– Надо же народ поднимать, предупредить.

– Ларс, ты прав во всем, но больше всего в том, что никто не поверит. А тут еще блокхейн. Чтобы отвлечься от него, – губы сестры горько скривились, – нужны очень серьезные причины.

– Ты куда сейчас?

– На кладбище, – Хельга пожала плечами, и от движения этого отодвинулась пола плаща, открыв притороченный к седлу топор. – У дядюшки Бо в «Медвежьей ноге» на время взяла. На всякий случай. Но надеюсь, что есть время как минимум до завтрашнего утра. Потом, если удастся добыть доказательства, успею вернуться в Къольхейм за подмогой и чем-нибудь более подходящим. Сейчас хочу посмотреть, может быть, Эйнунд Родъер уже принял меры, чтобы упырь не поднялся, и нам не о чем беспокоиться.

– Я с тобой.

– Ларс…

– Я сейчас в Къольхейме абсолютно бесполезный человек. А на кладбище тебе может понадобиться грубая мужская сила. Передвинуть что-нибудь, подержать. Сестра, я тебя одну все равно не отпущу.

Хельга фыркнула, дала Реду шенкеля. Я направил Скима следом. Поворот на Къольхейм мы все равно уже проехали.

Глава 8

Клан Родъер не имел своего личного упокоища, только каменный склеп на погосте, на который свозили умерших со всей округи.

Снег вокруг красного гранитного куба был истоптан, но тут совсем недавно побывали провожавшие Торстейна.

Хельга одобрительно оглядела новый замок на железных дверях склепа.

– Не войти, не выйти. Ларс, у тебя сухарика или конфетки по карманам не завалялось?

Всем известно, что оставленная на пути у нежити человеческая еда заставляет тварь обходить ее стороной. Если положить съестное у двери, упырь из склепа не выйдет, места для маневра нет.

Жаль, но ничего, кроме потертой обертки от леденца, не нашлось. В Гехте Гудрун постоянно сует нам что-нибудь «на дорожку», но мы уже почти неделю находимся вне досягаемости домоправительницы, а все прежние запасы незаметно подъели.

– Жаль, жаль, – вздохнула Хельга, обходя глухой склеп кругом. – А ножик у тебя имеется?

– Дага.

– Давай.

Не успел я спросить, зачем сестре понадобился кинжал, как она с ловкостью профессионального взломщика вогнала острие в замок. Провернула, пошатала. Замок согласно щелкнул. Дверь в склеп открылась легко, петли недавно хорошо смазали.

– Не осквернение могил, а осмотр трупа… Юридически правомерное действие, – объявила главный прознатчик Гехта и переступила порог.

Никогда прежде такого не видел и, надеюсь, не увижу впредь. Изнутри склеп напоминал кухонный шкаф или лавку торговца. Полки в несколько рядов, а на них плотно стоят гробы и урны с пеплом. Вековая мертвенная чистота и бледный сумеречный свет, льющийся откуда-то сверху.

– Хельга, а так должно быть?

Крышу над склепом навели самую обычную, черепичную, при том из материала не лучшего качества. Сейчас в ней зияла огромная дыра.

– Чудесно, – ответила сестра, разглядывая разрушенный потолок склепа, будто там и вправду было нечто приятное глазу. – Вот тут упырь и вылез. Если его, конечно, отец родной через дверь не выпустил. Поднялся все-таки кровосос. Раньше, чем я думала. Просчиталась. Ларс, живо поезжай в Къольхейм, что хочешь делай, но пусть собирают новую облаву.

– А ты?

– А я, как собиралась, отправлюсь давить масло из Эйнунда Родъера. Шантаж – мерзкое дело, но по-другому вряд ли удастся заставить любезного соседа отказаться от блокхейна.

– Отказ от кровной мести – бесчестье…

– Родъеры и так уже сделали для своего позора слишком много! – огрызнулась сестра. – Сын создал и выпустил в мир упыря. Отец, чтобы сберечь доброе имя отпрыска, приговорил к смерти жену, дочерей и многих ни в чем не повинных людей. Как знаешь, а мне этих… – Хельга выговорила ругательство четко и громко, так же, как все остальные слова, – нисколько не жалко. Берегись!

