Авторитет вздохнул.

— Обстоятельства изменились, Витя. Серьезно изменились. Даже сейчас, когда мы с тобой разговариваем, я сильно рискую. Ты тоже рискуешь. На тебя открыли охоту серьезные люди. Очень серьезные. Гораздо более влиятельные, чем все, с кем ты сталкивался в Армавире. Рядом с тобой теперь небезопасно. А я должен был оградить Марину от опасности.

— Кто? — Спросил я.

— Не так важно, кто, — уклончиво ответил старик. — Важно, что они могут сделать. А они могут многое. И я не в силах выступить против них. Витя, — прикрыв глаза, Кулым тронул веки. — Мой тебе совет: беги из города, если хочешь жить. Беги прямо сейчас, прямо сегодня. Брось все и уноси ноги.

Я слушал Кулыма внимательно, не отрывал взгляда от его суховатого лица.

— В этом деле я тебе не помогу. Ничем. На другой чаше весов находится благополучие Марины. Благополучие моей семьи. И ты, Витя, понимаешь, что я выберу.

— Понимаю, — кивнул я. — Скажи, кто меня заказал?

Кулым задумался. Поджал морщинистые губы. Откинулся на стуле и сплел на животе узловатые пальцы. Закрутил ими быструю мельницу. Он размышлял долго, наконец, ответил:

— Мамикон Кесоян. Он напрямую связан с дедом Хасаном. И теперь именно он главный в Армавире.

— Главный? — Нахмурил я брови.

— Да. Смотрящий. Хасан приехал в край и хочет навести тут порядок. Ему очень не понравилось, что в распрях между группировками, сгорели деньги его клана. Мне еще повезло, что из уважения, с меня не спросили вернуть долг.

Дед Хасан — это серьезно. Кулым был тут прав. По сравнению с ним — авторитетом российского масштаба, всякие Горелые, Косые и прочие Сливы — просто мошкара. Ослабевшие Черемушкинские тоже не могли бы ничего противопоставить серьезным ОПГ, слившимся в одну большую силу под покровительством Хасана.

— За что? — Спросил я задумчиво.

— Насколько я понял, — начал Кулым, выдержав небольшую паузу, — Один из твоих грохнул человека Мамикона в каком-то кабаке. Ты знаешь что-нибудь об этом?

— Знаю, — кивнул я. — Правда, сказать «грохнул», можно только с натяжкой. Браток сам нарвался. Он вел себя вызывающе, а пропустить такого внутрь мы не могли. Когда бандит схватился за пистолет, мой боец попытался остановить его. А бандос пальнул себе в ногу и истек кровью. Помочь ему не смогли.

Кулым снова задумался, помрачнел и стал чернее тучи.

— Это меняет дело, — сказал он. — Хотя и не сильно. Сам факт, что человек Мамикона погиб, уже основание ударить в обратную с утроенной силой. Если ты останешься, Витя, тебя убьют. Тебя, твоих друзей, даже твоих близких. Причем убьют самым подлым образом. Так, что ты даже не поймешь, что погиб.

— Я не могу убегать, — полминуты поразмыслив, ответил я. — Мне некуда бежать и незачем. Ты знаешь, что все, что у меня есть, находиться тут, в городе.

— Я знал, что ты так ответишь, — грустно проговорил Кулым. — Тогда ты умрешь, Витя. Позволь мне хотя бы уберечь Марину.

— У меня сегодня стрелка с его людьми.

— Я знаю. На ней тебя могут убить.

— Да, — согласился я. — Могут.

Я замолчал, перебирая в голове все варианты, что приходили на ум. Любые соломинки, за которые можно было бы взяться, чтобы спастись.

— Хорошо, — сказал я, наконец. — Пусть Марина останется пока у тебя.

— Витя, — покачал головой Кулым. — Если ты думаешь вступить с ними в противоборство, то это плохая идея. Ты погибнешь.

— Возможно. Но есть определенный шанс договориться. Если показать им, что я тоже не лыком шит.

— Как? За твоей спиной лишь три десятка охранников, — удивился Кулым. — А у Мамикона есть такие отморозки, которых даже покойный Косой побрезговал бы держать рядом.

— У меня есть одна просьба, — сказал я. — Последняя. Она не связана с Мамиконом напрямую.

— Мне опасно помогать тебе, Витя, — со скорбью в голосе ответил Кулым.

