– Раньше тоже тела исчезали, – сказал я.

Полянский смолчал.

– Исчезли, – сказал мальчишка с сильным французским акцентом, – и папа исчез.

– Папа, – повторил я, – он, наверное, просто пошёл тебя искать…

Мальчишка пожал плечами, на его глаза навернулись слёзы. Кто его знает, что здесь произошло, думал я, может, отец спрятал ребёнка и погиб сам… Да, наверное, так и было.

– Папа не погиб, – будто прочитал мои мысли мальчишка.

– Конечно нет, – сказал я.

– Он исчез, как и все другие, – стоял на своём ребёнок.

– Ты же просто заснул, ведь так? – перебил нас Полянский. – А когда проснулся, их осталось трое и ещё эти двое у двери.

Ребёнок кивнул.

– Вот видите, – шепнул мне доктор, – тела не исчезли, их просто сбросили с поезда, пока ребёнок спал.

– Зачем террористам избавляться от тел? – шепнул я в ответ.

– Откуда мне знать?

Ребёнок заплакал.

– Отстаньте уже от мальчишки. – Трэвис отошёл от тел друга и брата, пытаясь скрыть слёзы.

– И правда, – опомнился я, – ты не бойся. Сиди здесь тихо. – Я посадил ребёнка на одно из чистых сидений. – А лучше залезь под него.

Мальчишка кивнул.

– Ты же умеешь в прятки играть?

Тот кивнул ещё раз.

– А мы скоро придём.

Нехорошо было врать, тем более ребёнку – я не знал, когда мы вернёмся и вернёмся ли вообще, я не знал, можно ли было его оставлять, но таскать с собой было ещё опасней. Мы оставили мальчишку в вагоне с трупами на местах, с трупами у двери и двинулись дальше.

У выхода я оглянулся. Мальчишка так и лежал под сиденьем, положив голову на ладошки и, кажется, засыпал.

– Даже не думайте, – понял меня Полянский, – не сейчас. Мы вернёмся за ним на обратном пути.

Впереди нас ждала только кабина машиниста и тот самый голос, оборванный в динамике связи. Глаза Трэвиса были полны надежды, казалось, ей, этой самой надеждой, он хотел перекрыть то горе, в котором сейчас пребывал. Пока мы шли через весь этот поезд, ни один динамик, ни в одном из вагонов так и не заговорил. Я думал о спятившем Хорхе и о несчастной Хосефе, мне так и не удалось узнать, кем же она была.

Яхве воздаст, – крутилось в ослабленной памяти, – вот только кому он воздаст и за что? И был ли он здесь вообще…

Хосефа долго вынашивала свой план, ещё с того первого раза, когда он пригласил её в спальню протирать подоконники и полы. Она не заметила, как он подошёл сзади, а после уже не смогла ничего изменить. И так повторялось бесконечно долго. Каждый раз, когда она хотела сбежать, он находил её снова, один раз сильно избил, в другой – пригрозил тюрьмой.

– Ты знаешь, что сейчас в твоей сумочке? – шептал он ей на ухо. – Правильно, там наркотики. А ты даже не знала. Как думаешь, на сколько это потянет?

Со своей женой он спал по-другому, она как-то вошла в их спальню, совсем неудачно зашла. Миссис Майлз кричала тогда, что нужно её уволить, Хосефа молилась, чтобы так и произошло, но хозяин не разрешил. Никто не избавляется от потехи, пока она ему не надоест. Хосефа боялась его невозможно. Он снился ей по ночам, в каждом кошмаре, он был её адом, нескончаемым страхом… А как с ним бороться? Только убить.

До того как переехать из своей деревушки в город, она жила в частном доме и время от времени резала кур. Конечно, шея мистера Майлза ничуть не походила на куриную шею, но и отрезать ему голову ей не пришлось. Она точно рассчитала, куда надо ударить, чтобы с первого раза и насмерть. Но одного удара ей показалось мало для такого ублюдка, как он. Она опомнилась, только когда услышала за дверью шаги. Тогда-то и увидел её незнакомец, тогда она и выпрыгнула из окна.

Хосефа открыла глаза и вскоре уже поняла, где находилась. Поезд мчался быстрей, свет уже озарял всё купе. Она вспомнила сегодняшний день и несчастного мистера Лембека, которого она случайно убила…

Слёзы уже подступали к горлу, когда дверь в купе отворилась. Хосефа вгляделась в знакомую фигуру в очках и расплакалась, но уже от счастья.

