***

Когда я вышла из своего укрытия, неуверенно приглаживая сырые волосы, он требовательно произнес:

— Покажи руну.

Я не посмела ослушаться и протянула ему руку, на которой красовалась бабочка.

Магистр поднял ее ближе к глазам и долго рассматривал. Потом прикоснулся и от неожиданности я даже дернулась, потому что место прикосновения опалило горячей волной, а по контуру пробежалось и угасло серебристое свечение.

— Не зрелая еще. Сколько дней?

— Сегодня утром появилась.

— Для такого маленького срока неплохо.

Это была не похвала, а констатация факта, но я все равно довольно зарделась.

— Сколько всего рун уже было?

— С десяток.

— И ты все их раздала? — посмотрел исподлобья, и дождавшись моего кивка, строго произнес, — крайне неосмотрительно.

— У меня, знаете ли, как-то особо и не спрашивали. Хочу я их отдавать или нет

Обычно мачеха строго говорила: отдай, и а этом обсуждение заканчивалось.

— Насильный забор рун карается законом.

— У нас в Муравейнике нет таких законов.

— У вас в Муравейнике и рун не должно быть, — задумчиво произнес Мерран, словно общаясь не ко мне, а к самому себе, — надо бы разобраться.

Пусть с чем хочет разбирается, мне главное поступить, не вылететь в первый же год обучения и…в общем планов у меня было много.

— Почему вы сказали, что руна не дозрела? Они что, как ягоды….

— Сама ты ягода, — проворчал он, — руны сил набираются со временем. Чем выдержаннее, тем больше дают возможностей. Та, что ты растратила на чью-то молодость — это была руна неуязвимости. Та, которая на пожрать — руна восстановления. А песни — скорее всего голос вершителя. Кстати, очень дорогая.

— Их можно продавать?!

Теперь он посмотрел на меня, как на дурочку.

— Ты вообще хоть что-то знаешь о своем даре?

— Матушка каждый раз ходила к ведьме, и та рассказывала, что дает новая отметка. Вот и все мои знания.

— Ведьма, значит, — хмыкнул он, потирая подбородок, — кажется в Муравейнике пора проводить облаву. Нечисти у вас там всякой много развелось. А по поводу продажи рун… Созидающие всегда нарасхват. Кто-то служит при дворе, кто-то в армии, а есть и те, кто получают лицензию и открывает салоны, в которых выставляют на продажу свои…кхм…подарочки. Аристократы, знаешь ли, готовы платить много денег, чтобы получить ту или иную способность. Очень много.

Я с трудом сглотнула. Это что же получается, я с этими метками могу свой салон открыть?

— Ты губу-то сильно не раскатывай. Чтобы получить разрешение на продажу или устроиться на хорошую работу, тебе надо не только академию закончить, но и сдать дополнительные экзамены и получить личное разрешение от правителя. Лицензии кому попало не раздают

Да ради такой возможности я отличницей стану! Буду зубрить днями и ночами! Все силы на это брошу. Мне бы только суметь.

— Вам известно, что значит бабочка?

— Это тебе с магистром рун надо разговаривать, а не со мной.

— А вы…

— А я по физической подготовке и боевым плетениям.

— Вы тоже будете меня учить?

— Вот поступишь и продержишься до третьего курса, тогда и буду.

В этот момент, глядя в светло-зеленые глаза я себе пообещала, что продержусь, чего бы мне это ни стоило.

— На ночь можешь остаться здесь, — распорядился магистр, — со сторожем я договорюсь.

— А потом?

— А то, что будет потом, зависит только от тебя. Справишься — получишь комнату, форму, содержание согласно установленным правилам. А если нет — счастливого пути обратно в Муравейник.

С этими словами он покинул сторожку, а я осталась одна, беспомощно озираясь по сторонам и не чувствуя ни капли уверенности в завтрашнем дне.

Сразу после магистра на пороге появился дед. Смерил меня недовольным взглядом и проворчал:

— Вот не было печали…принесла нелегкая на ночь глядя.

Мне было неуютно, но идти все рано некуда, поэтому угрюмо спросила:

— Где можно лечь спать?

Старик еще немного поворчал, но указал на закуток, в котором я переодевалась.

— Туда иди. И смотри платье не испорти. Оно жене моей принадлежит, а она очень не любит, когда ее вещи кто-то трогает.

