— Жиденький у нас рычаг, — заметил Женя равнодушно и указал взглядом на Сиплого.

— Лучше такой, чем никакого, — вздохнул Степаныч.

К этому времени вернулся Фима.

Он притащил стул, задев головой низко висящую на проводе лампочку, поставил его посреди котельной.

— Сука… Ну просил же, не мой, — пробурчал недовольно Женя.

— Че? А это твой? — Удивился Фима.

— Да. Мой. Он, вообще-то, за моим столом стоит.

— Ну… Давай сгоняю быстро, — Фима взял стул. — Поменяю.

— Да хрен с ним, — отмахнулся Женя. — Ладно уж. Давай этого сажать.

Мы подняли бандюка, усадили на стул и привязали его у стулу тремя метрами проводов старой проводки, валявшихся на полу у стены. Я вытащил кляп.

— Сука, мля… — отплевался тут же Сиплый. — Я тебя, мразоту, буду сам резать по кускам, понял⁈ Я тебя, опущенец…

Договорить он не успел, потому что я врезал ему по зубам. Сиплый дернулся в сторону так, что у него аж шея хрустнула. Как я понял, спустя мгновение, это была совсем не шея. Бандит тут же выплюнул большой сгусток крови. Выпрямившись, раззявил рот, пытаясь ощупать сломанные зубы языком.

— М-м-м-м мля… — Замычал он от боли, — ты мне зубы выбил пи…

Сиплый недоговорил снова, потому что я опять замахнулся.

— Ладно-ладно! — Испугался он. — Только не бей!

— Че-то не надолго его хватило, — хмуро заметил Женя. — Больше храбрился.

— Не бейте… — Промяилил Сиплый, но я врезал ему еще раз, снова по зубам.

Бандита вновь дернуло, но теперь в другую сторону. Он скривился от боли. Потом он опять принялся отплевываться.

Я опустился к нему, схватив за одежду, выровнял на стуле.

— Знач, слушай сюда, — начал я. — За каждое слово, что вырвется из твоей пасти без моего разрешения, я буду бить тебе в морду. Понял?

Ошарашенный, не зная что ответить, Сиплый, прищурившись от боли, уставился на меня.

— Понял? — Занес я кулак.

— Да-да! Понял! — Поторопился он ответить.

— Ну и отлично. Короче, расклад такой. Ты пока что остаешься у нас. По крайней мере, до моей встречи с твоим любовничком-Мамиконом.

— А… А потом? — Буркнул он и снова схлопотал по роже.

Правда, теперь я ударил не так сильно и не по зубам.

— Что я сказал? Раззявишь пасть — получишь.

Наученный горьким опытом, он быстро-быстро закивал. Однако я все же ответил бандиту:

— А потом все будет зависеть от Мамикона. Может быть, ты выйдешь отсюда живым. А может быть, отправишься домой в пакете.

Сиплый удивленно раскрыл глаза. Раззявил было окровавленный рот, но повременил говорить.

— Болтай, если хотел что-то сказать, — разрешил я.

Сиплый с трудом сглотнул кровь, потом заговорил:

— Если ты думаешь, что я неплохой вариант, чтобы надавить на Кесояна — то ошибаешься… Мы с Мамиконом не ладим… Возможно, для приличия он притормозит, пока я тут, но потом… Если я умру или вы меня отпустите… Вы развяжите Мамикону руки…

— Что это значит? — Строго спросил я.

— Мы… Мы с ним наладим… — Повторил бандит. — Было у нас одно дельце… Если пообещаете не убивать… Я… Я расскажу. Все расскажу вам! Я знаю, как вы можете от него отделаться! Возможно, даже навсегда!

Мы с мужиками переглянулись. Я стал понимать, что к чему. Мда… А Сиплый был хитер. Быстро решился договориться. Однако все равно с ним надо держать ухо востро.

— Рассказывай, — бросил я.

Сиплый сглотнул. Страх в его взгляде смешался с сомнением, однако бандит решился:

— Короче, — начал он. — Был когда-то у Хасана братан. Близкий. Звали его Ашот Мерзоян. Погоняло — Каро. Он тут, в крае, одним из ближайших соратников Хасана был. Хоть в клане и не состоял, но его там, почти как своего принимали. Если б был он жив, именно его бы Хасан поставил в Армавир, вместо Мамикона.

— И? — Нахмурил я брови.

— И Мамикону это не нравилось. Он Каро считал выскочкой. Ему ж всего тридцать четыре года было. Ну и когда стало ясно, кто будет в Армавире главный, Мамикон очень расстроился.

— Дай угадаю, — пробурчал Женя. — Вы его убрали. Так?