– Вы проснулись? – тёр шишку на лбу мистер Лембек. – Куда же вы так бежали и напали на меня ни за что. Ну, ничего-ничего, – увидел он её бледный вид, – не стоит от этого плакать. Главное, чтобы вы пришли…

Он прислушался. Какие-то странные звуки раздавались за стенкой. Это в соседнем купе.

В соседнем купе – старик Хорхе, напротив него – вдова, в руках у неё приёмник – она ищет волну.

– Вот, здесь, – говорит ей Хорхе.

Треск заслоняет голоса, дробя их на редкие слоги.

– Другой частоты нет? – смотрит старик с надеждой.

– Нет, – отвечает она, – только такая.

Радио затрещало.

– Новости к этому часу, – несвязный треск, – …был захвачен террористами, экстренные службы нашего города делают всё возможное, чтобы… – Сигнал опять прервался и превратился в писк.

Вдова увидела Лембека, поставила радио на пол, перед связанным Хорхе, и вышла из купе.

Лембек вышел за ней.

– Он просто сошёл с ума, – сказала она, будто оправдываясь.

– Я и не хотел вас осуждать, вы лишь настроили ему приёмник.

– Значит, все службы знают про нас? – посмотрела она на него.

– Выходит, что так.

– И спасут?

Лембек ничего не сказал, и миссис Салливан больше ни о чём не спросила.

Старик Хорхе смотрел на трескучее радио и улыбался во все свои зубы. На щеках его уже высохли слёзы, а взгляд стал светел и чист. Там, вдали, он увидел горы и белый, до прозрачности, свет. Он вспомнил малышку Дебору, как она цеплялась за него, обнимая, как не хотела отпускать.

Радио опять заговорило.

– Что известно на данный момент? – затрещал опять женский голос. – Сколько всего террористов?

– По перехваченным разговорам мы насчитали шестерых, но, возможно, их больше.

– Есть ли среди заложников дети?

– Пока известно о троих.

Сигнал прервался и стих. Хорхе припал к динамику ухом. Он хотел покрутить регулятор, но связанные накрепко руки никак не выходили из узла.

Кабина машиниста была заполнена дымом. Мы вглядывались через стекло. Он клубился, то опускаясь до пола, то поднимаясь вверх. Всё было в густой, живой, танцующей дымке.

Поначалу я даже подумал, что, возможно, где-то горит.

– И никакого запаха гари? – возразил Трэвис. – Нет, скорее всего, это какой-то газ.

Он открыл дверь и тут же её захлопнул. У него заслезились глаза.

– Слезоточивый? – спросил я.

– В такой концентрации любой газ вызовет раздражение слизистой, – ответил Полянский.

Он сложил ладони окошком и посмотрел через них.

– Кто-то лежит на панели приборов. Похоже, ваш друг отключился сразу, после того как успел выйти на связь.

– А машинист там есть? – спросил я.

– Не вижу, – сказал Полянский, – никого больше не вижу.

– Нужно пробраться в кабину и скорее вытащить его, – заторопился Трэвис.

– И тогда отключимся мы все?

Я предложил открыть дверь поезда. Но она никак не хотела поддаваться.

– Дайте-ка мне, – отстранил меня Трэвис, он был самый сильный из нас. Через несколько минут безуспешных стараний дверь с натугой, но поддалась. Сильный поток холодного воздуха занёс в вагон зябкой прохлады.

– Смотрите!

Там, на перилах, у самых ступеней виднелись кровавые отпечатки чьих-то ладоней.

– Кого-то сбросили.

– Или он спрыгнул сам.

Мне казалось, с этого поезда хотели сбежать даже мёртвые.

– И с другой стороны. – Полянский указал на противоположную дверь.

– Если бы кто-то кого-то скидывал, он бы тоже был здесь. Не так ли? Но все террористы убиты, – сказал Трэвис.

– Может, это тот, кто попался нам?

– А почему он не скинул другие тела? – спросил Трэвис.

Я не мог на это ответить. Я не знал, как они выбирали жертв.

Трэвис открыл и вторую дверь, образовав сильнейший сквозняк. Нас чуть не снесло воздушным потоком. Меня придавило к стене. Полянский ещё как-то держался.