Я вытащил одну наугад. Сказки. Книга сейчас еще более затрепана, чем я помнил, особенно страницы с картинками, но листы и корешок аккуратно подклеены. Читают.

Сказка про златопряху Сигриву, можно сказать, мою первую любовь. Как же в детстве я мечтал разыскать ее пещеру!

Развеселая история про отбившегося от своих в Белом Поле стражника, решившего переночевать на хуторе. Хозяйка, скаредная старуха, в дом гостя пустила, но не накормила. Находчивый страж ночью нашел припрятанные харчи и давай пировать. Подозрительная хозяйка спрашивает ночью с печи:

– Спишь ля? Спишь ля?

– Сплю, сплю, – отвечает служивый, а сам ест.

Как же я донимал всех подряд чтением этой сказки вслух! И попробовала бы жертва вместо с таким восторгом ожидаемого «Спишь ля?» произнести обычное скучное «Спишь ли».

А вот тут прямо на стене сделаны находящиеся на разной высоте отметки, рядом непонятные непосвященному буквы и цифры. Это бабушка отмечала на обоях рост братьев, а потом Хельгин и мой. В очередной раз подивился: каким же мелким шкетом я был в десять лет, когда покинул Къольхейм.

– Ларс!

В дверях библиотеки стояла Раннвейг.

Не слишком почтительное обращение, но в дяди я возрастом не вышел. Всего-то на пять лет Раннвейг старше.

– Ларс, – прошептала юная особа, подозрительно озираясь. – Дело жизни.

Такое сообщение проигнорировать нельзя. Хуже только пропустить мимо «Наших бьют!».

– Ну? – так же тихо спросил я.

– Здесь нельзя, пойдем на кхарню.

Секретным местом были не стойла быков, а чердак, почти под крышу набитый кормовым мхом. Лучше места не придумаешь: тебя не видно и не слышно, зато любого, кто приблизится, засекаешь уже на подступах и можно быстро спрятаться, пробравшись к задней стене и закопавшись в мох.

Раннвейг взлетела по приставной лестнице с кошачьей ловкостью. Видно, не впервой.

– Ну что ты копаешься? – прошипела она с высоты. – Руку давай!

Видно было, что племянники обживает чердак давно и со вкусом. На мху постелены несколько одеял, посреди которых стоит тщательно закрытый фонарь. Рядом лежат деревянные мечи, игрушечные луки, стоит маленькая модель замка и даже тщательно закрытая корзина, к крышке которой прикреплена записка с крупными четкими буквами: «Тайные бумаги».

– Наш штаб, – махнула рукой Раннвейг. – Лезем дальше.

Пропахав на коленях еще пару версе, мы добрались до будуара юной девы.

Те же одеяла, но куда новее и чище, а также подушки, опираясь на которые можно вполне удобно сидеть или лежать. Стопка книг. Приглядевшись к корешкам, я заметил, что здесь есть и приключенческие романы, и любовная лирика, и даже труд по уходу за кхарнами. Поверх книг лежат зеркальце на длинной ручке и стилет в ножнах. Корзина такая же, как в «штабе», но без пояснительной записки.

– Садись аккуратно, – Раннвейг, подобрав под себя ноги, устроилась на одеяле. – Тут дыра, в кхарню. Но быки подслушивать не будут.

А вот шебутная девчонка очень даже. Устроившись наверху незамеченной, узнает она из разговоров кхарнарей много интересного, хотя для ее розовых ушек не предназначенного.

– Так, – Раннвейг строго посмотрела на меня. – Что ты обо мне думаешь?

– В смысле?

– Ну, внешность, возможное будущее. Могу я не становиться женой первого встречного, а рассчитывать на что-нибудь получше?

Я пристально взглянул на племянницу.

Наконец-то и в семье Къолей начали рождаться девочки. А скоро вырастет первая красавица. Я не помню Стига Листорга, первого мужа сестры и отца Раннвейг, но, говорят, пригож был собой, подлюка. Хельга вообще-то тоже красивая. Волосы роскошные, черты лица правильные. Если б не пристальный взгляд очень светлых, почти белых глаз, да не присущая всем Къолям холодность, а то и замороженность…

Да еще и «волчья стать», что во внешности, что в движении, что в повадках. Волки, они вообще-то красивые, но встретив такого зверя, люди зачастую пугаются.

