— Эмелия, перестань. Для меня это не имеет значения. Наш статус брата и сестры никогда не был таким уж однозначным. Какое это имеет значение, если Фредерик не твой отец? Черт возьми, возможно, это и к лучшему. Теперь у тебя меньше шансов унаследовать его диктаторский характер. Считай, что тебе повезло.

Я улыбнулась, несмотря на серьезность разговора.

— Несмотря ни на что, мой отец еще несколько лет был женат на твоей матери. На короткое время мы стали сводными братом и сестрой, если не больше. То, как закончился их брак… Что ж, для Фредерика в этом нет ничего нового. Он так легко сжигает мосты. Я не знаю обстоятельств романа твоей матери, но давай просто скажем, что на самом деле не виню ее за то, что она искала привязанности везде, где могла найти. Фредерик — холодный человек. Он был таким всегда, сколько себя помню. Если вы с Эмметом когда-нибудь найдете общий язык, он это подтвердит.

— Хорошо.

Наступило затишье, а потом я выпалила.

— И что теперь?

Он усмехнулся.

— Ну, очевидно, я бы хотел, чтобы вы с Эмметом сели вместе и поговорили, но независимо от этого, я бы хотел, чтобы все было так, как мы с тобой планировали раньше. Ты включаешь меня в свою жизнь, и я сделаю то же самое. Сегодня вечером у меня будут гости. Ничего похожего на тот адский ужин — это скорее вечеринка.

— А ты не слишком стар для вечеринок?

Он выругался по-французски.

— Не расстраивай меня, Эмелия. Неужели 30 лет — это так много?

— Древний, — протянула я.

Он рассмеялся.

— Люди начнут прибывать около девяти, но приходи в любое время. Я бы хотел тебя увидеть.

— Я подумаю.

— Эмелия…

— Хорошо!

Я пришла ближе к десяти. Не хотела, чтобы все было как в прошлый раз, когда я оказалась одна в этой квартире-колизее. Но когда я пришла, меня беспокоило не отсутствие людей. Я бродила по переполненным комнатам в течение десяти минут и все еще не нашла Александра. Я прочесывала его квартиру, стараясь не наткнуться на то, на что не следовало — в такой толпе никогда не знаешь наверняка, и именно тогда заметила профессора Барклая в гостиной.

Со своего наблюдательного пункта в холле я изучала его так долго, как мне обычно не позволено. Такой хорошо одетый мужчина, откинувшийся на спинку кресла с бокалом в руке — я могла бы взять фотоаппарат, сфотографировать его властный профиль и продать снимок любому журналу в мире. Его ноги были вытянуты и скрещены в лодыжках, когда он слушал болтовню своих друзей с мягкой улыбкой, играющей на его полных губах. Меня поразило, как редко в нем можно увидеть легкость. Он человек, склонный к задумчивости, то ли в силу своего характера, то ли из-за стресса, связанного с работой, а может быть, просто… из-за меня.

У меня не хватило смелости зайти в гостиную, отчасти из-за гневного электронного письма, которое я отправила вчера, а отчасти из-за того, что он сидел рядом с Эмметом. Хотя знаю, что Александр хотел бы, чтобы я помирилась с его братом, это не то дерево, на которое я буду лаять сегодня вечером.

Даже несмотря на то, что я не зашла в гостиную, профессор Барклай, должно быть, увидел меня, потому что последовал за мной на кухню и высказал свое указание.

Я не знаю, куда он ведет меня сейчас, но это в стороне от толпы.

Мы заворачиваем за очередной угол, и я на секунду теряю его из виду. Дверь справа оставлена слегка приоткрытой, я толкаю ее и оказываюсь на пороге изысканно обставленной винной комнаты. Пол вымощен кирпичом, а стены увешаны высокими стеллажами. Единственное верхнее освещение исходит от мягкого света подвесного фонаря. Длинный проход изгибается вправо, обеспечивая достаточно места для хранения большого количества вина.

Профессор Барклай там, перебирает бутылки. Когда я вхожу в комнату и закрываю дверь, он не обращает на меня внимания.

Здесь столько вина, что хватило бы на всю жизнь, и заставило сомелье прослезиться. Я застываю, пока профессор Барклай изучает стеллажи. Он не торопится, но это часть игры. К тому времени, как он выбирает пыльную бутылку с засохшим красным воском, стекающим по горлышку, я уже не на шутку встревожена.

