Все происходившее вокруг в тот первый день прилета память Дика цепко фиксировала, не включая в этот процесс рассудок, автоматически. В поезде ему повезло с попутчиком — тот немного владел английским языком, и хорошо знал тот город, куда они ехали. Рассказывал он вроде о простых вещах, но выходило занимательно. И Канадой интересовался, а перед тем как выйти, предложил обменяться куртками — его была совсем новой, зато у Дика — фирмà, и в этом была ее ценность для жителей России.

Джек тоже был доволен обменом — его шкура была дешевым самопалом из сыромятной кожи, и улегшись после этого на свою полку, он сразу же заснул. Мерное покачивание вагона его мягко укачало — и в Псков он приехал свежим, бодрым и вновь готовым осматривать достопримечательности. Он даже пожалел, что ничего такого их хозяева своим гостям не предложили, а вместо этого сразу отправились на автовокзал и рванули в свой Городок. Впрочем, это было вполне понятно — русским не терпелось очутиться, наконец, дома.

Кстати, в Городке этом, старинном населенном пункте, отмеченном в летописи как место пребывания одного из первых летописных князей, их уже поджидал голубой микроавтобус местной марки и местный же легковой автомобиль цвета золотой металлик. На водительских местах обоих средств передвижения сидели женщины.

Олюшка немедленно рванула к золотистому авто, не обращая внимания на рюкзак, болтавшийся на спине и чемодан, который хотя и был на колесиках, однако едва не потерял их в процессе прыжков по неровностям и выбоинам давно потерявшего первозданный вид асфальта.

И не успел Дик понять, к чему была такая резвость, как обе передние дверцы автомобиля открылись, и навстречу Олюшке ринулись две фигуры: побольше и поменьше — Олюшку встречали мать и сестренка. Дика удивил контраст: если девочка, побежавшая к Олюшке была темноволоса, узкоглаза и круглолица, что выдавало примесь монголоидной расы, то внешность женщины была безусловно европейской.

И она была безупречно красива — молва о красоте русских женщин подтверждалась. Впрочем, он это успел заметить еще в Москве.

Однако долго разглядывать Олюшкину мать Дику не довелось: их компания в количестве оставшихся девяти человек уже приблизилась в микроавтобусу с целью туда погрузиться вместе с багажом, то есть тремя рюкзаками и восемью чемоданами. Женщина за рулем молча подождала, пока они упакуются и разместятся, так же молча закрыла дверь, и они поехали.

И да: в отличие от Канадских населенных пунктов в русском Городке повсюду вдоль улиц росли деревья, под которыми зеленела трава либо были расположены клумбы. Лесопосадки вдоль шоссе уже не удивляли — они были почти такими же, как те, к которым Дик привык при поездках на природу — лишь куртины трав пестрели другими цветами, местными.

Деревня, в которую они приехали, точнее, село, как его называл глава русского семейства Матвей, тоже являла собой покрытое зеленью пространство, но необычным было не это. Удивление вызывала бродившая по улицам живность, начиная от кошек и собак, и заканчивая козой с козлятами и парой поросят. Промежуток занимали куры, и не только белые — были и рыжие, и пеструшки. И петухи с роскошными хвостами смотрелись сквозь сетку-рабицу палисадников или даже рядом с ними естественней некуда.

Единственный диссонанс в эту идиллию вносило какое-то промышленное сооружение за бетонным забором про въезде в деревню и линия двухэтажных домов между промзоной и остальными домами — там никакой живности не бродило, лишь выделялись две полоски зеленых насаждений: одна между этими двухэтажными строениями и бетонным забором, а другая — вдоль неширокой дороги, убегавшей куда-то внутрь территории перпендикулярно шоссейке.

— Это общежития для рабочих, — пояснил Матвей, кивнув на двухэтажные дома. — Хостелы по-вашему.

Он повернул свою голову к Мигелю, и тот ответил:

— Я думал, что в вашей деревне все делают местные жители.