А Раннвейг хороша без всякого «вообще-то». Тонкое лицо, золотые блестящие волосы, заплетенные в две косицы, пока еще короткие, но плотные, увесистые. А главное, взгляд, бросаемый из-под пушистых темных ресниц: уверенный, чуть насмешливый, взгляд человека, прекрасно осознающего свои возможности и умеющего ими пользоваться.

Да, года через три-четыре племянница наберет фигуру и станет сказочно красива. И будет уже просватанной невестой.

– Слышал, что меня сватает Торстейн Родъер, сын наших соседей? – сердито спросила Раннвейг.

– Да. Ты любишь этого человека?

– Ну-у… – повела плечами девчонка. – Он довольно красив. Но дело в том, что ему нужна не я, он просто подбирается к нашему имуществу. А я не хочу повторять маменькину ошибку!

Как-то меня по-другому в родном замке воспитывали. Я, конечно, знал всю историю неудачного Хельгиного замужества, но говорил о нем другими словами.

– К тому же у меня абсолютно другие цели в жизни.

– И какие же?

– Я года через три к вам в Гехт подамся. Отчим вроде как мужик неплохой, обижать не будет.

Я не сразу понял, что Раннвейг говорит об Оле Сване.

– Поступлю в Университет, а потом, может, в столицу переберусь. Ты не думай, я греховодничать не собираюсь, а полюблю кого, так до гроба и льда. А не…

И добавила фразу, после которой стало ясно: о греховодничестве племянница наслышана, и отнюдь не в романтических выражениях.

Когда в моей жизни только появилась Герда, Хельга заявила, что не против в очередной раз стать тетей, но только не в ближайшие три года. И на правах старшей сестры провела со мной об этом разъяснительную беседу. Говорила на такие темы и такими словами, о которых девушке из приличной семьи и подозревать-то не гоже. Как подо мной тогда кресло не загорелось, не знаю, а хотел я только одного – провалиться куда-нибудь к Драконам в подземелье, а то и куда пониже.

Было мне тогда уже шестнадцать лет. А эта мелкая так спокойно рассуждает…

Наверняка прислушивается к тому, что говорят внизу взрослые, привыкшие не обращать внимания на детей – что, мол, несмышленыши понимают? Иногда действительно не все, и тогда ставят старших в неловкое положение не ко времени и не в том обществе заданным вопросом. Я и сам так несколько раз позорил семью. Только темы были другие, но я рос в библиотеке, а Раннвейг – на чердаке кхарни.

– Не рано о греховодничестве думать?

– Намного ты старше! А в прошлый приезд со своей Гердой под лестницей целовался, я видела. Кста-ати! – вздорная девчонка многозначительно покачала пальцем перед моим носом. – Шлейф за Гердой несу я!

– Какой шлейф?

– Длинный! Кончай придуриваться, – Раннвейг закатила глаза, скорбя о моей тупости. – Одичал ты в своем городе. Вы жениться собираетесь? Платье у Герды будет? На свадьбе все на кого смотрят?

– На невесту, наверное?

– Да какой в ней интерес, если она уже почти чья-то жена? На подружку невесты! Она шлейф держит, и вообще без нее на свадьбе никуда. А тебя до тех пор откормить нужно. А то бедная Герда все равно что столб придорожный тискает.

С ума с этой мелкой сойдешь и не заметишь.

– Без твоих советов как-нибудь! Сначала косу и… все прочее отрасти, невеста!

– Сам дурак!

Некоторое время молчали, сердито уставившись друг на друга.

– Поможешь мне? – наконец буркнула племянница.

– В чем? Насчет шлейфа сама с Гердой договаривайся.

– Отделаться от Торстейна Родъера! – заговорщицки выдала Раннвейг. – Деда ему сразу отлуп дал. Теперь маменька и остальные родичи подтвердят. Но нужно окончательно отвадить, а то начнет таскаться, со двора не выставишь. Сейчас его просто не принимают всерьез, а нужно, чтобы на порог не пускали. Совсем с Родъерами разругаться. А такое случится… Если Торстейн меня похитит!

Что-то стало с моим восприятием мира. Слова слышу все знакомые, а смысл уловить не могу.

– Все очень-очень просто, – вещала между тем Раннвейг. – Он уже предлагал мне сбежать с ним. Я будто бы соглашусь. А потом от него удеру и вернусь домой. В Белом Поле верхом на кхарне меня никто не догонит. Только мне помощник нужен. Чтобы постерег в замке, предупредил, если что. И потом свидетелем был. Младшие, сам понимаешь, не годятся.