Я бы не хотела встречаться с его женой. Судя по размерам платья — женщина она внушительная и очень грозная.

Просить еды я постеснялась, поэтому ушла на свое место и, уныло бурча пустым животом, завалилась спать

Утро началось со скандала.

Я еще только разлепляла глаза и спросонья пыталась понять, где нахожусь, и почему от меня так несет табаком и почтенной старостью, а с улицы уже доносились гневные крики. И что самое страшное, голоса были слишком знакомыми.

— Где она? — кричала мачеха, — верните ее мне немедленно!

— Дамочка, — в ответ скрежетал старый Висмор, — не забывайтесь. Вы на территории Академии, а не у себя в Муравейнике.

— Мою любимую дочь удерживают здесь незаконно.

— Да! Верните нам нашу любимую сестру, — раздалось откуда-то издалека.

Я натянула повыше хлипкое одеяло-редушку, а потом и вовсе спряталась под него с головой. Теперь я, оказывается, любимая дочь и сестра. Повезло.

Не думала я, что Карла отправится следом за мной, а Эмма с Камиллой увяжется следом.

— Ваша дочь пришла поступать в академию. Сама.

— Глупости! Ее заманили сюда обманом. И если вы прямо сейчас ее не выпустите, я буду жаловаться.

— Жалуйтесь.

— Я вызову стражей правопорядка, и они мигом наведут здесь порядок.

— Еще раз повторяю, ваша дочь пришла сама.

— Неправда, — взвизгнула Карла, — ее обманули, запудрили мозги и насильно затащили в этот вертеп!

Дедушка, миленький, не сдавай меня.

— Хотите вы того или нет, но сегодня первый этап отбора. И ваша дочь в нем участвует.

— Нет! Не участвует! Я запрещаю!

— Она взрослая.

— Ей нет восемнадцати!

Я аж подскакиваю на своей неудобной лежанке. Да как ей не стыдно! Врет в глаза пожилому человеку, лишь бы добраться до меня.

— Женщина, — его голос становится особенно скрипуч, — вы видите эти ворота? Сквозь них невозможно пройти, если возраст не подходит.

— Ослиное дерьмо – ваши ворота, — от негодования Карла по привычке сыпет ругательствами.

Мне за нее стыдно. Только пришла и уже стала звездой некрасивого спектакля. Я не представляю, как буду смотреть в глаза людям, после такой выходки мачехи.

— Сам Магистр Мерран сказал, что она может попробовать свои силы.

Дед не сдавался, но мне было неудобно, что он принимает на себя удар, поэтому поднялась с кровати, подошла к покосившейся двери и приникла одним глазом к крошечной щелке, пытаясь рассмотреть, что происходит на улице. К сожалению, они стояли немного в стороне, поэтому у сторожа я видела только часть спины в растянутой меховой жилетке и ярко-зеленый подол мачехиного платья, а сестры так и вовсе не попали в поле зрения.

— Да мало ли что ваш Магистр сказал. Мне лучше знать, что она может, а что нет! И вообще, пропустите меня немедленно!

— Нет, — Висмор был непреклонен, — на территории академии запрещено присутствие посторонних. Дальше этого пятачка в не пройдете.

— Я не посторонняя! — взвилась Карла, — мне надо немедленно увидеть Еву и увести ее из этого рассадника зла и дурных нравов! Она где-то поблизости, да? Я знаю, что поблизости! Ева! Немедленно выходи! Слышишь меня?! Ева!!!

Мачеха кричала во весь голос, и от каждого ее слова я содрогалась, как от пощечины. Она сейчас привлечет ко мне столько ненужного внимания, что я, еще даже не поступив, стану объектом для сплетен и насмешек!

Этого я никак допустить не могла, поэтому навалилась на дверь, и та со скрежетом поддалась.

— Ева! — тут же встрепенулась мачеха, — а ну иди сюда, негодная девчонка!

Висмор глянул на меня из-под кустистых бровей и с досадой крякнул:

— Вот бестолочь. Не сиделось в доме.

Я не торопилась спускаться с крыльца, вместо этого в полнейшем недоумении смотрела на забор. Ночью он был высоченным и кирпичным, а теперь хвастался коваными прутьями, замысловатыми завитками и острыми пиками поверху. И ворота тоже были не тяжелыми и сплошными, а изгибались воздушной, резной аркой.