— Если решишься, я буду рад. А если нет… Ну что ж. На этом наши с тобой пути разойдутся окончательно.

— Что тебе нужно, Летов? — спросил Кулым, подумав несколько мгновений.

Когда Летов вышел из кабинета, Кулым подозвал Славу Мухина, по прозвищу Муха, сесть на место Виктора.

Муха встал, скомкал и сунул в карман окровавленный платок. Выровненный Летовым нос жутко болел. Запекшаяся в ноздрях кровь мешала дышать, неприятным грузом закупоривала пазухи.

— Босс, — тут же заговорил Муха, как только уселся. — Ты согласился помочь Летову и подукоротить поводок этому армянскому следаку. Но не рассказал Виктору, что нам поручено убрать его. Да и… Че мне делать сегодня на стрелке? Стрелять? Убить Летова?

— Если ты замолчишь и не будешь лесть вперед батьки в пекло, — мрачно одернул его Кулым, — то я все расскажу тебе и без твоих дебильных вопросов.

— Понял, — напрягся Муха.

— Короче, слушай. Ты поедешь на стрелку Летова и Мамиконовских. Как я и говорил, возьмешь с собой снайперку. И будешь стрелять. Я должен показать, что соблюдаю наши с Мамиком договоры.

Старик замолчал снова. Его узловатые пальцы забарабанили по лакированной столешнице.

— Мне убить Летова? — Спросил Муха, нарушив неудобное молчание.

— Витя, да это самоубийство какое-то, — ворчливо заметил Степаныч, осматривая двор кирпичного завода.

— Это будет крайний случай, — сказал я, пряча в карман брюк пульт детонатора, — сначала попробуем так сговориться.

На стрелку мы приехали примерно за час до назначенного времени. Всего было нас пятнадцать человек, часть из которых привез я на своей машине. Остальные доехали на жигулях, девятке, и, привычным делом, зеленой буханке старого товарища Степаныча.

Машины мы поставили недалеко от кирпичной стены одного из пустующих цехов завода. Ветхий и старый, наполненный битым стройматериалом, он был подмыт дождями. Крыша прохудилась, а в фундаменте тут и там зияли дыры развалившегося кирпича и блока.

— Ну что, Жень? — Крикнул я, возвращающемуся из темного нутра цеха Жене.

— Сделано, — сказал Корзун, отряхивая руки от алюминиевой стружки. — Только что б лучше сработало, надо, чтобы они стали поближе к стене.

— Станут напротив нас, — сказал я. — Кого-нибудь да зацепит. Наша главная задача — показать, что у нас тоже есть зубы.

— Главное, чтобы не развязалась стрельба, — вздохнул Степаныч, оглядываясь на обороновцев, в холодном напряжении болтавших у буханки. — У нас один короткоствол да ружья. С этим много не навоюешь. План у тебя, Витя, конечно…

— Отчаянный? — Хмыкнул я, кутаясь в легкую ветровку.

— Как обычно, — покивал Степаныч.

— И как обычно, мы не отступаем, — сказал Фима.

— А отступать нам некуда, — ответил я. — За одного своего они захотят забрать у нас все. Либо мы принудим их договориться, либо останемся не с чем. Выбор невелик.

— Либо сдохнем, — язвительно заметил Степаныч.

— Либо сдохнем, — согласился я.

— Херовая перспективка, — равнодушно проговорил Корзун, закуривая.

— Как и всегда, — усмехнулся я.

— Едут! — Крикнул кто-то из наших. — Вижу, едут!

Закатное солнце медленно клонилось к рваному силуэту далекого города. Небо над нами царапали длинные трубы основного производственного цеха, развернувшегося за спиной. Впереди, за оградой из полуразрушенных бетонных плит, появились машины. Приближаясь, они мелькали в дырах ограды.

Женя даже присвистнул, когда четыре черных иномарки вкатились во двор и медленно, хрустя кирпичной крошкой, направились к нам.

Ребята этого Мамикона подкатили не на каких-то там нищих жигулях или девятках. Они приехали на БМВ, пятой и седьмой моделей, мерседесе «Гелендваген» и Шевроле Тахо.

Напряженный до этого момента, словно струна, я немного расслабился. Расслабился потому, что сразу понял — они прибыли отнюдь не на перестрелку. Скорее всего, братки решили задавить меня морально. Решили, что имеют дело с каким-то мелким бизнесменом, которого можно сначала взять на понт, а потом прессануть. Вот он и сломается.