— Такого просто так не уберешь, — заметил Степаныч.

— Не гоните коней, мужики, — сказал я. — Ну, давай, Сиплый, рассказывай.

— А так получилось, — снова сглотнув, продолжил переговорщик. — Что я тогда много денег Мамикону торчал. Очень много. Долг висел, и проценты бежали. Я-то отдавал, да только процент бегал быстрее… Жадная скотина этот Мамикон…

— Не отвлекайся, — одернул я Сиплого.

— Угу… Да-да… Конечно, — испуганно закивал он. — Короче, были у меня в Краснодаре, на РМЗ цеха. Так, мелочь. Я там металлолом резал на продажу. Ну вот, Мамикон мне и сказал, что за долг отберет цеха. Или же, предложил отдать делом.

— Делом? — Спросил Фима.

— Ага! Сказал мне Каро кокнуть. Я тогда испугался, в отказ пошел, но Мамикон наседал… Его дружки у меня даже цех один отжали. Ну я и… и… присел на очко. Согласился. Мамикон тогда и рассказал, что надо делать. Ну а что мне было делать? Рассказать Деду? Так мое слово против Мамикона — говно настоящее. А без бабла, без бизнеса, так проще сразу застрелиться. Так то, врагов у меня и без Мамина хватало. Короче, сговорились мы с ребятами, с одного крутого автосервиса, куда Каро мерс свой гонял масло менять, да там ему тормоза и подшаманили. А на погоны — еще и проводку. В общем, первая же дальняя поездка, а поехал он тогда в Анапу, в санаторий, и тормоза не выдержали. Каро разбился по дороге. Прямо среди ночи. А потом еще и сгорел нах. Из-за проводки. Дело замяли несчастным случаем. Как ДТП. Хасан тогда из Москвы приехал, Каро хоронить. Мы с Мамиконом сами, как ни в чем небывало, ему руку на похоронах жали.

— Очень интересно, — сказал я равнодушно. — Но мне то с этого какой прок?

— Так слушай дальше, — заторопился Сиплый. — Короче, вся эта затея с самого начала говном воняла. Я сразу понял, что Мамикон Кесоян меня поймал, как сома на удочку. Да только было мне не отвертеться. Через две недели стал он при каждой встрече о долге заговаривать. Но и я тоже не дурак. Подстраховался.

— Расписочку надо было забрать, — вполголоса пробубнил Фима.

— Угу… Рассписочку… — Укоризненно посмотрел на него побитый Сиплый. — Все ж было на словах! Ну я все равно выкрутился. Короче, как мы договорились Каро укокошить, каждый разговор с Мамиконом я стал записывать на диктофон. Скрытно, конечно. У меня этих записей накопилось часа на три! И когда Мамикон начал мне предъявлять, я ему ими в рожу ткнул. Сказал, мол, если я сдохну — записи окажутся у Деда на столе. Если он не прекратит наезжать — тоже. Типа, похеру, что и мне тогда хана придет. Зато я его вместе с собой потяну. Ну и сработало. Отвалил он. Но закусил. При каждой встрече смотрел косо.

— Записи можно выкрасть и уничтожить, — сказал Женя.

— Можно, — кивнул Сиплый. — Кесоян даже пробовал. Но я и тут себе соломки подстелил. У меня записей, штук тридцать копий везде было распахано. Пришлось беречь их лучше, чем собственные яйца. Парочку я с собой в Армавир взял…

Мы со Степанычем переглянулись.

— Давайте, я тебе одну выдам. Ты на Мамикона надави. А взамен меня отпустишь… Я… Я так-то человек мирный… Я уже, мужики, привык жить как все. Дела вести, по кабакам шляться. С бабами красивыми спать… Я жить хочу… А тут у нас статус-кво получится… Никто никого не тронет.

А Сиплый — хитрый сукин сын. Быстро смекнул, что Мамикон через меня может от него избавиться. Да, получится неприлично. Да, Мамикона за такое по головке не погладят. Он, возможно, даже вид сделает, что пытается Сиплого выручить. Да только, выходит, что было бы все это спектаклем, в финале которого Сиплый дохнет… Впрочем, этим спектаклем я мог бы воспользоваться, чтобы гарантировать себе временную безопасность. Хотя бы на встрече с авторитетом.

— Где, говоришь, эти твои записи? — Спросил я хмыкнув.

Текущий момент

Когда запись закончилась, Мамикон снова засопел. Пока играл плеер, он сидел без движения, слушал свой монотонный голос, и раболепное пищание Сиплого. Как только плеер квакнул, и зазвучала «Льдинка» Ларисы Долиной, а Кесоян издал свое сопение, он тут же потянулся к проигрывателю.