Бесполезно! За этой кисейной тряпочкой не смог бы спрятаться и призрак. В отчаянии я выглянул в окно. Прямо под ним тянулся узкий каменный карниз.

Оле Сван частенько критикует мою «худосочную комплекцию», Гудрун, а теперь еще и Раннвейг пытаются откормить «до человеческого состояния». Хорошо, что не преуспели. Плечом вперед, чуть не оборвав пуговицы на камзоле, протиснулся в узкое окошко. Будет теперь, что ответить Свану… Если доживу до встречи… Карниз был скользкий и гораздо уже, чем казалось, носки сапог опасно торчали над расползшимися где-то внизу камнями двора. Не смотреть на них, не смотреть… Спиной, затылком, раскинутыми руками вжаться в стену в полушаге от окна, вогнать пальцы в мельчайшие выемки между камней, пожалеть, что у меня хоть и длинные, но обычные волосы, а не как у сказочного чудовища, змеи, способные залезать в щели.

Что будет, если Родъеры еще долго не придут за гробом?

– Зачем ты сделал это?

Зачем? Сестра велела, мы хотели узнать, как умер сосед, и, быть может, остановить кровную месть. Или вы спрашиваете, зачем я полез на скользкий карниз, на котором и птица с удобством не разместится? Хотел спрятаться, и негде было, иначе как…

– Зачем, Торстейн?

Тут я сверхъестественным образом скосил глаза на окно. Никто из него не выглядывал, не смотрел на меня, не вопрошал грозно. Я не мог видеть Эйнунда Родъера, но живо представил, как он стоит возле гроба, смотрит на погибшего сына. И говорит с мертвым.

– Ты всегда получал все, что хотел. Мы любили тебя. Мы достали бы эти деньги, не сразу, но я бы уговорил подождать…

Эйнунд Родъер замолчал на несколько минут, а когда снова заговорил, голос его был хриплым, словно горло сдавливала петля:

– Разве награда, которую предлагает храм Дода, так уж велика? Стоила она жизни и чести?!

Эйнунд Родъер снова замолчал. Так, как если бы ему резко зажали рот. А потом из окна поминальной комнаты раздался нечеловеческий, глухой и яростный рев. Я с перепугу решил, что это мертвец поднялся и напал на родного отца.

Но руки, выметнувшиеся в узкое оконце, были человеческими, живыми. И голова тоже. Высунувшись наружу, насколько смог, хеск Родъер отчаянно хватал ртом воздух и страшно, утробно выл.

Истерика хозяина замка Баг прекратилась так же резко, как и началась. Плавным движением, словно полоз в каменную щель, Эйнунд втянулся в окно.

Тишина, времени которой достаточно, чтобы сделать несколько шагов.

– Ни о чем не беспокойся. Я сделаю так, чтобы ты ушел достойно. Прощай.

Колокольчик не звякнул. Эйнунд Родъер вышел из поминальной комнаты через ту же дверь, что и вошел, указывая смерти путь в свой дом.

Впрочем, даже если бы за хозяином замка Баг тащился скелет в алом саване и с горящим фонарем в костлявой руке, мне бы сейчас не было до этого дела. Замерз, как рыба на леднике. Для полного сходства я не чувствовал ни рук, ни ног. А ведь еще надо было лезть обратно. В результате я все же смог как-то развернуться и ввалился в окно плечом вперед. Сильно ударился об пол, полежал немного, съежившись, задыхаясь, пытаясь переждать боль. Если бы сейчас кто-нибудь вошел, и на том мои похождения в замке Баг закончились, был бы только рад. Таких непутевых лазутчиков вешать – только миру услугу оказывать.

Никто меня, однако, от неприятной роли шпиона избавлять не спешил, и пришлось самому, шипя сквозь стиснутые зубы, подниматься и хромать прочь с места прощания с покойным. Даже колокольчик у двери придержать догадался, во как.

Я хотел затаиться где-нибудь в темном уголке, изображая слишком непоседливого, любопытного и нахального гостя, которому не сидится в отведенной ему комнате, а утром вместе с остальными выйти за ворота. Главное, убраться подальше от прощальной комнаты.

Последнее удалось, первое – нет.

– Вам тоже не спится?

Вздрогнув, я обернулся. На меня смотрела Каролина Родъер.

