Восьмая императрица вела жестокую войну с храмами. Она вынудила их спонсировать с пожертвований больницы, требовала помогать школам, ведь народ должен был развивать разум, дабы суметь понять ученья Морин. Она ненавидела монастырь. Набожная императрица не могла принять коррупцию в божьем храме.

— Я рада, но складывается ощущение, что поддержка ваша рождена не из любви к Божьей помазаннице, а из возможности выгоды.

— Даже Божьи дети рождены лишь смертными, склонные к грязным и жалким мыслям. Однако, я и мои послушницы верим, что вы станете той, кто приведет мир к тому идеалу, что заповедовала нам Морин. Жизнь дающая теперь будет правящим монархом, уверена, что и прочие ее идеалы будут приведены в жизнь.

Это меня злило. Мне было больно видеть перевирание храмом учений Богини. Многие рукописи переписывались, что стало для меня фактом после обнаружением записей первой императрицы, спасенных от сжигания второй. Она писала, что Богиня учила нас быть миролюбивыми и мудрыми, говорить правдивые слова, но в итоге служительницы миролюбие заменили наигранной добротой, нацепив улыбки, мудрость превратилась в заучивание и скандирование, повторение за вышестоящим, без попытки удостовериться в правдивости, а наставление говорить лишь то, в чем уверен, вдруг стало запретом врать.

Морин любила народ, призвала в наш мир Анимов — духов, обладавших поразительными способностями. Разноцветные, маленькие летающие облачка, издающие легкий писк и способные говорить лишь со своим избранным владельцем, они служили годами. Богиня верила, что империя может существовать лишь при общем усилии народа, от того и наделила нас помощниками, чтобы раскрыть потенциалы.

И вот чем обернулась любовь Морин к народу — паразитированием на вере. Наставница желала поддержки любых религиозных начинаний. Монастырь и храмы существовали на пожертвования, в том числе от императорской семьи, но не спонсировались официально государством. Если я начну сыпать на них деньги из казны, то признаю их власть, и тогда следующий шаг станет очевиден — прошение о принятии наставницы в сенат.

— Вы хотите построить больше храмов?

— И монастырей. Народ должен быть образован и иметь возможность обращаться к Богине из любой точки нашей великой империи. Чем сильнее будет вера наша в Богиню, тем больше блага снизойдет на нас.

Снова ложь. Никогда Морин ничего похожего не говорила.

У меня разболелась голова.

— Что ж, если дворец будет спонсировать Монастырь, то признает его государственной организацией, вы готовы к этому? Мой муж, хоть и был болен, но в своем уме оставался, что было заверено тремя советниками и пятью лекарями. К вашему сведению, я лично писала с его слов последние указы, которые будут приведены в исполнение, так что ваше предложение мне как нельзя кстати.

Я видел, как исказилось ее лицо, однако улыбка даже не дрогнула. Сколько же лет она тренировала ее? Снимала ли вообще эту маску вечного понимания и поддержки?

— Монастырь будет признан империей не как свободное религиозное общество, а государственное, что обязует его платить налоги в замен на защиту именем императора. Раз вы будете спонсироваться из бюджета, то все принятые пожертвования будут ограничены единой суммой и облагаться налогом. — Я откинулась на спинку кресла, пытаясь не подавать виду, насколько мне больно. — Каждое пожертвование будет документироваться, будет информация о спонсоре, вам придется отчитываться о том, на что идут деньги. Готовы ли вы сдавать отчеты 4 раза в год, наставница?

Ее молчание было говорящим. Сейчас у монастыря была достаточная свобода действий и почти полное отсутствие контроля, что не могло не радовать их и не напрягать меня. К большому моему сожалению, я не могла сейчас сократить влияние монастыря из-за своего шаткого положения, но и сильнее развязывать им руки не собиралась.

— Подумайте хорошо, Берта, готовы ли вы выставлять мне условия в данный момент? Знаю, вы надеетесь на то, что сенат поддержит предложение храма, даже не сомневаюсь, но также вряд ли они отклонят указ, подписанный рукой предыдущего императора. Но если так выйдет, что вы решите поддержать нынешнего монарха, ведь она дочь Богини, а вы ее послушница, то я придержу указ в своем столе до поры до времени, — я ярко улыбнулась гостье, — что думаете? Разве наш дует не тот, что желала бы видеть Морин?

