“Начали действовать стимуляторы”.

– Девушка брата, куда там! Это даже хуже, чем моя тайная любовь. Перейти дорогу родной крови, – продолжил свою мысль Шакс.

– Любовь?

– Теперь-то как-то глупо таиться и врать. Что мне осталось? – Чёткий, не обжигаемый болью, взгляд — выстрел сфокусировался на мне, – я люблю тебя, Эйелен Ашхен. Не знаю, когда понял, но жалею, что не рискнул признаться раньше. Сперва трусил, а затем было слишком поздно. Но не могу умереть и не сказать. Хочу, чтоб ты знала.

В пещере стало вновь тихо. Как тогда, когда Шакс был ещё в отключке.

– Скажи хоть что-то, – попросил он.

– … У меня нет слов, – хотелось истерично хохотать, зло пошутить, упрекнуть, но вместо этого, я улыбнулась, – ты идиот, Тирион Шакс. Ну кто так признаётся девушке? – подняв ладонь, провела пальцами по его щеке.

– Теперь ты. Только честно.

– М-м? – протянула я.

– У меня был шанс? Если бы я сказал раньше?

“Увы, Тирион, моё тело, моя душа, я вся отдана другому Бергу”.

– Был. Между Иданом и мной никогда не было близости. Мы никогда не были по-настоящему парой, даже договорились, что он может строить свои отношения с другими девушками, ну… в сексуальном плане.

– Твою звезду… – хмыкнул он. – А вы ещё те притворщики. Думаю, где-то ты тут ошибаешься на счет Берга. Это я тебе как мужчина говорю.

– Точно нет. Нам было удобно друг с другом. Как брату и сестре, как двум друзьям. Мы много читали, гуляли, могли обсудить все на свете. Я для него была удобной девушкой, чтобы показать, максимизировать протестное поведение перед отцом… пожалуй, я понимала это всегда, но только недавно поняла истинные масштабы. Ведь он всегда пытался изменить меня, знаешь? Подмять, навязать свою точку зрения, впрямь как его отец, по отношению к нему.  Но Дан… был удобен и для меня тоже. Вы с Рином ко мне не так цеплялись, – пожала плечами, подмигивая.

– Что ж, – выдохнул он. – Возможно, в следующей жизни, я завоюю дикую кошку Ашхен.

– Главное, не задирай с порога, – пошутила я сквозь слёзы, которые всё же сорвались влажными дорожками к подбородку. – Мы, кошки, очень злопамятные.

–  Я запомню.

Поддавшись порыву, наклонилась, целуя его в щеку.

– Вот это и есть идеальная смерть, – пробормотал он, закрывая глаза. – Умереть с поцелуем любимого человека. Спасибо тебе, что не бросила, хоть я и редкий квазар. И это… Не повторяй моей ошибки, Йен. Не трусь. И борись за свое счастье. Мне вот казалось, что все безнадежно. А оно вот как… Будь счастлива, киска.

Ирвин

— Что случилось, Ашхен? – перед глазами муть и серость. Не вижу ни звёзды, кроме размазанных силуэтов. В ушах звон и всхлипы. Кто-то рыдает.

–Ты ранена? – странно, ведь даже в серьезные травмы эта дикая кошка стискивала зубы и продолжала бороться. Не помню, когда видел ее ревущей. Однажды, на первом курсе? Тогда в боевку Идана хорошо так потрепало: сутки в себя не приходил. Говорят, что костюм дал сбой. Я-то знаю, что FBOT Бергов не сбоит, и вывести его из строя не так уж просто. Дан либо сам решил ставить эксперименты, наслушавшись дядьку, либо кто-то подгадил до выхода на арену, а брат решил не обращать внимания на неотлаженный костюм. Пойти в бой без проверки системы он точно не мог. Это же Дан. Он всегда и все делает по уму. Вот тогда Ашхен рыдала. Взахлёб. Решила, что все – сгорела эта звезда. Неужели…

–Шакс?

Молчание. Тишина давящая и инородная. На планете будто нет звука, все в положении "mute".  Так не бывает. Отчаянные попытки проморгаться, сфокусировать картинку. Резь в глазах. Без зрения чувствую себя ещё более потерянным.

–Провести сканирование, – приказываю, но сам уже понимаю, какой ответ получу. Размытое пятно рядом становится чётче. Искореженный FBOT, красные пятна на серо-черной породе Антареса.

–Эйелен Ашхен, состояние удовлетворительное, процент повреждений семь процентов. Тирион Шакс, мертв. Время смерти: семь часов семнадцать минут по времени Тритона.

– Квазар, – страшная новость мгновенно разгоняет кровь, усиленно моргаю, шаря руками вокруг в попытках найти Ашхен.

