Обнаруженного упыря пытаются проткнуть копьями прямо в лежке, однако это удается редко. Тут главное понять, куда ринется удирающая нежить, и сплотиться заслоном на ее пути. Когда кольцо еще широко, это сложнее, потому надо глядеть в оба, следить за поведением кхарнов, внимательно слушать, не раздастся ли откуда-нибудь сигнал рога.

Я ехал рядом с бабушкой Эдит. То ли мне доверили охранять старушку, то ли ей меня. Подозреваю, что скорее второе. Но обижаться нет смысла, я городской житель, хоть и родился в приграничье, и, по мнению родичей, достаточных знаний и умений для охоты в Белом Поле у меня нет и взяться им неоткуда. А в паре с бабушкой Эдит мы как раз заменим одного годного бойца.

– Раньше на нежить выходили мало, зато набеги случались часто, – рассказывала бабуля во дворе замка, пока мы ждали начала охоты. – Я стояла на стене вместе с сестрами моего мужа и его матерью. В те времена никто не думал, что женщины вурдов должны покорно ждать своей участи. У нас были луки. Не боевые, ни одна женщина не в силах натянуть такое чудовище, но маленькие, легкие. Стрелы из них на дальнем расстоянии не убивали, но жалили. И еще они свистели в полете, свистели, как пещерные змеи, и неумолчный свист этот пугал врагов. Мы были молоды, веселы и бесстрашны. И все еще живы…

Сейчас бабушка Эдит молчала, задумчиво глядя вдаль. Верно, вспоминала свою юность, в которой наверняка было что-то получше сражений с кочевниками.

А я начал думать об упыре. Что мы знаем об этой нежити?

Упырем становится человек, умерший не своей смертью и оставленный непогребенным. Не то что труп надо закапывать, едва он успел остыть, но отпустить душу умершего, позволить ей начать свой путь под крыло Дода обязательно. А для этого она не должна больше заботиться о теле. Если торговцы в Белом Поле натыкаются на труп погибшего, они хоронят его или, если нет такой возможности, хотя бы присыпают снегом и оставляют рядом памятный знак, а, добравшись до ближайшего города, сообщают властям. Даже подснежники, городские грабители, закрывают лицо убитого ими несчастного. Мертвец не должен видеть небо.

Тело человека, как и его дом, не терпит пустоты. Уйдут из комнат законные жильцы, бросив двери нараспашку, душа покинет плоть, брошенную неприбранной, и очень скоро появятся те или что, кто не прочь занять оставшийся ничейным приют.

Никто не знает, что за злая сила принимается за тело, три дня и три ночи пролежавшее без прощания, начинает корчить его и корежить, стирать прежние черты, превращать бывшего человека в чудовище. Как только условный срок проходит, новый упырь поднимается и идет на поиски жертвы.

Охотится нежить и днем, но предпочитает ночное время.

Упырь редко уходит далеко от человеческого жилья. Облюбовав место для охоты, так и вертится вокруг. Если заявился на хутор или в деревню, не уйдет, пока не заест всех обитателей. Сделать это он может очень быстро. Нежить страшна видом, очень сильна и проворна. Говорят, что упырь даже наделен разумом и не звериной расчетливой хитростью. Мертвяк может прокрасться в селение и затаиться на крыше или под крыльцом. Если хутор маленький и бедный, хозяева не держат кхарнов и собак, чующих нежить, или не обращают внимания на отчаяние животных, случится беда.

Упырь редко убивает все жертвы сразу, но уйти не удается никому. Тварь набрасывается стремительно, ломает хребет, перекусывает колени. Те, кого удалось спасти, рассказывают, что кровосос стаскивает искалеченных обездвиженных людей в одно место, какой-нибудь дом или сарай, и пирует несколько дней. Несчастным остается только молиться о том, чтобы быть загрызенными сразу.

Людям хутора Фьерн удалось отбиться. Собравшись в плотную группу, вооружившись кто чем, они пришли в Къольхейм. Говорили, упырь всю дорогу крался следом, пару раз нападал. Как-то, вилами, топором, пестом и метлой, сумели отогнать.

Отстал, когда видны уже были стены Къольхейма. Теперь пару дней будет крутиться поблизости, подкарауливая облюбованные жертвы, но и всяким беспечным или просто незнающим путником не побрезгует.

