Наконец-то заговорила.

– Всем туда надо, – ответил я.

Мы долго молчали. Я не хотел ничего говорить, да и она, видимо, тоже. Тяжесть нашего прошлого ощущалась даже незримо, мы будто везли её тут же, каждый своим багажом.

– В общем, так, – посмотрел я на незнакомку как можно строже, – я довожу тебя до Отаго, а дальше – каждый сам по себе. И если пересечёмся, сделаем вид, что не знакомы.

– Хорошо, – чуть заметно кивнула она и прислонилась к стеклу.

Только двойной слежки мне сейчас не хватало.

Мы зашли в вагон-ресторан. Запах выпечки и свежего кофе, смешавшись с запахом крови, вызывал рвотный рефлекс. Люди, сидевшие на местах (двое за столиками, трое за барной стойкой), – были мертвы. Они истекали кровью, кровью заливало столы. Сзади кто-то блевал. Это был Нил.

– Ты можешь потише? – повернулся к парнишке Хорхе.

Здесь мог быть кто-то ещё. Кто-то из террористов. Мы прошли вдоль столов у окон. К счастью, если это слово вообще уместно, посетителей здесь было немного.

– Эти твари убили их всех, – плакал Нил. – И зачем я только сел в этот поезд? Я же опаздывал, я почти опоздал, вбежал в вокзал в последнюю минуту, меня ещё не хотели пускать.

– Лембек купил билет дважды, – сказал вдруг Полянский.

– Что? – обернулся Нил.

– Я думал, тебя это как-то утешит.

Нил только всхлипнул, и его опять стало тошнить.

– Может, мы уже пойдём? – сказал он, вытирая дрожащий рот.

– Если мы хоть кого-то упустим, – вытянул пистолет Хорхе, – эти гады могут зайти и к нам. Они убьют миссис Салливан, застрелят Хосефу, – он осторожно подвинул упавший стул, – могут убить… – Тут старик сам замолчал. От одной только мысли, что с Деборой может что-то случиться, у него потемнело в глазах. – Могут убить Дебору, – наконец выговорил он через сжатые губы.

Мы шли к закрытым дверям небольшой вагонной кухни.

– Слышите? – старик приложил палец к губам.

Там, откуда-то из глубины закрытых дверей, доносились тихие звуки еле слышного джаза. Хорхе подходил ближе. Мелодия, что ещё секунду назад была еле слышной, становилась громче и громче.

Кто-то крутил регулятор громкости, с каждой секундой прибавляя её. Хорхе припал к двери, мы с Полянским сделали то же. Приёмник вопил на весь вагон, и вдруг резко затих. Хорхе толкнул дверь вперёд, раздался оглушающий выстрел. Мы прижались к стене, Нил лёг на пол.

– Выходи, твою мать! – крикнул старик. – У меня тут граната!

Никакой гранаты у него не было, но он здорово блефовал.

Хорхе выстрелил ещё раз, никаких звуков в ответ. Полянский толкнул дверь, она распахнулась, показав кровавую лужу на белом полу. Среди разбросанной кухонной утвари лежал мужчина в поварской форме, пистолет выпал из его дрожащей руки, рядом небольшой радиоприёмник, из него доносились тихие звуки джаза.

– Я думал, вы террористы, – еле выговорил он. – Я думал, я смогу…

Он запнулся и не договорил. Взгляд его застыл неподвижно, лицо искривилось в предсмертной гримасе, на его белоснежной рубашке багровело кровавое пятно.

– Хотел вызвать их на себя и пристрелить, – сказал Хорхе. – Эх, бедный парень. – Он закрыл ему глаза.

Недалеко от повара лежало ещё два тела – официантки и проводника, они тоже были мертвы, как сказал нам Полянский.

– Вот ведь чёрт. – В дверях стоял Нил, закусив дрожащий кулак.

– Только не блюй, пожалуйста, парень, – огрызнулся на него Хорхе, – самого тошнит.

– Значит, террористов здесь уже нет? – спросил Нил.

– Нет. – Хорхе взял радио и протёр его полотенцем от крови. – Они уже сделали всё, что хотели, эти чёртовы твари, и пошли по другим вагонам. Что им ещё здесь искать?

Хорхе крутил регулятор приёмника, но тот только трещал.

– Что вы ищете? – спросил Полянский, отойдя от тела проводника.

– Новости, – сказал старик. – Мы не знаем, что происходит, но они-то должны знать.

