Пули продолжали свистеть, но уже не так интенсивно. Видимо духи поняли, что попасть в быстро удаляющийся мелкий объект они уже не смогут.

Я-то вырвался, но смысла в этом было немного. Конечно, это стечение обстоятельств и в сложившихся условиях, тот факт, что я и сам смог унести ноги — уже чуть ли не фантастика. Пожалуй, фантастичнее только сам факт моего перерождения в Союзе… Хотя опять же, Фортуна меня любит. Не зря же она богиня удачи.

Вскоре я скрылся за поворотом. Движок «Явы» основательно перегрелся, работал нестабильно. Вот-вот заклинит. Я резко сбросил скорость, кое-как остановился. Тормоза тоже были ни к черту. Но глушить транспорт не стал, а то потом точно не заведу.

Осмотрелся — в ущелье пусто. Быстро темнело.

За мной никто не последовал, да и на чем? Стрельбы я не слышал. Видимо, Игнатьев и остальные, переключив огонь на себя, начали стремительно отступать по тропе. Вчетвером, да еще и с проводником, они смогут двигаться быстро. Оставят пару растяжек, уйдут. Вполне возможно, что тропа вскоре выведет их обратно в это ущелье.

Вновь тронувшись, я поехал вперед. Почти сразу заметил какой-то дым впереди. Это оказался еще один БТР-70, от которого вверх поднимался черный дым. Первая же мысль — его сожгли. Подобравшись ближе, понял, что экипажа нет. Люки открыты, из них поднимается дым. Скорее всего, бронетранспортер был подбит из гранатомета. Мехвод сколько мог — протянул, а потом экипаж просто бросил выведенную из строя машину и, видимо, пересел на другую. Не сложно догадаться, что на ходу еще должны были остаться БТР-60 и последняя «семидесятка».

Поехал дальше. Автомат держал наготове — мало ли кто появится.

Попытался включить свет, но фара не работала. Оказалось, что внутри не только лампочки нет, но и самого цоколя. Все было выдрано с корнем. Варвары.

Двигался я не быстро, километров двадцать в час. Грохот от двигателя эхом отражался от каменных сводов.

Вскоре увидел впереди какие-то огоньки. Еще костер. На скалах отражались рыжеватые отсветы пламени. Скорее всего, это наши! Стоят в ущелье, ждут подмоги с авиабазы. Наверное, придумали способ связаться с командованием.

Ну, точно наши! Вон, угадываются очертания бронетранспортера. Башня повернута в мою сторону, на броне засели стрелки. Рядом с машиной горел небольшой костер.

Вдруг вспыхнул свет фар.

— Не стреляйте! — что было сил, заорал я, махая рукой. — Не стреляйте!

— Заглуши двигатель!

Я подчинился. Основательно уставшая «Ява» наконец-то заглохла.

— Оружие на землю! — прозвучала команда с той стороны. Удивительно, но эту же команду сначала продублировали на местном диалекте, а уже потом на русском языке. — Руки держи так, чтобы мы их видели! И не дури!

Я послушно сбросил с плеча автомат Калашникова, медленно опустил его на землю, слегка приподнял руки.

Едва я это сделал, как ко мне выдвинулась тройка вооруженных автоматами разведчиков. Из-за почти полного мрака и бившего в лицо света фар от бронетранспортера, я не видел идущих ко мне людей.

— Ты кто такой? — громко спросил лейтенант Печенкин, остановившись в пяти метрах от меня и держа на прицеле автомата. Неудивительно — его сбила с толку моя мусульманская одежда. Пока они не поймут, кто я — меня условно будут считать врагом.

— Свои! Ефрейтор Громов! — отчетливо произнес я, затем медленно стащил с головы как попало намотанную чалму. — Наверное, сейчас на солдата советской армии я не сильно похож, да?

Все трое опустили оружие.

— Громов? — удивился лейтенант, глядя на меня с подозрением. — Ты, что ли? Выжил, но как?

— Немного везения и разумной инициативы! — опуская руки, спокойно ответил я. — А помимо меня точно живы еще трое наших! Капитан Игнатьев, сержанты Парамонов и Сергеев.

— И где они?

— Точно не знаю, но полагаю, что в данный момент, двигаются пешком, через перевал. По моим подсчетам, они должны выйти где-то в этом районе часа через два. Мы с ними разминулись.

