Мои зубы вонзились в круассан, и это было идеальное сочетание хрустящей корочки снаружи и маслянистого крема внутри.

— Если ты будешь приносить мне круассаны каждую субботу, то я с радостью рожу тебе детей.

Олли повернул голову ко мне и тяжело сглотнул.

— Ловлю тебя на слове, — ухмыльнулся он, в попытке смягчить серьезность в своем тоне, и я быстро отвела взгляд, рассматривая окружающую обстановку.

— Комната похожа на лабиринт. Как тебе удается не заблудиться?

Он проглотил еду, прежде чем ответить:

— О, я теряюсь тут. Однажды мне потребовался час, чтобы найти выход, но как бы долго я не блуждал здесь, я всегда нахожу дорогу назад. Обычно я прихожу сюда каждое субботнее утро. Кушать в столовой каждый день с одними и теми же людьми надоедает. Иногда нужно разнообразие, чтобы сохранить рассудок. — Он подтянул колени и положил на них руки. — Опять же… мелочи.

Отправив в рот остаток круассана, я сделала глоток кофе и встала на ноги. Олли посмотрел на меня любопытным взглядом.

— И куда, по-твоему, ты убегаешь?

— Давай сыграем в игру, — сказала я, и улыбка скользнула по его губам. — Если ты найдешь меня первым, и я отвечу тебе…

— Ответишь на что?

— На любой твой вопрос, но, — я подняла палец. — Если я доберусь до тебя первой, ты должен рассказать мне, почему ты здесь.

Он отправил в рот последний кусочек пончика и, с набитым ртом, произнес:

— Хорошо, я согласен. — Затем он отряхнул руки и встал.

Я медленно попятилась от него.

— Ты останешься здесь и досчитаешь до шестидесяти, пока я попытаюсь спрятаться.

Олли сделал шаг вперед, а я — еще один шаг назад.

На его губах заиграла самоуверенная ухмылка.

— Не уходи из библиотеки, Мия. Если я проведу часы, разыскивая тебя, как дурак, а потом пойму, что ты ушла…

Я уперла руки в бока и ответила такой же улыбкой.

— То, что ты собираешься сделать?

Олли опустил взгляд в пол и слегка покачал головой, пряча улыбку. Затем он провел рукой по волосам и повернулся ко мне спиной.

— Я не считаю вслух, милая. Тебе лучше поторопиться. — Он положил ладони на круглый книжный шкаф и наклонился.

Я наблюдала за ним, восхищаясь тем, как двигаются его лопатки под рубашкой, затем мои глаза скользнули вниз по его торсу и остановились на симпатичной попке.

— Я знаю, что ты пялишься, — рассмеялся он.

Мои щеки вспыхнули, и я побежала в противоположном направлении, пытаясь затеряться в лабиринте. Примерно через минуту я замедлила шаг, чтобы повернуть в другой ряд, и мой голос эхом разнесся по проходам из многочисленных книг, когда я произнесла:

— Найди меня, Олли.

Я продолжала идти вперед, надеясь, что зайду в тупик, но этого не произошло. За каждым углом или переходом было новое ответвление, более запутанное, чем раньше, и через десять минут я оказалась в секции романтики, снимая книги с полки и просматривая их обложки.

Каждая выглядела аналогично другой. Либо мужчина и женщина держались за руки, либо обнимались и целовались, демонстрируя привязанность друг к другу, но все это было ложью. Я не видела этого в их глазах или улыбках, потому что все это было ненастоящим. Ложная реклама, если хотите знать мое мнение. На обложках книг должны быть указаны только название, автор и краткое описание. Говорят, не стоит судить о книге по обложке, однако все так и делают.

Пара ладоней коснулась моих рук, и тепло Олли за спиной заставило меня улыбнуться.

— Похоже, я должен задать тебе вопрос. — Его дыхание обжигало мою шею.

Кончики его пальцев путешествовали по всей длине моих рук, пока не нашли мои. Единственным звуком было биение пульса в ушах, и я боролась с тем, чтобы не прижаться к нему всем телом.

Олли, должно быть, почувствовал то же самое, потому что именно он сократил расстояние между нами, прижавшись своим телом к моей спине. Затем перекинул мои волосы на другое плечо.

— Один вопрос, — выдавила я из себя, когда его прерывистое дыхание коснулось моих волос.

