Моя соседка прошлась по комнате. Заглянула за маленькую дверь, притаившуюся в углу:

— Здесь душевая! — раздался не слишком довольный голос, — ванны нет! Представляешь?

Вполне. У нас в Муравейнике отродясь не было ванн. Воду приходилось таскать с уличной колонки, греть в тазах и мыться над деревянной лоханью, натирая себя едким и жуть каким вонючим мылом.

После душевой она попыталась сунуть нос в один единственный шкаф, который выглядел так, будто смертельно устал быть шкафом. Он завалился к стене и категорически отказывался распахивать створки.

— Приподними, — посоветовала я, наблюдая за тщетными потугами рыжей, — придави и потяни за ручку кверху.

Наконец, изрядно взмокнув, она справилась и открыла одну дверцу.

— Ну… — замялась она, — зато, когда поступим у нас будут хорошие комнаты.

Мне бы ее уверенность. После публичного позора при распределении, стычки с Лексом и отлучения от дополнительного этапа, моя уверенность порядком поугасла. А уж после того, как белобрысая при всех назвала меня нищенкой, так и вовсе не хотелось на люди выходить. Мне было неуютно, и с каждой секундой тревога все больше просачивалась в сердце.

Что я здесь вообще делаю? С чего взяла, что смогу поступить и учиться среди них? Они же все смотрят на меня свысока.

— Как думаешь, когда доставят наши вещи? — соседка повернулась ко мне лицом и медленно моргнула.

Только сейчас я обратила внимание, что голос у нее был слишком плавный и речь слегка замедленная, певучая, будто она только что проснулась и пытается понять, что вокруг происходит, попутно заново вспоминая каждое слово. При этом взгляд лучистый, ясный, и не слишком разумный. У нас в Муравейнике Тошка такой был. Мы его блаженным звали...

— Не знаю, — я как можно равнодушнее пожала плечами. Не говорить же, что из вещей у меня то, что на мне, да старье, оставшееся в лачуге у сторожа.

Рыжая уставилась пристально и с внезапным интересом, будто только сейчас впервые заметила:

— Ты и правда из Муравейника?

— Да.

— И как там?

Вопрос меня немного озадачил. Как в Муравейнике? Обычно. Я привыкла. И к грязи, и к бедности, и к тому, что постоянно что-то случается, и к узким неуютным улочкам, и ко всему остальному.

— Чудесно. Что ни день, то праздник.

Она хлопнула глазами и совершенно бесхитростно переспросила:

— Правда? А мне говорили, что там жутко. Что люди живут в крошечных комнатках и еды нормальной нет, — она осеклась на середине фразы, озадаченно потерла бровь, а потом добавила, — врали, наверное.

Точно блаженная…

Мне она показалась не только странной, но и забавной. Рыженькая, яркая и в то же время открытая, как ребенок. В ней не было заносчивости, как у остальных жительниц Хайса, не было злости, а вот наивного любопытства – хоть отбавляй.

— Может познакомимся?

— Ой, я и забыла, — она смущенно приложила ладонь к щеке и шепотом произнесла, — Я-Стелла. Стелла О’Харди.

— А я Ева. Ева Найтли.

— Красивое имя, — промурлыкала она, и спустя пару секунд потеряла ко мне интерес, потому что ее привлекла птица, с громким хлопаньем крыльями приземлившаяся на наш подоконник.

Чтобы как-то занять время я тоже прошлась по комнате, заглянула в душевую, которая как по мне была очень даже ничего, выглянула в окно — оно выходило на площадку перед входом, потом зачем-то заглянула под кровать, но ничего кроме пыли не обнаружила. Под старым покрывалом обнаружилось не менее старое постельное белье. Тусклое, застиранное, местами украшенное россыпью крошечных дырочек. Наверное, цветы на нем когда-то были яркими и выразительными, но сейчас от них остались только размытые пятна.

Я потрогала подушку и убедилась, что она жесткая, как кирпич. После того, как тщательно взбила, расправляя слежавшиеся комья, стало немного лучше. Одеяла не было. Вместо него такой же застиранный, как и все остальное, пододеяльник с круглый отверстием посередине. Матрас – отдельная песня. Из него то тут, то там торчали остренькие тычки и подозрительно пахло прелыми вениками. Я попробовала взбить и его, но только исцарапала руки и зачихала. Тогда решила перевернуть, но стоило его только приподнять, как на пол что-то шлепнулось. Какой-то серый конверт. Не слишком пухлый, но и не совсем плоский.