– Что происходит? – огляделся Полянский. – По-моему, нас захватили.

– Мне нужно знать, какие применяются меры, что делают эти чёртовы полицейские! – откашлялся Хорхе.

– А может, о нас и не знает никто? – спросил Нил.

– Видите, – кивнул на Нила старик, – может, и не знает, может, парень прав.

– Террористы должны были выдвинуть требования, – сказал я.

– Это в лучшем случае, – возился с радио Хорхе, – в худшем – они просто фанатики, а мы их сакральные жертвы.

– Не ловит, – сказал Полянский, – здесь нет никакой связи.

– Но джаз же звучал, – сказал я.

– Звучал, – сказал Хорхе, – но тоже заглох, чёрт бы его подрал!

Странно, мне почему-то казалось, что я его уже где-то слышал, этот самый джаз.

– Мне кажется, я где-то уже слышал эту песню, – сказал я.

– Это Армстронг, – ухмыльнулся доктор, – его все где-то слышали.

– Вот в этом он прав, – буркнул Хорхе и повесил приёмник себе на шею.

– Вы что, возьмёте его с собой? – удивился Полянский.

– А кому его здесь оставлять?

Мы вышли с проклятой кухни, окинули взглядом тела и пошли прочь из вагона под треск радио и пропадавшего джаза.

– Может, вы уже выключите его, – пробурчал Полянский, – не обязательно всем знать, когда мы идём.

Хорхе потянулся к приёмнику, но тот отключился сам.

Следующий вагон был плацкартным и абсолютно пустым, по крайней мере, нам так казалось. Первым вошёл старик Хорхе, он держал пистолет наготове и медленно ступал, шаг за шагом ощупывая пространство перед собой. Ни один мускул не дрогнул на его морщинистом лице. Видит бог, он был кем угодно, но не обычным стариком.

– Здесь, похоже, всё пусто, – сказал Нил Эмберг.

– Тсс, – приложил Хорхе палец к губам, – здесь кто-то…

Не успел он договорить, как на нас с верхних полок, заставленных вещами, попадали чемоданы и спрыгнули двое мужчин, другие накинулись сзади. Мне кто-то сдавливал горло, накинув на шею верёвку.

Я услышал выстрел, потом ещё один. Старика повалили на пол, пистолет выбили из рук. Эмберг же сам выкинул нож и поднял руки. С доктором эти парни возились дольше всего, это он выпустил две пули, пробив крышу вагона. Через пару минут мы уже сидели связанные по рукам и ногам на пассажирских креслах.

Их было четверо: взрослый мужчина с короткими волосами, чернявый парнишка, похожий на марокканца, и ещё двое парней европейской наружности.

Поначалу я подумал, что это и были террористы, но сейчас, смотря на каждого из мужчин, я видел, что все они так же охвачены страхом. Я понимал, что они такие же пассажиры, как мы. И, судя по их измождённым лицам, страх – единственное, что придавало им сил. У нас было оружие, у них не было ничего, кроме желания выжить.

– Это вы убили Доминика? – смотрел на меня рыжий мужчина лет сорока. – Это ты убил моего брата, ублюдок! – схватил он меня за ворот. – Ты? Сволочь! Говори!

– Я никого не убивал! – только успел выкрикнуть я.

– Спокойно, Эван. – Другой мужчина, постарше, проверял узлы на руках Полянского. – Мы сейчас разберёмся.

– Куда вы, сволочи, дели тело? – не унимался тот.

Его измученное страданием лицо покраснело багровой россыпью каких-то пятен. Они, волдыристые и неровные, покрывали все его щёки и подбородок. Я посмотрел на руки несчастного – они были расчёсаны в кровь. Его язык заплетался, речь невнятно пролезала сквозь зубы, будто ей не было места во рту. Скорее всего, опухло не только лицо мужчины, но и язык.

– Послушайте, мы такие же пассажиры, как и вы, – начал я. – И в нашем вагоне тоже есть трупы, и исчезнувшие люди, и те, кто, скорее всего, скоро умрёт.

Я вспомнил Хосефу. А вдруг она уже умерла…

Рыжий мужчина хотел отдышаться, но у него не получалось. Он смотрел на нас с такой злостью, что, казалось, готов был убить. Что его сдерживало? То же, что и каждого из нас, – желание докопаться до правды. Невозможно убить гонца раньше, чем тот заговорит.