Я вглядывался в снег и пытался понять, хочу ли я первым обнаружить упыря и геройски с ним сразиться, чтобы было что потом рассказывать восторженно и испуганно ахающей Герде, или ну его совсем, пусть лучше кровососа найдут и прикончат на другой стороне кольца. Видеть чудище и рубить его не хочу, а Герда, послушав и повосхищавшись минуты три, решительно прервет рассказ вопросом, не помял ли меня упырь. После того как увидела меня на Птичьем вытащенным из древней гробницы, с расквашенным носом, моя радость как пуганная. И доказывай ей, что драгоценному здоровью Ларса Къоля никакой непоправимый урон нанесен не был. А как доказывать, если словам моим Гердочка не верит, а за действие и по рукам получить можно?

Мы начали замыкать очередное кольцо. Взрытый участок снега впереди был небольшим и узким. Сова хотела схватить мышь, но промахнулась, рухнула и барахталась, хлопая крыльями, пока наконец не взлетела. Но Скиму это место чем-то не понравилось. Кхарн остановился, низко пригнув голову, принюхался и сердито фыркнул.

По правилам мне следовало протрубить в рог, сзывая участников охоты. Но я просто постеснялся отвлекать народ ради такой ничтожной копки. Может быть, на той стороне кольца сейчас творятся дела гораздо более важные.

Перегнувшись с седла, я потыкал снежные комья шпагой.

Жуткая зеленоватая когтистая лапа, вынырнув из-под снега, вцепилась мне в запястье.

А говорили, что упырь белый…

Странно, но я успел разглядеть все. Огромная раздутая туша, но не жирная, просто каждый мускул увеличился в разы и теперь неестественно выпирает. Ноги скривились под тяжестью тела. При этом сомнений в том, что упырь способен быстро бегать и высоко прыгать, не возникает.

Руки явно длиннее человеческих, цепкие пальцы оканчиваются черными когтями.

Шеи почти нет, голова сидит прямо на плечах.

Скошенная какая-то рожа, две трети которой приходятся на зубастую пасть. Нос вывернут ноздрями наружу. Глазки маленькие, уползли куда-то чуть не на плоское, с неопрятными клоками жестких волос темя, потому как лба практически нет. Зато уши здоровенные. Кто-то говорил, что упырю важны нюх и слух, зрение не так чтобы. А мозги, очевидно, вовсе без надобности.

И вот такую жуть я увидел буквально на расстоянии вытянутой руки.

От человека я бы вырвался, Оле Сван в свое время хорошо объяснил, как выворачиваться и разжимать захват, но черные когти упыря, прорвав толстую кожу перчатки, впились в плоть. Мне даже шпагу в другую руку было не перекинуть. Я попробовал дернуться – безрезультатно. А вот от ответного рывка вылетел из седла.

В этот миг явно что-то случилось со временем. Медленно, словно воздух вокруг вдруг сделался густым и клейким, проплыли мимо серая рогатая голова, косматая грива, длинная спина, и Ским поддел кровососа рогами, а меня толкнул плечом. Я полетел в одну сторону, упырь вместе с моей перчаткой – в другую. Шпага, к сожалению, в третью.

Я наконец рухнул в снег, перекатился, поднялся на колени. Увидел невероятное: упырь в высоком прыжке взмыл над заслонившим меня кхарном.

Может быть, я успею дотянуться до шпаги, но встать в боевую позицию уже нет.

И надо подать сигнал тревоги.

Это только в книжке герой, лихо отогнав на безопасное расстояние от двух до десятка жаждущих его крови врагов, трубит в рог, призывая подмогу. На деле кто-нибудь из супостатов успеет подскочить и зарубить отважного витязя, пока тот путается в перевязи и глубоко вдыхает.

Я просто, без затей, свистнул.

Повалился на спину, выбросив руку в сторону шпаги. Пальцы почти коснулись эфеса.

Надо мной от земли до неба распахнулась зубастая пасть. По клыкам должна течь слюна, но нет, абсолютно сухие.

Серо-зеленые раздутые пальцы тянулись к горлу. Крыло Дода, они извивались, словно подземные мокрицы!

И ясно, что дотянуться до моей шеи у пальцев этих шансов куда больше, чем у меня до шпаги.