакомец был лысый, чуть заостренная голова, окантованная с висков сединой, живо вертелась в разные стороны. Мучнистое одутловатое лицо походило на маску, на левой щеке возле носа виднелась большая белая бородавка.

— Это кто? — шепнул я Эммануилу Рудольфовичу на ухо.

— Мой помощник, нотариус. Он будет следить за процессом оглашения завещания, по результатам которого оформит необходимый протокол, где вы распишетесь. Протокол будет отправлен в канцелярию Императора.

— Зачем? — не понял я.

— Сегодня будет оглашен наследник рода, болван! — вмешался в разговор Александр. — Император должен знать, кто будет представлять Вяземских в Нижней палате.

— Я имеют ввиду зачем так спешить с оглашением завещания? Нельзя это сделать, к примеру, завтра? Все и так вымотаны похоронами.

Александр презрительно хмыкнул.

Эммануил Рудольфович ответил:

— Это было требование вашего отца — прочитать завещание сразу же после его смерти, в этот же день, — потом, окинув всех взором, спросил: — Все здесь? Пожалуй, начнем.

Лысый мужичок, пришедший с адвокатом, принялся что-то быстро писать.

— Позвольте мне еще раз выразить свои соболезнования, — после некоторой паузы начал Эммануил Рудольфович.