— Это нечестно. Я так много хочу узнать. — Он переплел свои пальцы с моими и наклонил голову к уху. — Я хочу знать, какой ты любишь кофе и какая твоя любимая песня. Хочу знать, что тебя раздражает, и самое худшее, что ты совершила. Чего ты больше всего боишься больше всего, и разговариваешь ли ты во сне. Предпочитаешь ли ты шоколад или ваниль, и плакала ли ты, когда смотрела «Дневник памяти»? Видела ли ты его вообще, и нравятся ли тебе фильмы. Что приносит тебе самый большой кайф, и что может прогнать твою боль? — Олли глубоко вздохнул, от чего мое сердце подпрыгнуло в груди. — Но больше всего я бы хотел знать, так это… Готова ли ты открыться мне и рассказать мне все это?

— Это твой вопрос? — растерялась я, от сказанных им слов.

— Да, — выдохнул он. — Это мой вопрос.

Я повернулась к нему лицом, его глаза наполнились надеждой и удивлением, но судя по его отсутствующей улыбке, он ждал неизбежной правды. Мы оба знали, что внутри меня нет ничего, что можно было бы открыть, пустая оболочка. Так что мне было терять?

Именно там, в центре раздела с романтикой, похожей на лабиринт, в библиотеки Университета Долор, в Соединенном Королевстве, я решила, что готова показать ему, что я не более чем пустая душа.

— Я только разочарую тебя.

— Сомневаюсь в этом.

— И со мной трудно, — предупредила я.

— Хорошо, — ухмыльнулся Олли. — Меньшего я и не ожидал, Мия. Я всего лишь прошу тебя снести свои стены. Даже не стены, блядь, просто вырежи мне дверь. Я хочу узнать тебя, — он взял меня за руку, и меня укутало спокойствие.

У меня не было сил, чтобы разрушить стены, не говоря уже о том, чтобы вырезать дверь. Барьеры существовали уже десять лет. Жесткие и крепкие, окружающие меня не просто так. У каждой из них была своя цель, и, хотя я уже забыла, почему они там вообще появились, мне было страшно, что произойдет, если я начну вырезать в них отверстия. Стены стали моими друзьями — они давали безопасность. Однако я кивнула в ответ, потому что слабый проблеск надежды в его глазах передался и мне, как инфекция.

— И чтобы прояснить, я никогда не смотрела «Дневник памяти», и не планирую.

Олли откинул голову назад, и хриплый смех эхом разнесся по нашему лабиринту.

Смех, который я так быстро полюбила.

Мы потеряли счет времени, лежа на полу, склонив головы и глядя на башню из книг, как будто они были звездами. Разноцветные переплеты были разбросаны в случайном порядке.

И если хорошо сконцентрироваться, то можно было различить разные фигуры. Если я смотрела достаточно долго, не моргая, казалось, что цвета медленно перемещаются. Все, что мне нужно было сделать, это закрыть глаза на три секунды, а открыв их снова, моя палитра опять наполнялась новыми красками.

— О чем ты думаешь? — спросил Олли, закидывая руку за голову.

Я улыбнулась.

— В этой комнате витает столько слов. Это безумие — только вдумайся, мы лежим здесь, в библиотеке, в окружении все этих историй, которые придуманы людьми. Только этот ряд полностью состоит из персонажей и миров, которые сначала были выдуманы, а теперь существуют на бумаге, — я подняла руку над нашими головами и в изумлении обвела вокруг нас. — Все это — моменты смерти, трагедии, первые и последние поцелуи, мгновения слабости, близости и слез…, и я не могу не думать, что никогда не смогу узнать или, возможно, понять ни одно из этих чувств.

— Ты никогда не плакала?

— Я уверена, что плакала, когда была маленькой девочкой, но я ничего об этом не помню, — я повернулась на бок, чтобы встретиться с ним взглядом, но он смотрел в потолок. — А что насчет тебя?

— Ты спрашиваешь, плакал ли я? Что это за вопрос? — спросил он с весельем в голосе. Его взгляд скользнули к моему, и я кивнула со всей серьезностью. — Я, как известно, плачу, но только по понедельникам и средам.

Я игриво толкнула его в плечо.

— Олли, серьезно. Расскажи мне об этом. Каково это?

— Ладно, ладно. Не нужно применять физическую силу. — Олли повернулся на бок, лицом ко мне, и подпер голову ладонью. — Есть два типа слез, — сказал он, затем сделал паузу. Затем выдавил из себя смешок и поднес пальцы к глазам.