– Состояние FBOT Ирвина Берга удовлетворительное, уровень повреждения пилота тридцать семь процентов. Вероятность выживаемости девяносто шесть процентов. Повреждение зрения незначительное. Время адаптации и восстановления прогнозируемо семнадцать минут. Скорость реакции…

–Стоп! Отбой. – Не хочу это слушать. Все ещё ничего не вижу и не понимаю.

– Йен, ничего не вижу, что произошло.

Ощущаю ее напряжение на каком-то нечеловеческом уровне. Я всегда ее чувствовал. Постоянно знал, где она, что она. Объяснял это повышенным вниманием на почве постоянного слежения, но… будем честны, присматривал я много за кем, а Ашхен… Тут другое.

– Тирион мертв, вследствие вхождения в защитный контур планеты.

– Что ты?

– Особенности генетики расы. Для моего вида защитный контур не представляет опасности, как и минералы в составе горных пород, а также воды и воздуха не способны оказать воздействие на структуру клеток, – дежурный отчёт младшего по званию. Кошка цепляется за уставные отношения, чтобы как-то удержать себя от истерики. Я чувствую. Удивительно, но чувствую ее приближение так, как если бы эмоции бушевали у меня внутри, а не в другом живом существе. Что это? Почему?

– Шакс был Высшим, его потомки тоже первые люди. Как Береги. Почему?

Вопрос оседает радиацией на поверхности сознания, но ответа нет ни у меня, ни у Йен, очевидно.

– Провести анализ генетического кода Тириона Шакса и Ирвина Берга, – цинично и бесчеловечно не думать, что где-то невидимый мне лежит труп парня, с которым бок о бок провел пять с половиной лет, но сейчас куда важнее разобраться в происходящем, чем горевать. Я все равно пока слеп, как новорожденный ирбирус и не способен даже оценить местность, чтобы понять, как отдать последнюю почесть товарищу.

– Отказано.

– Что значит отказано? – костюм и ИИ настроены на полное подчинение пилоту, кроме случаев разрушения костюма и пилота, а также команд по самоуничтожению. – Повторяю приказ, провести анализ генетического кода Тириона Шакса и Ирвина Берга.

– Уровень доступа F2.167: отказано.

– Йен?

Слышу, как ее тихий голос повторяет команды своему костюму. И тоже получает отказ.

– Хорошо. Вывести данные о защитном поле Антареса, дать данные о влиянии его структуры и излучения на гуманоидов.

– Магнитное поле не распознано. Опасность для гуманоидов девяносто восемь и семь процентов. Процент выживаемости при прохождении одиннадцать и три процента.

– Квазар! – Бью кулаком по чему-то жёсткому. – Что происходит, твою звезду?! Почему планета Содружества отгораживается от гуманоидов вредоносным барьером? Почему в разведоперацию посылают вчерашних выпускников, зная, что с планетой творится какой-то квазар! И почему родной отец меня об этом не предупреждает.

Зрение понемногу возвращается, контуры местности чётче, цвет и оттенки ярче. Мы в какой-то пещере. Обломков нет. Значит, куски круизера либо сожгло при посадке, либо упали они довольно далеко от нас. Выходит, Ашхен еще и перетащила нас с Шаксом, на себе, в укрытие. Нахожу ее глазами: уставшая, растерянная, опухшие глаза и красный, шмыгающий нос… Все еще сидит у тела Тириона. Реальность в очередной раз больно бьет в грудину гулкой пульсацией сердечной мышцы. Шакс не был мне другом. Вернее, когда-то мы плотно общались, но с поступлением в СКАТ сели на разные орбиты. Единственное, что оставалось общего между нами – необъяснимое и неконтролируемое, похоже, желание постоянно задирать Ашхен.

– Квазар, Шакс! – злость на тех, кто послал нас сюда одних, с неприкрытыми задницами, на отца, на неизвестных местных, отчего-то ополчившихся против вчерашних союзников, на то, что Шакс погиб вот так бестолково и так рано, рвется наружу. Хочется что-то сломать. Разнести все кругом, но… Но нужно держать себя в руках. Моя задача выжить и вывести Ашхен отсюда живой. Потому что я старший по званию. Потому что я не хочу вот так смотреть и на ее остывающее тело тоже. Между нами все очень сложно. С тех пор, как… С момента моей фатальной ошибки (теперь-то я понимаю, что поступок был низким) даже соперничество стало другим. Горьким, испачканным бесчестьем одного из сражавшихся. Если бы на месте Шакса сейчас была Йен, то наша тайна никогда бы не вскрылась. Ничто не угрожало бы нашим отношениям с братом. Ничто, кроме моей совести. Ее легче заткнуть, чем живого человека. И при всех видимых плюсах, накиданных вот так за секунду привыкшим раскладывать ситуацию на детали мозгом, я рад, что Йен сидит рядом. Живая и даже куда более целая, чем я сам.