— Почти. Вот только прежде чем возвращать в село молодежь, надо было приготовить, чем ее занять, то есть возвести эту фабрику. А для этого довелось приглашать строительные бригады со стороны. Сейчас один из хостелов превращен в малосемейку.

— Которую потом придется переделать в полноценные квартиры, если вы хотите удержать специалистов, — сказала Дейзи.

Микроавтобус в это время уже колесил дальше. Что не помешало Матвею сказать:

— Нет нужды. Почти весь наш технический персонал состоит из старожилов. Наши деревенские — ребята головастые, и закончить нужное учебное заведение по нужной специальности для тех, кто к этому стремился, труда не составило.

— Они отучились за госсчет?

— Нет, за счет фирмы по договору отработки потраченных на их обучение сумм… А вот и наша центральная площадь. Здесь сельсовет, там же почта и опорный пункт. А этот теремок — клуб, он же библиотека и кинозал.

— Ясно, — подал голос Артур. — А где стадион?

— До стадиона мы еще не доросли, а спортплощадка находится при школе. Вот кстати, и она.

Увидев то, что хозяева назвали школой, младшая поросль Дикового семейного древа насмешливо переглянулись: уж слишком непрезентабельно выглядело здание, на которое кивнул русский бизнесмен. По облезлости это строение больше напоминало руину, чем обитаемый дом, пусть даже и общественный.

Впрочем, стена к стене рядом с руиной возводилось нечто двухэтажное и более солидное, из серо-желтых блоков. С виду тяжелых, однако подъемного крана поблизости заметно не было: все переносилось руками либо поднималось с помощью простейших приспособлений.

— А вот это наш медпункт…

Особняк, куда микроавтобус привез гостей и хозяев, находился за селом, и сразу за ним располагалась небольшая животноводческая ферма. Там были и другие хозпостройки, но какие именно, было не видно из-за деревьев, окружавших особняк. Деревья были совсем юные, и по крайней мере четыре из них по разным углам двора не были плодовыми: Дик опознал клен, дуб, липу и черемуху.

Участок земли, на котором стоял особняк, был огорожен сеткой-рабицей, и был он по величине примерно таким же, что и участки других жителей этого села: около 0,5 акра. И точно также позади дома он был занят под огород и сад. Но двор отличался — все дорожки были замощены, и проезд к гаражу тоже. Рассчитанный на две машины, этот гараж примыкал к дому. Сейчас он был пуст, и микроавтобус въехал туда свободно.

В особняке их уже ждали. Матвей с женой и их сын разулись и переобулись в тапочки. То же самое они предложили сделать и своим канадским гостям — тапочек в прихожей оказался целый стеллаж, разного вида и фасона: от летних пластиковых до теплых, из искусственного меха. Впрочем, Трувор предпочел обойтись вообще без них, как и остальные хозяйские дети. Всего их было пятеро, и младшие дружно высыпали в коридор встречать родителей и брата.

Что еще в тот день удивило индейца, так это отсутствие кондиционеров. Для большого особняка с роскошной обстановкой, паркетными полами, четырьмя санузлами, крытым балконом и мансардой в роли третьего этажа это было непонятно.

— Чтобы не было сильного контраста между уличным воздухом и домашним, — объяснила пожилая женщина, которую индеец принял было за няньку или домработницу, но та оказалась матерью бизнесвумен Любани. — Был у них кондиционер в старом доме, постоянно дети простуживались. Да и жужжал он.

— Угу, жужжал, — подтвердил Трувор. — Классно было!

— У нас в доме все равно прохладнее, чем на улице, — возразила брату старшая из девочек, Дуняша. Имя ее почему-то запомнилось индейцу с первого раза: было что-то в девочке искреннее и деловитое, что привлекало. — Правда, мам?

Любаня кивнула.

— Конечно, правда! — послышался голос из прихожей, и в гостиную вошла та женщина, которая сидела за рулем микроавтобуса. — Меня зовут Александра Марковна. Дети могут называть меня тетя Олеся. Я здешняя докторица, нашу больничку вы видели, когда проезжали мимо. Она небольшая, всего на три палаты, зато там имеется приемный покой и аптека.