— Это из долины Роны, — говорит он, и его голос слегка отдается эхом в комнате. — Французское красное кажется подходящим.

Замечаю, что красная помада на моих губах — точное совпадение с воском на бутылке вина. Он идет к центру прохода и берет с коктейльного столика несколько бокалов и штопор для вина. С легкостью выкручивает пробку из бутылки и наливает каждому из нас по бокалу, прежде чем подойти ко мне.

Не спрашивая, он меняет на вино напиток, который я наспех приготовила на кухне. Чувствую, как его пальцы касаются моих, но прикосновение исчезает слишком быстро.

— Так будет вкуснее, — говорит он, огибает меня и подходит, чтобы толкнуть ботинком тяжелый винный ящик к двери.

Заблокированная внутри, я внезапно чувствую клаустрофобию в тускло освещенной комнате.

Он смотрит на меня и делает глоток, затем кивает, чтобы я сделала то же самое.

Подношу бокал к губам и позволяю вину наполнить мой рот. Оно божественно, и я знаю, что он, должно быть, замечает восторг на моем лице.

Он допивает остатки и отставляет бокал на стойку, вновь сосредоточивая все свое внимание на мне. Это непосильная ноша, но я стараюсь не поддаваться нервам.

— Я нахожусь на перепутье, — говорит он, подходя ко мне. Обходит меня, задевая своим плечом мое, затем встает у меня за спиной и хватает меня за руку, поднося мой бокал к губам и заставляя меня сделать еще глоток. — Видишь ли, Эмелия… ты не позволяешь мне играть с тобой на работе. Ты не позволяешь мне пригласить тебя на свидание… И я начинаю сомневаться, что ты хочешь этого так же сильно, как и я.

Он рукой обхватывает мою шею и запрокидывает голову назад, пока мое горло полностью не оказывается перед ним. Затем снова поднимает мой бокал, и на этот раз он заставляет меня пить и пить, до тех пор, пока не кончится вино. Капля выскальзывает у меня изо рта, и он смотрит, как она скатывается по моему подбородку и падает на грудь.

— Ты хочешь быть моей любимицей?

Его указательный палец лежит прямо над моей яремной веной, мой учащенный пульс говорит абсолютную правду.

Я задыхаюсь, когда он другой рукой находит низ моего платья и начинает собирать материал. Дюйм за дюймом обнажаются мои ноги. Прохладный воздух касается верхней части бедра, а затем его рука скользит между моих ног, по мягкому шелку, покрывающему меня. Он находит именно то, что ему нужно, доказательство моего желания.

Низкого рычания, с которым он прижимается к моим волосам, достаточно, чтобы заставить меня кончить.

Я хочу его, безумно хочу, и теперь он знает об этом.

— Может, мне оставить тебя так? Позволить уйти домой и попытаться удовлетворить себя?

Джонатан убирает руку от моих трусиков, и я вскрикиваю.

Он цокает языком.

— Теперь говори.

— Пожалуйста.

Мое слово — тихий всхлип.

Вечеринка не так уж далеко. За углом в гостиной собрались друзья Александра, веселье в самом разгаре.

— Что ты делаешь, Эмелия?

Пытаюсь сохранить последние остатки решимости, которые у меня есть.

Цепляюсь за последнюю ниточку надежды.

На самом деле, я рассыпаюсь.

— Притворяюсь… — вот ответ, на котором я останавливаюсь.

И он не выглядит раздраженным его расплывчатостью. Похоже, он понимает, потому что возвращает руку между моих ног.

— Как ты думаешь, будет лучше, если мы оставим друг друга в покое? Если мы продолжим притворяться?

Лучше?

Хуже. Намного хуже.

Я не думала об этом. Я не думала о том, что можно избежать неизбежного.

Цепляюсь за его запястье и направляю его руку, пока он водит ею взад-вперед по центру моих трусиков. Держу его там, где он мне нужен, безмерно взволнованная, когда он вознаграждает меня и отодвигает материал в сторону, доставляя мне удовольствие чувствовать, как его пальцы медленно скользят по моей влажности, распределяя ее по мне.