— Почему ты верхом на мотоцикле, а остальные пешком? — Печенкин все еще сомневался. И это нормально. Я бы вел себя точно так же.

— Я ранен. И у меня было специальное задание. Отвлечь на себя духов, чтобы остальные смогли тихо уйти по горной тропе. Мотоцикл полудохлый, только одного смог увезти! — тут я, конечно, исказил истинную версию своего появления в ущелье.

— Допустим! — недоверчиво пробурчал тот. — А почему в такой одежке? Где военная форма? Уж не дезертир ли ты?

— Конечно дезертир! Сначала сбежал из душманского плена, а когда меня, раненого, в составе разведгруппы отвезли туда снова, я еще раз сбежал. Только на этот раз сильно пошумел и немного пострелял.

— Где ты это взял? — он указал на чалму и остальные тряпки.

— С мертвого духа снял. Как еще можно выбраться из кишлака, забитого вооруженными душманами, если не хитростью? — ответил я вопросом на вопрос, хотя сам терпеть не мог такой манеры общения. — Естественная маскировка. Волк в овечьей шкуре.

— Скорее, наоборот! — хмыкнул Печенкин.

— А вот так разговаривать со мной не нужно! — с вызовом ответил я. — Я своих собратьев по оружию не бросал в чужом поселении!

Повисла звенящая тишина. Наконец, Печенкин опустил автомат.

— Ладно, я погорячился! К тебе вопросов нет! Просто, сам понимаешь… Все это выглядит странно. Будто бы тебя сначала завербовали, а потом отпустили к нам, чтобы ты привел сюда других солдат. А душманы тем временем устроили коварную засаду. В кишлаке был Сталинградский котел, столько наших погибло. Я смог вывести хоть кого-то. И тут на тебе, ты выезжаешь на мотоцикле, причем оттуда, откуда мы на бронетранспортерах едва вырвались. Что я мог подумать?

Черт, а ведь верно. О таком я даже и не подумал. Вот же майор Кикоть будет рад, когда узнает обо всех подробностях и итогах разведывательной операции. Присосется ко мне, как клещ. А когда всплывет, что именно по моей вине не удалось вывезти оттуда агента центрального разведывательного управления США, он все обыграет так, будто это я его намеренно отпустил. И никто не сможет подтвердить моих слов.

— Понимаю! — кивнул я. — Мне тоже не доставляет никакого удовольствия носить эти вонючие рваные тряпки. Но иного выхода не было. К тому же, все остальные уцелевшие разведчики, поступили точно так же. А до этого мне вообще пришлось паранджу надеть и изображать женщину. Так что, товарищ лейтенант, если наши появится, они будут выглядеть точно так же, как и я. Не подстрелите их, а то мало ли. Не удивлюсь, если после моего отхода, к ним на хвост сядут духи.

Печенкин посмотрел на меня с удивлением. Кивнул.

— Еще мы слышали взрывы вдалеке. С периодичностью примерно часа в два. Что-то знаешь про это?

— Ну, так… — я пожал плечами и устало улыбнулся. — Склад боеприпасов у духов взорвался. Дважды. Один и тот же.

— Это как?

— А очень просто. Духи нормы безопасности при хранении не соблюдают. Вот у них ящик с минометными минами и рванул.

Я скривился — стоять с раненой ногой, было весьма болезненно.

— Ты ранен?

— Я и до операции был ранен, — кивнул я. — Так чуть-чуть подлатали, а потом к вам из медсанчасти и выдернули. Как проводника.

— Все с тобой понятно, Громов. Идем, сейчас перевязку тебе сделаем. У нас целый санинструктор есть. Да брось ты уже эту развалюху! — Печенкин кивнул на «Яву». Точнее на то, что от нее осталось.

Действительно больше от мотоцикла толку не было. В баке почти сухо, колеса практически спущены, движок перегрелся и «троил». Да и вообще, все держалось на честном слове. Уж выхлопная труба — точно.

Меня отвели к стоящему на краю ущелья бронетранспортеру, рядом с которым развели небольшой костерок, повесили маскировочную сеть. Даже разбили палатку для легкораненых и из камней собрали огневую точку, водрузив туда пулемет Калашникова. Оказалось, что здесь собралось девять человек, из которых двое были с легкими пулевыми ранениями.