Тихий, почти не слышный скрип снега за спиной. Хельга с побелевшим лицом разворачивается и, схватив меня за руку, втаскивает в склеп. Черный в вечерних сумерках силуэт за порогом. Грохот захлопнутой двери. Похоже, времени до завтрашнего утра у нас все-таки нет.

– Молодцы ж мы с тобой, брат, сами себе устроили ловушку, – изрекла Хельга, удобно устроившись на той части нижней полки, что была свободна от чужих останков. – Влезли к упырю только что не в гроб. И кхарнов догадались за оградой привязать… Как же он смог уйти с оторванной головой?

– Вроде как у оживших мертвецов плоть срастается.

– Много же мы теперь знаем про этих тварей.

Когда вернемся в Гехт, будет чем порадовать хеска ректора. Или лучше не говорить? А то еще статью в энциклопедию писать заставит, «Повадки и привычки упырей, отраженные в народных верованиях. Правда и вымысел».

– Что делать будем?

– Ждать и скучать. На рассвете попробуем пробраться к воротам. А пока что посидим здесь. Не весть какой бастион, но все лучше, чем уворачиваться от упыря на темном погосте, а потом лежать в этом же склепе тушкой с переломанными костями. Здесь гад хотя бы не сможет напасть незаметно.

Все Хельгины идеи разумны.

– Холодно, однако.

Сестра распахнула полы плаща.

– Забирайся сюда.

Плащ у Хельги замечательный. Из двух слоев кхарновой шерсти плотного тканья, простеганной, с пуховой прослойкой. Если расправить все складки, то вдвоем можно завернуться легко, еще и запас останется. Укутавшись с головой, можно спать хоть на снегу, хоть в луже. Я не ношу такие длинные одеяния, потому как не умею в них ходить, за все зацепляюсь, путаюсь и умудряюсь постоянно наступать себе же на полу, а Хельга движется в плаще легко и изящно, помимо практической пользы еще и посмотреть приятно.

Я с удовольствием устроился рядом с сестрой, и она обняла меня.

– Вот так. Тепло? А теперь спи.

– Но…

– Спи! – почти прикрикнула на меня Хельга. – От бодрого и адекватного соратника пользы всегда больше, чем от усталого. Растолкать в случае чего я тебя успею.

– А ты?

– А я пока не хочу. Есть о чем подумать.

Если хесса Къоль хочет о чем-то поразмыслить, не стоит ей мешать. А лучше всего вовсе скрыться с глаз долой. Что я и сделал, втянувшись под плащ и пристроив голову на плечо сестры. А дальше как в темный колодец провалился. Что снилось, не помню, но явно что-то связанное с семьей, потому как, едва пробудившись, не успев толком глаза открыть, я предложил:

– Хельга, а давай заберем Раннвейг в Гехт.

А сестра, словно сама сейчас думала об этом, ответила сразу и спокойно:

– Нет, Ларс. В Къольхейме ей лучше. Здесь все свое, родное. В Гехт ей ехать все равно, что к чужим людям. Я буду плохой матерью.

– Но меня-то ты вырастила!

– Вспомни получше, с тобой всегда возился Оле.

Я вспомнил.

После первого месяца жизни в доме сестры, когда за мной присматривали все, кого Хельга не стеснялась попросить, за воспитание и опеку плотно взялись Гудрун и Оле.

Но от домоправительницы можно было отмахнуться и сбежать, а Сван был вездесущ, всеведущ и вовсевлезающ. Отлавливал меня на улице и самолично застегивал распахнутый на морозе ворот, смазывал незначительные на мой взгляд царапины щипучим настоем ржавого камня или, заявив, что пряник и яблоко – это не обед, загонял в трактир «Три петуха» и не выпускал, пока не одолею большую миску наваристого и искренне ненавидимого супа. А еще вспомнилось, как я наскакивал на капитана, пытаясь с ним бороться или разогнуть согнутую в локте мускулистую руку, но Оле неизменно побеждал и, взвалив меня на плечо, начинал кружить по двору. «Вот сейчас как брошу, полетишь колбасой. Моли о пощаде. Скажи: «Дяденька стражник, прости щенка глупого!», а я визжал от восторга и дрыгал ногами, пока не оказывался аккуратно скинутым в мягкий сугроб.

Он многому учил меня, объяснял. Отбиваться ли сразу от нескольких противников, поступать ли всегда так, как велит совесть – это все от Оле Свана.