Не знаю, что меня заставило так поступить, но я поспешно подхватила его с пола и сунула обратно, после чего настороженно оглянулась на Стеллу. Она ничего не заметила, сидела на подоконнике и, разбирая пальцами густую косу, смотрела на синее небо за окном. Что-то напевала.

Наверное, надо было сказать о своей находке Бейле, или куратору, но я решила оставить его себе. Почему? Да потому что жуть как любопытно стало, что же в этом конвертике хранилось, и почему его спрятали в таком дурацком месте.

Я только одним глазком гляну, и тут же отдам. Обещаю!

Однако удовлетворить свое любопытство я так и не смогла, потому что в коридоре раздался зычный голос Райдо.

— Претендентки! На выход.

Я подскочила, Стелла едва не свалилась с подоконника, за стеной что-то громко рухнуло на пол, со всех сторон послышался топот ног и причитания. Звукоизоляция в этом корпусе оказалась не очень. Даже в нашем старом доме в Муравейнике и то не было такого грохота, если только маменька не закатывала очередную сцену с показательным раскидываем вещей и битьем посуды. Такие сцены в основном предназначались мне, как самой неблагодарной девице на свете, и выработали у меня стойкую привычку куда-то бежать и что-то делать. Поэтому в коридоре я оказалась первая. Выскочила, со всего размаха впечатавшись в могучую грудь Хонера, и точно бы свалилась к его ногам, если бы он меня не подхватил.

— О, Найтли. Похвальное рвение, — ухмыльнулся он, ставя меня на ноги, как куклу, — только вот ты-то как раз мне и не нужна.

К этому времени в коридор выскочили остальные девочки, и даже те, которые расположились на втором этаже, успели спуститься и теперь настороженно наблюдали за нами. И снова я оказалась в центре внимания.

— Все устроились? — медленно обернувшись вокруг своей оси он каждую удостоил хмурого взгляда.

Послышались робкие «да», и темные брови куратора еще сильнее сошлись на переносице.

— Так точно, сэр! — выпалила я.

— Молодец, Найтли, — хмыкнул Райдо, — соображаешь. Пять баллов лично от меня. За обучаемость.

Пять баллов нелишние, но недовольства в глазах остальных девочек добавилось.

— Итак, курочки мои волшебные, нам предстоит сбор и обсуждение дополнительного этапа, за счет которого вы сможете набрать баллы и хоть как-то конкурировать с парнями. Не все, — тут же добавил, окончательно спуская с небес на землю, — больше части из вас это не поможет. Минимальный балл для поступления — пятьдесят. Вас ждет три тура, в каждом из которых можно набрать по двадцать баллов. Плюс дополнительный — тоже двадцать.

— Это же восемьдесят! — с воодушевлением произнесла темнобровая.

— Я очень рад, что среди нас есть такой великий счетовод как вы, мисс Морей, — невозмутимо произнес Хонер, и она тут же покраснела до кончиков волос, — однако навыков счета для поступления мало. И каждый из этих баллов вам придется буквально выгрызать. Гарантирую.

— Это нечестно, — надула губы Лесса, — почему нельзя сделать такие условия, чтобы девушкам было легко поступить. Зачем все эти трудности? Чем мы хуже?

— Ответьте мне на один вопрос, прекрасные мои, — произнес он таким тоном, что все возмущенные шепотки тут же замолкли, — кто из вас, так рвущихся сюда попасть, помнит о том, что Весмор это не школа благородных девиц, в которой учат хорошим манерам, и не пансион, где между занятиями можно устраивать затяжные чаепития с обсуждениями нарядов и причесок. Это Академия одаренных…

— Но мы все одаренные, — робко напомнила Мира, за что получила тяжелый взгляд и тут же спряталась за спину подруги.

— Одаренных, которые в дальнейшем продолжат службу на благо страны и Хайса. Это полувоенное учреждение, которое готовит стражей порядка, хранителей, гончих, вестников, боевых мастеров. Всех тех, кто будет обеспечивать безопасность и защиту. А теперь скажите, кто из вас пришел сюда именно за этим, а не за тем, чтобы найти жениха поинтереснее?