Я вдруг осознала себя в кровати, укутанной в одеяло. Уснула? Когда это случилось? Я вызвала прислугу, засуетившуюся в утренней рутине, помогая мне умыться и сесть перед зеркалом для приведения в надлежащий вид. В зеркале были только глаза, окруженные черными синяками, и впалые щеки. Волосы мягко расчесывали аккуратные руки, а я все думала: кто это в отражении? Всегда ли я была такой изнеможденной?

— Эмми, сколько дней прошло с похорон?

— Ваше Величество, вам снова плохо? — обеспокоенные глаза были покрасневшими.

— Плохо? О чем ты?

— За последний месяц вы три раза задавали этот вопрос.

Месяц? Неужели… Оставшись наедине в ожидании завтрака, я открыла записную книжку, которую, к счастью, вела даже в наихудшем состоянии по привычке.

'Не могу есть. Слышу голос Дориана. Иногда вижу.

Рвет после приемов пищи почти сразу, голова стала болеть чаще. С детьми все вечера проводим вместе, стараясь поддерживать друг друга. Ракель совсем не вижу.

Неделю не помню, надеюсь на свои записи, хоть они и слишком сухие по сравнению с моими обычными. Перечитывала отчеты с собрания сената как в первый раз. Не желаю жить, а уж так и подавно.

Переписала в дневник важные события за две недели, но они для меня самой открытие. Эмми говорит, что я почти не ем с похорон, а если ем — выплевываю. Лекарь заметил ожоги гортани от желчи. Но мне нельзя умереть так жалко, от истощения. Спать не могу, кошмары одолевают постоянно. Помню: открываю глаза, а рядом лежит Дориан. Разрывает на части. Плачу много — заметно по опухшим глазам. Голова болит. Если уж мой разум выбрасывает воспоминания, то пусть и Дориане все заберет. Сил нет, хочется уйти за ним следом.

Желаний нет, сил тоже. Лежу на кровати, смотрю в окно. Документами заведует майордом. Из-за провалов в памяти нет доверия к себе и собственным суждениям, от того и отрекаюсь от бумажной работы до полного выздоровления. Империя не может страдать из-за принятых решения в состоянии скорби'.

— Ваш завтрак.

— Благодарю. Назначь встречу после обеда с маркизом Бедфордом.

— Конечно.

Стоило двери закрыться, как я поднялась из-за стола и направилась к гобелену, изображавшему три птицы на ветви могучего дерева, что представляли собой 3 рода-потомка Богини. За ним был потайной вход в хранилище всех предыдущих императриц, преследовавших единую цель — сохранение воспоминаний и истории империи.

Если верить записям третьей императрицы Стейши, то она впервые заметила, что ее детские чудаковатые сны излишне реалистичны еще в 5-летнем возрасте. Позднее, уже попав во дворец, она нашла личный дневник второй императрицы Лиралей, в которой нашла сходства со своими снами, а также записи о том, что в разуме Лиралей так же всплывали образы из жизни первой императрицы. Стейша поняла, что в общих воспоминаниях должен быть потаенный смысл, так что как смогла восстановила на бумаге историю своих предшественниц, отталкиваясь от истории и воспоминаний, мучавших ее голову, а так же сама вела дневник и наказала то же своим последовательницам. Однако, став 22-ой императрицей, переняв осколки историй прошлых жен монархов, мне пришлось столкнуться с осознанием, что никому из нас так и не удалось понять смысл передачи этих знаний.

— Приди, Аним, — прошептала я и рядом образовался фиолетовый комочек света. Аннабель, севшая на трон в 9 лет, из всех возможностей, выявила в себе непоколебимое желание согреться, что и стало единственной способностью моего Анима.

В маленькой пыльной комнате стало теплее. Я смотрела на стеллажи с бесчисленным количеством личных дневников. По большей части мое перо обращалось к личному дневнику, в котором я писала ежедневно, вынося основные события в большие записные книги, одна из которых уже красовалась в длинных рядах. Собственно, за ней я пришла. Сотни исписанных листов долгие годы служили гарантией, что ни единая важная деталь не будет забыта, что в конечном итоге общими усилиями будет найден смысл наших общих мыслей, но я пришла за воспоминаниями о муже. Мне хотелось окунуться в них, забыться, остаться в счастливых годах…