В отличие от меня, дочь Эйнунда явно поднялась с постели. Волосы распущены по плечам, поверх сорочки надет украшенный вышивкой капот. У Хельги тоже такой есть, только сестра в это домашнее одеяние чуть не в два слоя заворачивается, а у Каролины он едва на груди сходится. Да ведь старый капот ей просто безнадежно мал.

О-ой, после приключений в замке Менлус встречи по ночам с малознакомыми девушками меня почему-то совсем не радуют.

– Не спите? – повторила Каролина, приподнимая светильник с горючим кристаллом. – Не гоже такое говорить, но я рада, что вас встретила. У меня к вам просьба… Нет-нет, ничего сложного или непристойного, – опустив глаза, она смущенно попыталась стянуть на груди борта капота. – Просто… Посидите со мной немного! Там, у огня, – схватив за руку, девушка почти силой потянула меня по темному коридору.

– Вот здесь, – приговаривала она, подталкивая кресла к горящему камину в просторной комнате. – Простите… Но мне так страшно… Пожалуйста, не откажите. Считайте это последней просьбой приговоренной. Ведь я скоро умру. Все мы здесь скоро умрем.

Усадив меня, Каролина устроилась напротив. Устало уронила руки на колени. Взгляд не на собеседника, в огонь.

– Да, – отрешенно повторила она. – Я смертница. Все мы скоро погибнем, вся семья. Отец объявил блокхейн очень сильному клану. Поехал к Къолям и сказал, что это они повинны в гибели Торстейна. Не знаю, почему он так решил, прежде всегда говорил, что это очень хорошие люди. У нас воином может быть только отец. Был еще брат, но он умер. Ах да, вы знаете. Мы даже не можем заплатить наемникам, чтобы они защищали нас. Просто нет денег…

Она замолчала, опустив взгляд на свои руки. Может, представляла, как эти пальцы со сточенными от домашней работы ногтями пытаются сжаться на рукояти шпаги или меча.

За Къольхейм воюет ополчение. Набеги случаются с разной частотой, заранее предсказать их невозможно. Так что постоянно держать в цитадели толпу одуревающих от безделья вояк, да еще неизвестно за что платить им жалованье, смысла нет. В замок приходят небольшие группы людей, каждая в свой срок. Под водительством капитана Хлекка (этот в Къольхейме житель постоянный) молодежь постигает ратную науку, те, кто постарше – вспоминает былые навыки. Отслужив свой срок, ополченцы возвращаются домой, уступая место новым.

Так заведено по всему приграничью. Но замок Баг не входит в доспешный ряд крепостей, собственного гарнизона здесь не собирают.

– Но ведь можно уйти в какой-нибудь город. Там безопаснее.

– Да-да, можно уехать! И жить с оглядкой, каждый день, каждый час ожидая выстрела или удара кинжалом. Шарахаться от всякой тени и настолько загнать свое сердце страхом, что однажды оно, не выдержав, разорвется. Понимаете, мне очень, очень страшно. И жалко сестер, родителей. Торстейна. Он умер. В последнее время жил в столице, потом вдруг приехал, и вот… Тут все принадлежало Торстейну. Мы все его любили, заботились. Исполняли прихоти. Особенно отец, все для него делал, деньги, прочее… Папа очень хотел сына, а рождались все время девочки. Нас четыре сестры, все старшие… Нет! – Каролина дернулась и вскинула руки, словно защищаясь от удара. Теперь она смотрела прямо на меня широко распахнутыми глазами, но вряд ли видела. – Пять сестер! Наказание? Да, наверное, это так… Восемнадцать лет назад маменька родила еще одну дочь. Девочку уже не ждали, думали, будет второй сын. Тогда отец спокойно разделил бы между ними наследство. С этим можно было смириться. Но пятая дочка… Ее нужно растить, потом дать приданое. Забрать у Торстейна, любимого, долгожданного. Родители отдали девочку в приют… После даже ни разу не поинтересовались ее судьбой. А теперь пришло время воздаяния. Всем нам… Ведь мы, сестры, могли тогда что-то сказать, заступиться…

Жестом отчаяния Каролина закинула руки назад, отвела волосы с лица, и я понял, что с полным правом назвать ее девушкой можно было лет десять назад. Возраст Хельги, не моложе. Восемнадцать лет назад и вправду должна была быть разумным существом, имеющим право хоть голос подать в защиту сестры. Хотя бы даже и если ради ее будущего пришлось несколько обделить любимого брата.